Колумбы российских древностей

Парадоксальные для современников суждения Каченовского содержали и рациональные моменты. Они разрушали традиционные представления, заставляли взглянуть на любой памятник древности строгим взглядом критика, а не потребителя любых (достоверных и недостоверных) известий; справедливо требовали сравнения этих известий со временем, к которому они относились. Верные в сущности теоретические посылки Каченовский в большинстве случаев слишком прямолинейно переносил на древнерусские источники. Именно так произошло и в его споре с Калайдовичем о творчестве Кирилла Туровского, а спустя несколько лет — о литературном наследии Иоанна экзарха Болгарского.

В Кирилле Туровском Каченовский увидел лишь переводчика и даже простого переписчика сочинений древних византийских мастеров красноречия, ссылаясь на то, что, по его мнению, в XII в. на Руси не существовало того уровня духовного развития, который обычно предопределяет появление подобных писателей[155]. Аргументация Калайдовича в ответе на рецензию Каченовского, основанная на конкретных исторических фактах истории Руси XII в. и знании разнообразного рукописного материала, прозвучала солиднее и убедительнее и его защита Кирилла Туровского сыграла свою роль в позднейшем признании этого древнерусского писателя[156].

Для сотрудников Румянцева дискуссия с Каченовским имела принципиальное значение. Указывая на самостоятельность и высокие художественные достоинства творчества Кирилла Туровского, Калайдович отстаивал одного из замечательных современников летописца Нестора и автора «Слова о полку Игореве». В последнем случае как бы подтверждалась и подлинность поэмы. На это же была направлена и новая, третья по счету после изданий Мусина-Пушкина и Шишкова, публикация «Слова о полку Игореве». Она была осуществлена по поручению Румянцева Я. О. Пожарским[157]. При ее подготовке Пожарский ставил перед собой задачу сравнения языка поэмы с языком изданной В. В. Ганкой Краледворской рукописи. «Древние» чешские песни, входившие в нее, чрезвычайно заинтересовали сотрудников Румянцева сходством своего языка с языком «Слова о полку Игореве». Только много позже выяснилось, что эти песни представляют собой искусный подлог начала XIX в.

В публикации нового переложения «Слова о полку Игореве» Пожарский развил выводы, высказанные ранее Калайдовичем о наличии в языке поэмы западнорусских, польских, чешских и сербских элементов. Пожарский предложил новые толкования 56 слов и выражений поэмы, которые в ряде случаев оказались удачнее, нежели в двух предшествующих переложениях Мусина-Пушкина и Шишкова. О переложении Шишкова, отождествлявшего язык «Слова» с языком церковных книг, Пожарский высказал критические замечания.

Современники с интересом следили за реакцией Шишкова на это издание. «Я гадаю, — писал Болховитинов Анастасевичу, — что генерал словесности высечет линьками сего мичмана, часто повирающего по руководству богемских книг, сообщенных ему от канцлера»[158]. Несмотря на столь строгий суд маститого ученого, книга Пожарского сыграла положительную роль в борьбе с архаистами, показав важность сопоставления языка поэмы со славянскими языками.

Члены Румянцевского кружка хорошо понимали значение открытия Изборника Святослава 1073 г. — своеобразной «первой русской энциклопедии», включавшей статьи по математике, астрономии, грамматике, истории, богословию и отразившей развитие славянской и древнерусской письменности. «Порадовать любителей древности» изданием этого памятника должен был по замыслу Румянцева Калайдович.

В августе 1818 г. Изборник 1073 г. после хлопот Румянцева был передан в Московский архив Коллегии иностранных дел, где художник Ратшин приступил к его копированию. Работа Ратшина продолжалась в течение года. Одновременно Калайдович собирал материал для комментирования памятника. Ему удалось установить, что еще в XVII в. Изборник 1073 г. использовали старообрядцы, авторы знаменитых «Поморских ответов» на подложное «Деяние соборное на еретика Мартина арменина на мниха». В декабре 1819 г. с московским типографщиком Селивановским была достигнута договоренность об издании книги в его типографии. Однако дальнейшая работа по не совсем ясным причинам прекратилась. В 1824 г. Румянцев связывал ее продолжение с Востоковым, но и тому не удалось подготовить публикацию. Впервые Изборник 1073 г. был издан фотолитографическим способом лишь в 1880 г.

