Страница 23 из 41
LI «Мой сын, – сказал слепой, – с начала нашей встречи Мой дух взволнован был стечением примет, Таких же, как тогда, когда я свой завет Дал матери твоей: в них нет противоречий. Но… да не тронем тайн!. Наш разум человечий Не в силах их постичь… Ребенком я в семь лет Одной из этих тайн переступил запрет, – Взгляни ж, как опыт тот, давя, мне сгорбил плечи. В прозреньи ясен мне твой жребий с полнотой, Но должен я молчать…» – И с детской простотой, При мысли о былом, договорил Тирезий: «До смерти не забыть, Нарцисс, мне боли той, Когда богини гнев, как пламень жгучей рези, Прожег мои глаза навечной слепотой…» – LII Старик давно ушел. Но долго недвижим Нарцисс стоял один. Запутанно и сложно Кружилась мысль его. Припомнилось тревожно, Как он доступен был сейчас глазам чужим… Глазам слепца… А тот, как духом одержим, Пророчил, что его прозренье непреложно… Как это может быть?.. Что не сбылось, то ложно… И сбыться может ли? Ответ непостижим. Его унес с собой старик необычайный… Великой истины запретной тать случайный, Как может он скорбеть, что с ней тогда ослеп?!. Ведь он взамен богат познаньем дивной тайны – И в мире, замкнутом пред ним, как темный склеп, Нездешний видит мир, в прозрении – бескрайный… LIII «О, нет! Пусть я стремлюсь к разгадке предсказанья, Как мотылек ночной к горящему костру… Но не страшит меня, что это не к добру… И не смутится дух угрозой наказанья… Пусть карой будет смерть… Хочу изжить терзанья, Постигнуть двойника и вновь найти сестру… Взгляну в лицо свое… А после… пусть умру, Но испытав триумф победного дерзанья…» Нарцисс опомнился: он – шел… Куда? Зачем? Вокруг дремучий лес настороженно-нем, Деревья – ствол к стволу, и низко ветки свисли… Он прежде не был здесь… Где ж он? А между тем Прервался сон души, и вмиг погасли мысли – Созвучья тайные невыпетых поэм. LIV Сквозь сетки хлестких лоз и липких паутин С трудом Нарцисс идет тропою, вглубь бегущей. Всё молчаливей глушь и полусумрак гуще… Лишь дятла стук вдали да смутный шум вершин… И вдруг – долменов круг. И в их кольце – один Тысячелетний дуб раскрыл широкой кущей Корону пышную своей листвы цветущей Над сумрачным стволом с нарезами морщин. Средь вековых дубов, как патриарх маститый, Главой всех выше он, и мощен стан, повитый, Как в плащ из бархата, запутанным вьюнком. Под ним – в сырой земле рассевшиеся плиты И камень жертвенный с увянувшим венком Пред изваянием великой Афродиты. ПЕСНЬ ОДИННАДЦАТАЯЛик АфродитыLV Богиня – мать любви… Но сниться мог кому бы, Как не безумцу, лик, невиданный вовек… Он бредил, он горел, ваятель-человек, На глыбу творчески кладя свои надрубы. Он жизнью скрытою затеплил камень грубый, Он с бородой мужской богини лик иссек, Зажег ей страстью взор из-под истомных век, В улыбке странной свел ей чувственные губы. И вот царит она с загадочным лицом, Придерживая грудь с налившимся сосцом… Какой могучий вид! Как женственна осанка! В руке царицы – жезл с заточенным концом, А между лядвей – знак таинственного анка Мистически вклинен неистовым резцом. LVI Оцепенел Нарцисс. В кругу немых камней Пред изваяньем он стоял в тревоге сладкой… Богиня, чудилось, жила, дыша украдкой В игре причудливой сгущавшихся теней. Он на колени пал в восторге перед ней, Он страстно замирал, томимый лихорадкой: Она цвела пред ним запретного разгадкой, Как пред Тирезием Паллада прежних дней. Мерцали сумерки… Черты жено-мужчины В чертах муже-жены сливались в лик единый. И руки пылкие к нему Нарцисс тянул… Вечерней свежестью кадили чащ глубины, Стихая, замирал последний ветра гул, И отблеском зари зажглись дерев вершины. LVII Но сжег свою печаль закат в огне разлуки. По бархату небес, как цепь седых борозд, Тянулись облака; родились сонмы звезд, И выплыл, как челнок, к ним месяц сребролукий. Вкруг дуба-праотца его сыны и внуки Молились перед сном. Уж гомон птичьих гнезд Для ночи затихал… В дремоте свистнул дрозд… И жизни солнечной в лесу умолкли звуки. Подлунным бытием жила лесная тишь… Беззвучно пронеслась, как тень, летунья-мышь, Протяжно-жалобно вдали заплакал филин… Нарцисс шептал, но так, что сам он слышал лишь, Что вся его душа, до потайных извилин, Живет одной мольбой: – «Владычица, услышь!..