Страница 26 из 29
Девушка, сидевшая рядом, пожала плечами. Там, где рукав блузки потянулся вверх и обнажил запястье, была татуировка. Джин наклонилась вперед и прочла: «Фелисия». Взбудораженная внезапным воспоминанием, она взглянула на собственное запястье. Татуировка на ее матовой коже гласила: «Джин».
Теперь она на самом деле разозлилась:
– Клеймить нас как скот!
Никто из других не разделил ее возмущения.
– Он говорит, что должен как-то различать нас.
– Чертов старый негодяй… В некотором смысле, однако, он… – Ее голос замер. – А как вышло, что все мы одинаковы?
Фелисия смотрела на нее яркими расчетливыми глазками.
– Вам надо спросить Колвелла. Нам он не объяснял.
– Но ваши матери? Кто ваши матери?
Фелисия поморщилась:
– Давайте не будем говорить об отвратительном.
Следующая за ней девушка сказала с легкой злостью.
– Вы видели старую Свенску, женщину, которая помогла вам войти? Это мать Фелисии.
– О-о-о-о-х! – сказала Фелисия. – Я долбила тебе сколько раз! Никогда не напоминай мне об этом! Не забудь свою мать, женщину, которая умерла, у нее была только половина лица…
Джин заскрежетала зубами и зашагала туда-сюда по комнате.
– Я хочу выйти из этой проклятой тюрьмы… Я бывала в тюрьмах, домах презрения, лагерях, приютах для сирот, я всегда уходила. Каким-нибудь образом, – она подозрительно оглядела шесть лиц. – Может быть, вам всем очень нужен Колвелл? Мне нет.
– Нам тоже нет. Но мы ничего не можем сделать.
– Приходила ли вам в голову мысль убить его? – спросила Джин саркастически. – Это достаточно легко. Стукнуть его хорошим ножом, и он в следующий раз не осмелится запирать вас… Я ударю его, если представится случай…
В комнате была тишина. Джин продолжила:
– Знаете ли вы, за чьими деньгами собирается Черри? Нет? Ну? За моими. У меня их очень много. Как только Колвелл узнал это, он начал гадать, как их забрать. Теперь он послал к моему поверенному Черри. Он рассказал ей, что делать, как извлечь из Майкрофта деньги. Майкрофт не почувствует разницы. Потому что она не только как я. Она есть я. Даже отпечатки пальцев.
– Конечно.
Джин сердито закричала:
– Вся трудность в том, что вам никогда не приходилось ни работать, ни сражаться, вы лишь сидите кружком, как собачки. Колвелл зовет вас цыплятами. И теперь все мужество вас покинуло. Вы свыклись с этим… с этим… – слова изменили ей, и она сделала яростный жест.
Сухой язвительный голос произнес:
– Очень интересно, Джин… Могу я вас пригласить на несколько минут побеседовать?
Девушки зашуршали, осознавая происшедшее. В дверях стоял Колвелл. Джин, пристально посмотрев на девушек через плечо, прошествовала в коридор. С могильной учтивостью Колвелл провел ее в светлую комнату, обставленную как кабинет. Он уселся в кресло у современного электрифицированного стола. Джин осталась стоять посредине, наблюдая за ним вызывающе.
Колвелл вертел карандаш двумя пальцами. Он осторожно подбирал слова.
– Мне становится ясным, что вы представляете собой проблему.
Джин топнула ногой:
– Мне наплевать на ваши проблемы. Я хочу вернуться в Ангел Сити. Если вы думаете, что можете продержать меня здесь долго, вы сумасшедший!
Колвелл с явным интересом смотрел на карандаш:
– Мы в очень своеобразной ситуации, Джин. Позвольте мне вам объяснить ее, и вы поймете необходимость сотрудничества. Если мы будем работать вместе – вы, я, другие девушки, – мы все сможем стать богатыми и независимыми.
– Я уже богата… и уже независима.
Колвелл мягко улыбнулся.
– Но вы же не захотите разделить свое богатство со своими сестрами?
– Я не хочу делить свое богатство со старым Полтоном, с вами, с водителем кэба, с капитаном Бьюкируса… Почему я должна делить его с ними? – Она в бешенстве покачала головой. – Нет, сэр, я хочу отсюда уйти, прямо сейчас. И вам лучше позаботиться об этом, а то напоретесь на чертовы неприятности…
– В отношении денег, – сказал спокойно Колвелл, – мы их разделим, и разделим на равные доли.
