Страница 4 из 14
– Вот так-то, Николай Григорьевич, – неизвестно зачем сказал он и сделал большой глоток.
И что-то со звоном грохнулось в прихожей.
Николай поперхнулся, едва не выронил бокал из рук. Сердце подпрыгнуло!
Он ринулся из кухни и остолбенел.
По всему полу были рассыпаны осколки зеркала.
С минуту Гордеев стоял, глядя на пустую раму трюмо, на разгром на полу, затем механически повернулся, принес с кухни веник с совком и принялся так же машинально заметать мусор – руки противно тряслись.
Потом он несколько пришёл в себя.
Вот чёртова квартирка!.. Все, завтра же надо будет пригласить батюшку из церкви, пусть освятит. Сам-то он нехристь некрещеный, вот заодно и потолкует на сей предмет со святым отцом.
Так разволновался, что вышел на балкон, долго стоял там, курил, смотрел на огромный, в полнеба закат. Вроде бы успокаивался.
Выкурил три сигареты. Затянувшись глубоко в последний раз, он шумно выдохнул дым, сплюнул за перила, сказал вслух:
– Ладно.
И вернулся на кухню.
Допивал свое пиво, пялился в окно. То ли думал о чём-то, то ли нет. Багряный сполох заката постепенно втягивался, втягивался за горизонт… и вот осталась от него тонкая полоска и желтовато-бледный отсвет над ней. И пиво кончилось.
Был первый час, когда Николай лёг. Сон никак не шел, хоть ты тресни. Ворочался, ворочался… Дурацкие происшествия не шли из головы.
Где-то в районе двух он все же начал было засыпать, как вдруг загудел в ночной тишине лифт, поднимающийся откуда-то снизу. У Николая в полудреме промелькнула вялая мысль, что надо бы поставить вторую металлическую дверь снаружи, а еще оббить и наружную и внутреннюю поролоном и дерматином – для звукоизоляции и утепления. Дверь его квартиры располагалась ближе всех к лифту – тот был еще старого образца.
Он уже почти успел снова задремать, когда чертов лифт, наконец, с жутким грохотом остановился на их, последнем этаже.
«Вот сволочь», – сонно подумал Николай и поневоле прислушался к звукам снаружи.
Для того чтобы покинуть кабину, пассажиру лифта нужно было распахнуть створки, затем открыть решетчатую металлическую дверь и выйти. Чтобы зайти – то же самое, только в обратном порядке.
Из лифта никто не выходил, как и не входил в него. Вновь воцарилась глубокая тишина.
Николай лежал, оцепенев, сна ни в одном глазу. Пошли весёлые картинки: как в кабине лифта молча стоит покойник-дядька и сквозь все преграды смотрит на своего живого племянника, занявшего его квартиру.
А может, там затаился тот самый маньяк! Ждет, когда новый хозяин уснет и тогда… Что тогда? Вломится к нему, вышибет дверь или вскроет замки? От этих мыслей Николай похолодел. Он сейчас раздет, вял с полусна и безоружен. Бери его тепленьким прямо в постели. А хлипкая дверь и пара допотопных замков – не помеха.
Что же это такое?! Кто вызвал лифт, почему не заходит? Или не выходит? Да кто он, этот НЕКТО?!
Нужно встать и подойти к двери. Посмотреть в глазок – подъезд должен быть освещен, во всяком случае, он подметил, что на их этаже горела лампочка.
Преодолев подленькое чувство страха, молодой человек поднялся и, осторожно ступая, направился к входной двери. Глянул в глазок и тут же отпрянул, кожа покрылась мурашками – темень в подъезде стояла чернее ночи. Такое ощущение, что ни один из девяти этажей не был освещен. Может, электричество вырубили?
Рука потянулась к выключателю и тут же отдёрнулась. Он вспомнил: лифт! Ведь лифт работает, значит…
Он не успел додумать.
Над головой грянул дверной звонок.
Сердце рухнуло куда-то вниз, замерло там на мгновенье – подпрыгнуло и бешено заколотилось. Рот высох.
Сколько он так простоял окаменевшим истуканом, боясь пошевелиться, Николай не мог сказать. По-прежнему на уши давила зловещая тишина, ни звука с той стороны двери, будто и не было ни шума лифта, ни оглушительной трели звонка…
Как он на цыпочках, весь трясущийся от ночного холода и страха, добрался до кровати, как все-таки заснул, этого Николай на утро так и не помнил. Отчетливо вспоминался лишь ужас, засевший в памяти и, похоже, засевший надолго.
