Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 17 из 35

Трез, покачиваясь, встал и поднял голову. Великая Мать спряталась в своей повозке. Рейт кипел от гнева. Никогда в жизни он не был так зол. Он взял свои вещи и отправился к караванщику.

– На меня напали, – бушевал он. – Ты должен был это видеть! Священницы затащили девушку из Ката в свой дом и держат ее там как пленницу.

– Да, именно это я и видел, – ответил Баойиан.

– Так как же теперь быть с твоим авторитетом? Я думал, что ты не допускаешь насилия. Караванщик склонил голову.

– Это произошло не непосредственно в караване, а в степи, – сказал он. – Мне кажется, что священницы лишь вернули себе свою собственность. Так что у тебя нет никаких причин жаловаться.

– Что? – вскипел Рейт. – Значит ты можешь допустить, чтобы невинная личность была принесена в жертву на этом идиотском ритуале?

– А что же мне остается? – спросил Баойиан – Я же не степная полиция! Да и не хочу быть ею.

Рейт еще раз бросил на него презрительный взгляд и ринулся к дому священниц. Баойиан крикнул ему вслед.

– Должен тебя предупредить! Если ты нарушишь мир в караване…

Рейт остановился. Эти слова лишили Рейта его дара речи. Лишь по прошествии нескольких минут он смог прорычать:

– Значит гнусные дела тебя не касаются?

– Гнусные? На Чае это слово ничего не значит. Что-то либо случается, либо не случается. Если кто-то совершает гнусность, то он недолго проживет. Могу ли я теперь проводить тебя в твое купе? Я хочу убраться отсюда до того момента, как вернутся зеленые кеши. А у меня остался один единственный разведчик.

Глава 5

Рейту, Трезу и Анахо выделили купе в повозке с бараком, обстановка которого состояла из шкафчика и гамака. За четыре повозки перед ними ехали священницы. Всю ночь напролет у них не зажигался свет.

Рейт размышлял о возможностях спасения девушки, но в результате заснул от разочарования, злости и безысходности.

Незадолго до восхода солнца караван остановился. Все путешественники поспешили к повозке-буфету, где каждый получил большой кусок пирога с мясом и кружку пива. Над степью висели лохмотья тумана. Негромкие звуки каравана только подчеркивали неизмеримую ширь и тишину. Здесь не было многоцветия: небо было сланцево-серое, а степь серо-коричневая, как водянистое молоко тумана.

Священниц видно не было, как и Цветка Ката. Рейт отыскал караванщика.

– Сколько нам еще ехать до семинарии? Когда мы туда прибудем?

Старик прожевал свой пирог и поразмыслил.

– Сегодня мы разобьем лагерь у Слугакх Кнолля, завтра на станции Задно и на следующее утро мы будем у развилки на Фазм. Священницы все время меня торопят. Они боятся, что прибудут на ритуал слишком поздно.

– А что это за ритуал? Что там происходит? Старик пожал плечами.

– Я могу лишь пересказать тебе слухи, которые до меня доходят. Священницы – это избранная группа мужененавистниц. Поэтому они ненавидят и женщин, красота которых привлекает мужчин. Кажется, этот ритуал предназначен для того, чтобы убить в девушке все эротические чувства. И еще я слышал, что во время ритуала священницы устраивают оргии.

– Значит, мне остается всего два с половиной дня, – пробормотал Рейт.



Караван шел курсом, параллельным горной цепи. Окружающая растительность была скудной, и Рейту представилась хорошая возможность исследовать в свой сканоскоп местность. Иногда он наблюдал притаившиеся в тени силуэты. Это были или фанги, или пнумы.

Но основное внимание он уделял повозке священниц. Днем в ней не было заметно никаких признаков жизни, а ночью – ни проблеска света. В нетерпении он иногда даже подбегал к повозке.

Анахо попытался его образумить.

– Почему тебя так волнует эта девушка? – спросил он. – На других рабов в этом караване ты даже не посмотрел. Везде живут и умирают люди. Кажется, что ты забыл о жертвах старых кешей и их забавах, о кочевниках-людоедах, которые выпасают в горах Кослована свои людские стада, о дирдирах и дирдир-людях, томящихся в подземельях синих кешей. Тебя привлекает лишь нафталинная пыль, одна единственная девушка, одна единственная судьба.

– Одному человеку не под силу сделать все, – с натянутой улыбкой отразил Рейт его натиск. – Но я начну это дело и, если смогу, спасу девушку от ритуала.

