Страница 21 из 117
22. О МАЕ
Когда нас друг от друга отнесло? Не в мае ли? Мы, загрустив, стояли… Светило ль солнце в этот день? Едва ли. Была метель. Пустынно и бело. С тех пор мне месяц май — одно число. А вот еще другое вспоминаю: под пулями я маюсь и бреду на ледяном ветру. Иду в бреду, и кровь течет… Когда? В каком году? Да говорят, что это было в мае! Зато письмо твое передадут. Иду. Читаю. Снег летит и ветер. Что — снег? Да нет — цветы в веселом свете. Какой январь, когда сады цветут?! А это в мае? Лыжи завизжали в тяжелую хрустящую пургу. Все в майские костюмы наряжались, все в белом на сверкающем снегу, Бежали и стреляли на бегу, Сбегали к Дону в снеговой пыли, и в воду — раз! Плывем, руками машем… Вода ли это? Ледяная каша! Цимлянскую отбили на заре. Когда был май вот этот? В январе! Зима ли, лето — что нам время года? Война! Зимою, летом — не гляди. Когда зовут — в атаку выходи! Смешно спросить: какая там погода? Я маем только радость называю. Мой май — шагнул на запад по земле, мой май — письмо на узеньком столе. А мой январь — разлука наша в мае. Мы дожили до майской красоты. До Первомая нашего святого! Теперь видать, что снег, а что цветы, где ты, в январь ли, в май ли входишь ты, как выглядишь теперь ты в платье новом. Свершилось это. И теперь, как встарь, май будет в мае, в январе — январь. 1945ДНИ СВИДАНИЙ
23. ПРИШЕДШИМ С ВОЙНЫ
Нам не речи хвалебные, нам не лавры нужны, не цветы под ногами, нам, пришедшим с войны. Нет, не это. Нам надо, чтоб ступила нога на хлебные степи, на цветные луга. Не жалейте, не жалуйте отдыхом нас, мы совсем не устали. Нам — в дорогу как раз! Не глядите на нас с умилением, не удивляйтесь живым. Жили мы на войне. Нам не отдыха надо и не тишины. Не ласкайте нас званьем: «Участник войны!» Нам — трудом обновить ордена и почет! Жажда трудной работы нам ладони сечет. Мы окопами землю изрыли, пора нам точить лемехи и водить трактора. Нам пора — звон оружья на звон топора, посвист пуль — на шипенье пилы и пера. Ты прости меня, милая. Ты мне жить помоги. Сам шинель я повешу, сам сниму сапоги. Сам тебя поведу, где дома и гроза. Пальцы в пальцы вплету, и глазами — в глаза. Я вернулся к тебе, но кольцо твоих рук — не замок, не венок, не спасательный круг. 194524. МОИ ДРУЗЬЯ
Госпиталь. Всё в белом. Стены пахнут сыроватым мелом. Запеленав нас туго в одеяла и подтрунив над тем, как мы малы, нагнувшись, воду по полу гоняла сестра. А мы глядели на полы. И нам в глаза влетала синева, вода, полы… Кружилась голова. Слова кружились: «Друг, какое нынче? Суббота? Вот, не вижу двадцать дней…» Пол голубой в воде, а воздух дымчат. «Послушай, друг…» — И всё о ней, о ней… Несли обед. Их с ложек всех кормили. А я уже сидел спиной к стене, и капли щей на одеяле стыли. Завидует танкист ослепший мне и говорит про то, как двадцать дней не видит. И — о ней, о ней, о ней… «А вот сестра, ты письма продиктуй ей!» — «Она не сможет, друг, тут сложность есть». — «Какая сложность? Ты о ней не думай…» — «Вот ты бы взялся!» — «Я?» — «Ведь руки есть?!» — «Я не смогу!» — «Ты сможешь!» — «Слов не знаю!» — «Я дам слова!» — «Я не любил…» — «Люби! Я научу тебя, припоминая…» Я взял перо. А он сказал: «Родная!» Я записал. Он: «Думай, что убит…» «Живу», — я написал. Он: «Ждать не надо…» А я, у правды всей на поводу, водил пером: «Дождись, моя награда…» Он: «Не вернусь…» А я: «Приду! Приду!» Шли письма от нее. Он пел и плакал, письмо держал у просветленных глаз. Теперь меня просила вся палата: «Пиши!» Их мог обидеть мой отказ. «Пиши!» — «Но ты же сам сумеешь, левой!» — «Пиши!» — «Но ты же видишь сам?!» — «Пиши!..» Всё в белом. Стены пахнут сыроватым мелом. Где это всё? Ни звука. Ни души. Друзья, где вы?.. Светает у причала. Вот мой сосед дежурит у руля. Всё в памяти переберу сначала. Друзей моих ведет ко мне земля. Один мотор заводит на заставе, другой с утра пускает жернова. А я? А я молчать уже не вправе. Порученные мне горят слова. «Пиши! — диктуют мне они. Сквозная летит строка. — Пиши о нас! Труби!..» — «Я не смогу!» — «Ты сможешь!» — «Слов не знаю…» — «Я дам слова! Ты только жизнь люби!» 1947