3
Утром Николай, не выспавшийся и подавленный, наспех умывшись и позавтракав, позвонил в соседнюю квартиру. За ободранной дверью долго слышались неясные звуки, наконец, на пороге возник заспанный Василий.
Н-да, видок… Колтун на башке, небритая опухшая физиономия, изо рта разит перегаром. Глаза еле открываются.
– Слушай, – Николай брезгливо отодвинулся от сивушного «факела». – Ты вчера ночью ко мне не звонил случайно, по ошибке там? Я сквозь сон слышал, а вставать лень было.
– Чё?.. – не понял Василий, качнулся, и глаза его совсем закрылись.
Гордеев разозлился, но сдержал себя. Раздельно, внятно повторил вопрос.
До соседа кое-как дошло.
– Не-а, – он провел пятерней по помятому лицу, и этим чуть разлепил веки, – вчерась я малость того…
– Малость?
– Да ну, чего… – даже ирония дошла, – один пузырёк приговорил. Пол-литра беленькой…
– И ко мне не звонил?
– Не.
– Понятно, – кивнул молодой человек и повернулся к лифту, – ну, тогда счастливо. Поправляйся.
– Слышь, – крикнул ему вдогон Вася-с-бодуна, – ты ночью никому не открывай. Да и днем тоже. А то мокрушник-то, помнишь…
Тут он хрипло закашлялся.
Николай, входя в лифт, только сплюнул с досады.
Вчерашняя благая мысль о церкви так и растворилась в дневной суете. Только он сел за руль, ещё и движок не прогрел – как позвонил знакомый клиент. Есть работа! Условия предложил хорошие, Николай согласился.
До обеда крутился как белка в колесе: развозил стройматериалы с загородной базы на склад фирмы, затем подоспел новый заказ – перевезти мебель частникам… Перевёз. Устал. Глянул на табло мобильника: пора обедать. И он покатил домой.
По пути решил заехать в магазин, закупить продуктов. Вспомнил, что недалеко от дядиного дома есть приличный супермаркет. Ага – подумал. Туда и едем.
Отоварился по полной программе. Взял колбасы, хлеба, майонез, зелёного горошка две банки, печенье, чай. Хотел было прихватить и пивка, но передумал. Лучше уж вечером, свежего.
Довольный и нагруженный покупками, он пошёл на выход, распахнул дверь и столкнулся нос к носу…
С кем?
По всем законам жанра должен бы со своим покойным дядюшкой.
А вот и шиш. Конечно же, он столкнулся со своей давно забытой любовью.
Мариной.
4
…Аромат сирени и жасмина наполнял двор. В тёплых сумерках мягко звучали голоса, доносилась музыка. Здание школы празднично сияло окнами. Двадцать пятое июня – выпускной вечер, школьный бал.
– Так, – сказал Николай. – Что-то я не понял. Давай-ка, знаешь что… Вон видишь, скамейка? Давай присядем, поговорим.
– Не стоит, Коля, – сухо молвила она, глядя в сторону. – Это всё ни к чему. Разговоры… Всё решено, о чём говорить.
– Ну-ка, посмотри мне в глаза, – потребовал он.
– Перестань, – в голосе её звякнула неприятная струна. – Это смешно.
– Смешно? – переспросил он. – А почему я тогда не смеюсь?.. И если решено – то кто решил?
– Не надо, – тихо сказала она. – Не надо, Коля… Я понимаю тебя. Но и ты постарайся меня понять. Ведь наше детство кончилось. Вот, – она кивнула головой в сторону школы, откуда плыла сладкая, тягучая мелодия вальса, – видишь?.. Это прошлое! Последний день. Прогулки наши, кино, поцелуи – это всё так замечательно и мило, но ведь это юность…
И она улыбнулась так грустно и умудрённо, словно не семнадцать лет ей было, а сорок как минимум.
– Юность, – повторила она и вздохнула. – И она кончается. А впереди – жизнь. Целая жизнь, Коля, ты только представь! Всё это забудется… вернее, будет вспоминаться, как что-то такое… ну, я не знаю, может быть, как самое лучшее…
– Ладно, – грубовато перебил Николай. – Ясно, чего там. Суду, как говорится, дополнительных показаний не требуется, – он усмехнулся криво. – Тебя уже, наверно, потеряли, пойдём.