Трез тоже был против.

– А как же с космическим кораблем? Если ты свяжешься со священницами, они тебя убьют либо оскопят.

Рейт терпеливо все это выслушивал, кивал, но переубедить себя не дал.

В конце второго дня холмы стали более крутыми и каменистыми, и к вечеру караван прибыл в Задно. Это был маленький караван-сарай на краю скалы. Там добывали кристаллы и малахит. Баойиан выстроил повозки под скалами. Пушки снова были направлены в степь. Рейт прошелся мимо дома-повозки священниц и услышал слабые всхлипывания – будто кому-то снился страшный сон. Трез взял его за руку.

– Неужели ты не понимаешь, что тебя не выпустят из поля зрения? – сказал он. – Да и караванщик приказал тебе не нарушать спокойствия.

Рейт, словно волк, оскалил зубы:

– А если я все-таки нарушу? Я предупреждаю тебя, не вмешивайся! Иди своей дорогой, не обращая внимания на то, что я делаю, и что со мной случится.

– Ты же сам не веришь в то, что говоришь, – гневно ответил Трез. – Ты думаешь, что я смоюсь? Но разве мы не друзья?

И он обиженно отступил в сторону.

Рейт вышел из лагеря и отошел недалеко в степь. Оставалось очень мало времени. Он должен был действовать, но когда? Ночью? Может, по дороге до развилки на Фазм, после которой священницы должны отделиться от каравана? Нет, сейчас любое поспешное действие могло привести лишь к несчастью. А священницы и завтра будут начеку, и будут тщательно охранять свою жертву.

Что сможет он предпринять в Фазме, когда священницы покинут караван? Он этого не знал. Наверняка они и тогда приложат все усилия, чтобы защититься от него.

Сумерки превратились в ночь. Из степи доносились угрожающие звуки. Рейт пошел в свое купе и улегся в гамак. Спать он все равно не мог, да и не хотел. Он вскочил.

Луны стояли на небе. Эз висел довольно низко на западе и вскоре исчез за скалой. Брез посылал с востока на скалы призрачный свет. В лагере не было гостиницы и поэтому было почти темно. В доме-повозке священниц мерцал слабый свет. Казалось, что ее обитательницы вели себя активнее, чем обычно. Неожиданно и этот свет погас. Воцарилась непроглядная тьма.

Рейт подполз к повозке. Вдруг ему показалось, что он услышал шорох. Он остановился и прислушался. Снова этот звук, похожий на скрип колес. Рейт бросился бежать, потом вдруг остановился, услышав приглушенные голоса. Черная тень вынырнула из ночной тьмы. Он быстро отскочил. Вдруг появился еще кто-то и ударил Рейта по голове. Перед глазами закружились звезды. Мир перевернулся…

Он очнулся от того же скрипа колес, который слышал до этого. Значит, его схватили и избили. Ни руками, ни ногами пошевелить было невозможно – он был крепко связан и лежал на твердой поверхности, которую сильно потряхивало. Как он понял, это был настил в небольшой повозке. Над ним висело ночное небо, возле него громоздились тюки и коробки. Повозка двигалась по плохой дороге. Изо всех сил Рейт попытался пошевелить руками, но ничего, кроме боли, ему это не принесло. Он сжал зубы. Спереди до него донесся тихий разговор. Кто-то посмотрел на него. Рейт замер. Темная тень исчезла. Это наверняка были священницы. Почему же они его связали, а не убили сразу?

Рейту очень хотелось это знать. Он попытался сбросить с себя путы, но попытка осталась безуспешной – его связали со знанием дела, но, видимо, в чрезвычайной спешке. Судя по всему, меч у него забрали, но на поясе осталась висеть его сумка.

Повозку сильно тряхнуло. Рейта подбросило, и он скатился в сторону. Это навело его на мысль. Он отполз настолько, насколько позволяли путы, и оказался на краю повозки. От страха, что его может кто-то заметить, он даже вспотел. Повозку снова тряхнуло, и Рейт выпал на дорогу. Повозка покатилась дальше в темноту. Несколько синяков и шишек, набитых при падении, Рейт даже не заметил. Он скатился с дороги и достиг каменного склона, где, наконец, оказался в тени. Там он некоторое время оставался лежать, опасаясь, что кто-нибудь мог все-таки заметить его падение с повозки. Наконец скрип повозки затих. Ночь была безмолвной, и лишь ночной ветерок нарушал ее покой.