Джин усмехнулась:
– Как только вы увидели меня в первый раз в офисе мистера Майкрофта, вы уже все посчитали. Вы решили, что заманите меня сюда и пошлете одну из ваших девушек забрать деньги. Но вы приняли мистера Майкрофта за простачка. Он торопиться не будет. Ваша Черри не многого от него добьется.
– Того, что она добьется, будет вполне достаточно. Если не всего. У нас всегда остается доход с двух миллионов долларов. Что-то около пятидесяти тысяч в год. Что нам еще надо?
Глаза Джин от злости наполнились слезами:
– Почему вы рискуете, оставляя меня в живых? Рано или поздно я вырвусь, стану свободной и не слишком буду разбираться, кто мне пакостил…
– Моя дорогая девочка, – мягко упрекнул ее Колвелл. – Вы перенервничали. В основании моего дела лежит столько, что вы даже и не подозреваете. Словно подводная часть айсберга. Позвольте мне рассказать вам маленькую историю. Сядьте, моя дорогая, сядьте.
– Без «дорогая», вы, старый…
– Ах ты, ах ты… – Колвелл положил карандаш и откинулся назад. – Двадцать лет назад я работал постоянным врачом в Доме Реабилитации. Тогда, конечно, я преуспевал. – Он резко взглянул на нее. – Все это должно остаться между нами. Поняли?
Джин начала дико смеяться, затем на язык к ней стала проситься поразительно удачная реплика. Но она сдержалась. Если старого Колвелла так грызло тщеславие, если нужда в умном слушателе была такой, что он не погнушался ею, пусть говорит. Так будет лучше.
Девушка уклончиво пробормотала что-то. Колвелл посмотрел на нее украдкой и закудахтал, словно читал ее мысли.
– Ничего, ничего, – говорил Колвелл. – Вам не стоит забывать, что вы очень многим мне обязаны. Само человечество мне многим обязано. – Старик улыбался, лелея свою мысль, перекатывая ее любовно в мозгу. – Да, очень многим. Вы, девушки, особенно. Семеро из вас, так сказать, обязаны мне самим своим существованием. Я взял одну и сделал восемь.
Джин ждала.
– Семнадцать лет назад, – продолжал Колвелл мечтательно, – директор Дома вступил в неблагоразумную любовную связь с молодой общественной работницей. На следующий день, опасаясь скандала, директор проконсультировался со мной. И я согласился осмотреть молодую женщину. При помощи хитроумной фильтрации я сумел изолировать оплодотворенную яйцеклетку. Я долго ждал такой возможности. Я нянчил эту яйцеклетку. Она разделилась – первый шаг на ее пути к настоящему человеческому существу. Очень осторожно я отделил одну от другой. Каждая разделилась снова, и снова я отделил дуплеты. Еще одно деление, и опять я…
Джин глубоко вздохнула:
– Тогда Молли не моя мать. Не зря я слушаю…
Колвелл осадил Джин взглядом.
– Не спешите… Там, где была одна яйцеклетка, стало восемь. Восемь идентичных. Я позволил им развиваться нормальным образом, хотя мог бы продолжать процесс деления до бесконечности… Через несколько дней, когда клетки стабилизировались, я взял восемь здоровых женщин-заключенных в лазарет. Я впрыснул им снотворное и напичкал соответствующими гормонами, а потом имплантировал каждой в матку по зиготе.
Колвелл рассмеялся, развалившись удобно в кресле.
– Восемь беременностей, и никогда я раньше не видел, чтобы женщины были настолько изумлены. Одна из них, Молли Саломон, посчитала, что у нее ремиссия болезни, и бежала из Дома до рождения ребенка. Моего ребенка. Предполагаю, имею право сказать это. На самом деле, я считаю, она имела к нему очень маленькое отношение. Последовала серия неудач, и я потерял из виду ее и восьмого ребенка, – он с сожалением покачал головой. – Это пробило неприятную брешь в замысле, но все же у меня оставались мои семь… И вдруг, семнадцать лет спустя, в Столице, на Земле, я забрел в офис и там – вы! Я знал, что меня ведет судьба!
Джин облизнула губы:
– Если Молли не моя настоящая мать, тогда кто же?
Колвелл сделал грубый жест:
– Не имеет значения. То, что непосредственный донор забыт, к лучшему!