Страница 95 из 117
* * * Закончил Двадцать первый съезд работу. В глазах людей живет его волненье. Мы стали в эти дни друг другу ближе, сродненные предвиденьем победы, предчувствием великих перемен. Растет в сердцах такое настроенье, что хочется просить продленья жизни, благодарить работой день идущий, дарить отчизне, партии, любимой всё лучшее и главное, что есть. * * * Пойду в райком. Что нового, узнаю. Быть может, и газеты привезли. Стучу. «Да, да…» А голос незнаком. Степанов, первый секретарь райкома, рукой мне показал: «Знакомься…» Двое. Один небрежно и без интереса назвался вроде «восемьдесят восемь». Другой… Мы познакомились давно! * * * Я увидал его на земснаряде, в забое, где от Волги начинался и к Дону отправлялся Волго-Дон. Строительный район Красноармейска в прорыве был. Я с жадностью глядел, как тяжелели веки человека. Он хрипло говорил: «Держитесь карты, фрезу — пониже, выдержит!..» А ветер, ноябрьский ветер бил его в лицо. Я видел: тяжело ему. Тогда не стал его расспросами тревожить. Но он спросил: «Вы кто?» Сошел по трапу, и катер с ним туманом замело. * * * «Давно знакомы, Александр Петрович. Я вас прервал?» — «Нет, нет. Итак, больница. На сколько коек? Семьдесят. А деньги? Два миллиона? Что-то маловато. А впрочем, надо посмотреть проект». Тот, кто назвался «восемьдесят восемь», охоту вспомнил. Назывались дружно озера: Ханата, Цаца и Пришиб… Ко мне пришли воспоминанья вновь. * * * Не раз тогда я был на Волго-Доне. Товарищи, вы помните, конечно. Ведь это наша молодость была! Мы видели, как шлюзы вырастали, шагающие клацали ковшами и как из хаоса хитросплетений рвов, котлованов, арматурных сеток, дней и ночей авральных, из прорывов, из подвигов труда, из хриплых споров, из личных самолюбий, из страданий и радостей, удач и неудач — изо всего, зовущегося жизнью, изо всего, в чем должен разбираться начальник над районом, рос канал. Я не расспрашивал его о жизни: она и так была как на ладони. Его характер? Багермейстер каждый опишет. А дела? Они видны. Я раза два бывал в его конторе. Мы пили газированную воду. А так, чтобы проговорить всю ночь, — нет, не было. И время не хватало… * * * Мы стали у окна. «Здесь будет берег, — сказал нам секретарь. — А это сквер». Мы увидали прутики прямые, торчащие в заснеженном квадрате. «Вот, Александр Петрович, вам не верят — один у нас засел на старом месте и не переселяется никак». — «Так и живет?» — «Сказал: возьму ружье и не пущу ни одного обратно, раз вы село прохлопали в ладоши». — «Бежать ему придется. На шесть метров весной уже подымется вода». * * * Я вспоминал: когда же это было? Мы виделись опять. Я много раз бывал на Сталинградском гидрострое. Еще тогда, в голодном тридцать первом, мы, ухитрившись взять чужую лодку, за Волгу плыли в поисках еды. Нет, не за хлебом. Хлебом и не пахло в селе Безродном. По степным курганам мы бегали оравой, нападали на шумные озера, лезли в воду и рвали с корнем длинную кугу. Закрученные корни обмывали, сушили на горячем солнцепеке, блаженствовали, дети СТЗ. — Я был, когда к Безродному свозили бульдозеры, кирпич, цемент, железо. Сновал меж берегами юркий катер — «Гидрогеолог-89». И косогор у Ахтубы, где Волжский стоит теперь, был сусликами взрыт. Я ездил, ездил, помню все палатки на месте нынешнего стадиона. Как Логинов — совсем на голом месте, по чертежу — сажать тогда велел и сам сажал простые хворостинки. Я встретил их — теперь на Комсомольской они уже деревьями шумят. Еще я помню первый митинг стройки в честь Волго-Ахтубинского канала. Два землесоса рыли перемычку, стараясь дотянуться до флажка. И Логинов, начальник Гидростроя, речь произнес. Летел песчаный ветер, и люди ликовали… Годы шли… Разорвалось у Логинова сердце. О людях говорить при жизни надо. И Логинову надо бы сказать, за что мы благодарны, пусть бы слышал. Когда глава правительства вручает награды, произносит имена, — с волненьем думаешь об этих людях, за ними видишь тысячи других, за ними миллионы видишь наши. Но Логинов не слышит… Назовите сад или площадь именем его!..