Страница 28 из 40
Учитывая это, Румянцев принял решение готовить отдельные публикации таких вновь открываемых документов. После того как, например, выяснилось, что в «Собрание» не могут войти обнаруженные в Московском архиве Коллегии иностранных дел материалы о русских арктических путешествиях начала XVII в., он поручил осуществить их специальное издание Крузенштерну[124].
В 1822 г. Румянцев согласился финансировать такую же публикацию материалов, найденных Берхом в архивах Соликамска и Верхотурья. Подготовленное Берхом издание включало 45 актов 1600–1700 гг., связанных с историей Сибири, организацией управления, почтовой службы в России, развитием торговли[125]. Некоторые из них были уже известны по публикациям в «Древней российской Вивлиофике» и «Собрании государственных грамот и договоров», однако теперь Берх сумел издать их по более полным и точным спискам. Так, грамота Василия Шуйского князю С. Ю. Вяземскому от 2 нюня 1606 г. в списке Берха имела иное, ближе к подлиннику чтение, грамота ярославского ополчения в Казань 1611 г. в публикации Берха содержала тоже новые данные: роспись воевод, отправленных против поляков и т. д. Хотя правила издания источников Берхом не были изложены, нетрудно заметить, что в воспроизведении текстов он следовал принципам, положенным в основу публикации последних частей «Собрания».
Поиски грамот для «Собрания государственных грамот и договоров» в западных районах страны привели к открытию интересных материалов, в большей части носивших региональный характер. Мысль об их отдельном издании под названием «Белорусский архив» в равной мере принадлежала и Григоровичу, и Румянцеву, и другим членам кружка. Такая публикация могла носить к тому же и идеологический характер, обнаруживая, по мнению Григоровича, «дух папизма» и те притеснения от него, которые пришлось вынести в Белоруссии православным. С этим соглашался и Румянцев, полагавший, впрочем, прокомментировать и подобрать документы «без всякой желчи и той ненависти, которую часто являли наши духовные особы к католической религии»[126].
«Белорусский архив» предполагалось издать в трех частях. Но вышла только первая часть, вторая осталась в рукописи, а третья, очевидно, полностью не была подготовлена[127]. Попытки Григоровича уже после смерти Румянцева заинтересовать изданием второй части Е. Болховитинова, занявшего к этому времени одно из высших мест в церковной иерархии, С. П. Румянцева, Академию наук, продать право ее публикации или же собрать средства на издание по подписке, успехом не увенчались. Частично подготовленные для книги материалы были изданы Григоровичем позже в публикациях Археографической комиссии.
Первые две части «Белорусского архива» включили 123 акта XIII–XVIII вв. по истории России, Польши, Литвы. Среди них оказались фундушевые грамоты о пожертвованиях в разные монастыри и церкви, уставы о вольностях, акты о введении нового календаря, привилеи, грамоты русских, польских, литовских правителей и т. д. В «Архив» вошли документы на польском, белорусском, русском и латинском языках. Польские и латинские источники издавались с параллельным переводом на русский, а некоторые белорусские — с переводом и на польский язык. После выхода первой части Григорович с удовлетворением писал брату, что теперь «и наша Белоруссия не совсем исчезнет с лица земли, но да ведает свет, что были времена, когда она была славнее и добродетельнее, нежели ныне»[128].
Источники публиковались по копиям, не только изготовленным самим Григоровичем, но и полученным от других членов кружка. Единых правил копирования достигнуто не было. Так, с оригиналов грамот первой части (№ 16, 23, 33) Григорович получил копии от Румянцева. С них же имелись и копии в Московском архиве Коллегии иностранных дел. Расхождения между ними оказались столь значительными, что при издании для двух из них (№ 23, 33) пришлось воспользоваться также и копиями архива. По предложению Болховитинова и Востокова некоторые грамоты, предназначенные для «Белорусского архива» и списанные Дорошкевичем в Полоцке, из-за многочисленных ошибок были скопированы заново. Поэтому, несмотря на стремление Григоровича точно воспроизводить тексты оригиналов, применяя вышедшие из употребления буквы, надстрочные и другие знаки, встречается и упрощенная передача текстов документов.