О том, как мыслилась публикация одной из самых древних славянских рукописей, можно получить представление по копии, изготовленной Ратшиным. При издании этого памятника члены кружка исходили из филологических и палеографических интересов. В точном соответствии с оригиналом должен был воспроизводиться не только текст, но и начертания букв, надстрочные и другие знаки, имевшиеся в рукописи, выносные буквы, их цвет (исключая номера глав, которые в подлиннике написаны золотом, а в копии воспроизведены тушью). С максимальной точностью воспроизведены и рисунки памятника. Угасший текст обозначался отточиями. Фактически намечалось факсимильное, или, как называли археографы начала XIX в., «дипломатическое», издание памятника, единственным отходом от принципов которого явилось лишь разделение текста Изборника 1073 г. на слова[159].

Частичным воплощением такого метода издания стала работа, осуществленная Кеппеном. Еще во время путешествия по европейским странам в 1821–1824 гг. он задумал издание славянских памятников, обнаруженных им в тамошних архивах. Первую часть публикации должны были составить славянские источники хранилищ Германии, вторую — Польши, Венгрии, Славонии, третью — Италии, Голландии, Англии, Дании и Швеции.

Вышла только первая часть этого издания[160]. Она содержала отрывки из Остромирова Евангелия и знаменитые отрывки так называемой Фрейзингенской рукописи — древнейшие дошедшие до нас памятники славянской письменности, написанные латинскими буквами. Последние до этого безуспешно пытался опубликовать В. Копитар. При издании 12 отрывков Остромирова Евангелия для передачи их лингвистических и палеографических особенностей членами кружка впервые вместо включения в церковно-славянский и гражданский шрифты вышедших из употребления букв использовался новый прием: тексты набирались специально изготовленным шрифтом, буквы которого по формам были близки к буквам подлинника. В результате набора, а не гравировки текста (как делалось часто в это время в России) удалось приблизиться к факсимильной передаче текста древнего памятника. Это предоставило в распоряжение исследователей важный лингвистический и палеографический материал.

Фрейзингенские отрывки даны в книге в русской и старославянской транскрипции. В истории славянской филологии выдающееся значение имели и объяснения Фрейзингенских отрывков, вошедших в публикацию Кеппена. Их по просьбе Румянцева дал Востоков. Ученый рассмотрел грамматический строй памятников, палеографические и орфографические особенности, определил время написания (X в.) и близость их языка к чешскому. Тем самым Востоков существенно поколебал те представления о происхождении славянского языка, которые выделяли в нем германские элементы.

Вершиной археографического мастерства членов Румянцевского кружка оказалась публикация древнейших письменных памятников славянской литературы, сохранившихся в древнерусской книжной традиции. Они были помещены Калайдовичем в качестве приложения к его выдающемуся исследованию о жизни и творчестве болгарского писателя IX–X вв. Иоанна экзарха. Это издание стало первой публикацией источников литературы и языка целой исторической эпохи, открыв широкие возможности для ее изучения. Среди 15 впервые опубликованных Калайдовичем памятников оказались переводы Иоанна экзарха Болгарского на славянский язык греческих литургических книг, отрывки из славянской версии сказаний о Троянской войне — «Повести о разорении Трои», список запрещенных в России XVII в. книг — «О книгах истинных и ложных», сочинение монаха Храбра, повествующее о составлении славянского алфавита (последнее было известно до этого), и другие[161].

155

Каченовский М. Т. Памятники российской словесности XII века. — Вестник Европы, 1822, ч. СХХІІ, № 1/2, с. 112–124.

156

Калайдович К. В защиту творений Кирилла, епископа Туровского. — Там же, № 6, с. 81–96.

157

Слово о полку Игоря Святославича, удельного князя Новагорода Северского, вновь преложенное Яковом Пожарским, с присовокуплением примечаний. СПб., 1819.

158

Письма Евгения Болховитинова к В. Г. Анастасевичу. — Русский архив, 1889, кн. 2, с. 191.

159

Переписка Н. П. Румянцева, с. 94, 130–131; ГБЛ, ф. 256, д. 356.

160

Собрание словенских памятников, находящихся вне России / Составлено Кеппеном. СПб., 1827. Кн. I. Памятники, собранные в Германии.

161

Калайдович К. Иоанн экзарх Болгарский: Исследование, объясняющее историю словенского языка и литературы IX и X столетий. М., 1824.