Страница 27 из 117
39. ПРОБУЖДЕНИЕ
Я проснулся от радости, глаза раскрываю, ногами отпихиваю одеяло, встаю, как пружина. Что же такое? Может, солнце продвинулось к маю? Подходит зима? Радость меня закружила. Радость волнует меня, охватывает, тревожит. Я воду плещу на лицо и подпрыгиваю даже. Какая же радость? По службе? По дружбе, быть может? Или слава пришла и меня полюбили? Когда же? Перебираю дела свои — ничего в них такого — ни вчера, ни сегодня, ни завтра — особенного не вижу. А сердце от радости ворочается бестолково, и что-то необычайно счастливое — ближе и ближе. Надо что-то предпринимать, разорвусь ведь на части! Надо всем сообщить обо всем, это радость какая! Так нельзя, я не справлюсь один с этим счастьем, так и буду ходить по земле я, к нему привыкая. Обзваниваю друзей: «Что случилось? Не слышал? Не знаете ничего? Не случилось? Вот странное дело!..» А радость меня между тем поднимает всё выше, и я несу ее, к сердцу прижав неумело. И вдруг осенило! И всё загорается светом: да, война ведь окончена! Вот как! Скажи-ка на милость! Как это мог я забыть и не вспомнить об этом! Мне Девятое мая в Берлине сегодня приснилось. 1954 Черновой автограф стихотворения «Пробуждение». Архив М. К. Луконина.40. ПАМЯТЬ
«Люблю без памяти», — читал и слышал я не раз. «„Без памяти!“ — смеялся я. — Словесный трафарет!..» Влюбленные, прошу прощения у вас. Опять в дороге я один. Тебя со мною нет. Ты на манер воды в ручье — вглядеться не могу, так переменчиво светла, всегда под стать стрижу, стрижу летящему: за ним я взглядом пробегу и вверх и вниз по синеве и всё ж не разгляжу. Я собираюсь каждый день: вглядеться так, чтоб в память вправить навсегда, на все года! Но ты уйдешь, и я над памятью — как над неводом рыбак, когда в пустых ячейках пузырится пойманная вода. На что уж карточка твоя — без памяти и та: не помнит смеха твоего, ни слов твоих, ни слез, в ней — не присущие тебе — покой и немота. Могу ли с памятью такой считаться я всерьез?! Нет, понял я теперь: тебя нельзя запоминать. Все искры глаз твоих родных я в памяти коплю. Но не запомню никогда и не смогу узнать. Мне мало памяти одной, когда люблю. 195041. ДАЛЕКОЕ
Я шел, и я никак не узнавал тот самый Земляной Садовый вал, там, где бывал, где ты жила, где мы… Здесь всё снежком занесено слегка. Мы шли и шли, в моей — твоя рука. Тогда я не заметил там зимы. Я не нашел ни дома, ни окна, в том не твоя и не моя вина. И не война. Ушли дороги врозь. Тогда мы дружбой называли это, то, что вело зимой нас до рассвета, потом уже любовью назвалось. Тогда я провожал тебя, в ту ночь, по лестнице поднялся, чтоб помочь ключ повернуть, вернуть портфелик твой и варежку пожать: «Нет, не снимай, не май же!» — «Да, пока еще не май…» И я ушел по скользкой мостовой. Пойми, я не лукавлю и не лгу, мой давний друг, я у тебя в долгу: на много лет, с зимы далекой той влюбился в жизнь, захвачен высотой, и счастьем то далекое зову. Ты разбудила всё, чем я живу. Была еще любовь. Еще была. А та зима — опять чиста, бела. Иду по ней в том памятном году, и легкий тот снежок в начале дня зовет, волнует, радует меня, чего-то я ищу, чего-то жду. <1956>