Определенную роль в решении вопросов воспроизведения текстов «Белорусского архива» сыграла и редакторская работа над рукописью, присланной для издания в Москву, проделанная Калайдовичем. Он изменил также датировку нескольких грамот, исправил комментарии к части их. Объясняя свои исправления «как предмет скучный, но между тем необходимый в таком издании», Калайдович писал, что их можно было бы избежать, «имея подлинники перед глазами»[129].
После многократных корректур (Калайдович, Прилуцкий, Малиновский и на последнем этапе Григорович) удалось добиться в целом высокого научного уровня передачи текстов.
В археографическом отношении «Белорусский архив» в ряде моментов даже превзошел «Собрание государственных грамот и договоров». В нем, как и в «Собрании», отмечены не только подлинность или копийность издаваемых документов, почерк, которым они написаны, приведены описания печатей и воспроизведены подписи и «образцы почерков», но и указаны места хранения оригиналов, предшествующие публикации, даны подробные исторические комментарии. Во второй части помещена родословная таблица князей Мстиславских. По предложению Лобойко к одной из последующих частей должен был быть присоединен «Словарь неудопонятных белорусских слов».
Вторым направлением деятельности членов Румянцевского кружка по публикации документов явилось издание летописных памятников. Еще в XVIII в. русская историческая наука получила в свое распоряжение опубликованный корпус отдельных летописей и их сводных изданий по нескольким спискам. Практика их подготовки уже тогда натолкнулась на ряд нерешенных проблем. Огромное число летописных списков разной древности, сходных в своей начальной части — так называемой Летописи Нестора — и затем разделяющихся на изложение истории отдельных земель, изобилующих массой разночтений и описок, подчас весьма существенных, давали основания самым разнообразным принципам их издания. По воле издателей из текстов летописей нередко исключались отдельные места, якобы не имевшие отношения к историческому повествованию, и, наоборот, летописные тексты пополнялись, исправлялись с оговорками или без них по другим спискам, часто представлявшим разные редакции памятников.
В конце XVIII — начале XIX в. в России широкую известность получили принципы издания летописей, сформулированные А. Л. Шлецером, немецким исследователем, долгое время жившим в России и увлеченно занимавшимся ее историей. Шлецер призвал перейти от традиционных приемов издания Летописи Нестора к подготовке, условно говоря, источниковедческой публикации. Для этого он предлагал собрать сотни списков, сравнить их и на основе такого сравнения издать уже «очищенный» от переработки и искажений в процессе переписки в позднейшее время первоначальный текст древнерусского летописца. Эта важная источниковедческая задача, решить которую пытался сам Шлецер, была с энтузиазмом встречена частью русских ученых. Возможно, что именно такое издание намеревалось подготовить в начале своей деятельности Общество истории и древностей российских.
Согласно протоколу первого заседания Общества, сохранившемуся у Болховитинова (1804 г.), было решено, «приняв в помощь критические замечания славного историографа г. Шлецера», путем сравнения «самых древних и верных» летописных списков определить «самый лучший и вернейший текст с необходимыми выносками разностей в чтении, некоторых объяснений и прочее…».
124
ЦГАДА, ф. 11, д. 162 доп., ч. 1, л. 42.
125
[Берх В. Я.]. Древние государственные грамоты, наказные памяти и челобитные, собранные в Пермской губернии. СПб., 1821.
126
Переписка И. И. Григоровича, с. 37, 38.
127
[Григорович И. И.] Белорусский архив древних грамот. М., 1824. Ч. 1.
128
ГБЛ, ф. 178, карт. 1346, д. 18, л, 30–30 об.
129
ЦГАДА, ф. 17, д. 50 доп., л. 181–184. Ср.: Улащик Н. Н. Очерки по археографии и источниковедению истории Белоруссии феодального периода. М., 1973, с. 21–28.