Страница 60 из 66
Троцкий рассказывает, как он задолго до войны познакомился в Цюрихе со священником{128}, сочетавшим в своей личности христианскую религиозность с крайним социализмом. «Само вооруженное восстание овевалось в его речах какими-то потусторонними дуновеньями, которые во мне (в Троцком) вызывали лишь неприятный озноб. С тех пор как я стал мыслить, я был сперва интуитивным, потом сознательным материалистом».
Этот озноб — весьма поучительный симптом. Троцкий живет в чрезвычайно организованном, чрезвычайно едином, а именно в интеллектуальном пространстве. Здесь он значит много, и здесь его возможности исключительны. Примечательно, что когда такое сознание оказывается перед пространством, где своя, инородная законность, не воспринимаемая средствами логики, на него нападает дурнота. В данном случае это русское пространство, как бездонная пропасть вдруг разрывающее землю у него под ногами. Такова его судьба: силы интеллекта побеждены силами почвы. И таков смысл его книг: интеллект пытается доказать, что почва ошибается, но его логика проходит бесследно, как дым над землей.
Еще одно замечание в этой книге особенно отчетливо выдает врожденную слепоту Троцкого к разнообразию красок, присущих внутренним границам жизни. Начало мировой революции в России, а не в Германии — для Троцкого случайность. Он полагает, что Германия предоставила бы революции куда более мощную исходную позицию, и к такому комплименту стоит прислушаться. Нет никакого сомнения в том, что весь союзный мир не мог бы противостоять нам, если бы мы сочетали руководство мировой войной с притязаниями высшего порядка на мировую революцию. Другой вопрос, насколько это было возможно. Но и сегодня никакое национальное сознание само по себе не придаст нам сил, необходимых для обороны и наступления, если оно не сочетается с тенденцией к мировой революции, когда собственная мощь усиливается в той же мере, как подавляется мощь противника. Книга Троцкого неумышленно показывает нам, что марксизм не дорос до такой задачи не за неимением логической последовательности, а за отсутствием у него глубинных, плодотворных сил жизни. Высвободить их и поставить на службу великим задачам, достойным веры и добросовестного свидетельства, — таков тайный смысл политической борьбы, в которую мы вовлечены вот уже десять лет и конец которой все еще нельзя предвидеть.
Комментарии
1
Этот роман — первое произведение Эрнста Юнгера в жанре художественной прозы, хотя художественность так или иначе свойственна всему, что он писал, включая политическую публицистику. «Лейтенант Штурм» был опубликован в 1923 году в газете «Ганноверский курьер», в шестнадцати апрельских выпусках. В это время молодой ветеран войны Эрнст Юнгер, автор уже прогремевшей на весь мир книги «В стальных грозах», еще не решил, становиться ли ему профессиональным писателем, и всерьез подумывает о карьере кадрового офицера. В этой связи он даже высказывает в письме к матери нежелание прослыть среди профессиональных военных пишущим эстетом. Лейтенант Штурм — именно такой эстет, продолжающий писать даже в окопах, что не мешает ему героически погибнуть. Штурм — фигура явно автобиографическая. Юнгер это вполне осознает и подчеркивает, подписывая свои более поздние публицистические статьи псевдонимом «Ганс Штурм». В 20-е годы «Лейтенант Штурм» так и остался газетной публикацией. Издан он был лишь сорок лет спустя, в 1963 году, когда стало ясно, что в небольшом романе молодого офицера присутствует уже в значительной степени вся проблематика будущего писателя и мыслителя Эрнста Юнгера.
Название «Лейтенант Штурм» перекликается с названием «В стальных грозах». Фамилия героя — распространенная немецкая фамилия, но в романе это, несомненно, значащее имя. Слово «Sturm» означает бурю и входит в словосочетание «Sturm und Drang» («Буря и натиск»). Так называлось предромантическое направление в немецкой литературе XVIII века, виднейшим представителем которого был Фридрих Шиллер со своей драмой «Разбойники». В «Рискующем сердце» Эрнст Юнгер заявит о своих симпатиях к этому направлению. И в то же время «Штурм» — это штурм немецких позиций, предпринятый англичанами и стоивший жизни герою романа с таким же именем.
Некоторые страницы романа разительно напоминают военную прозу Льва Толстого. В декабре 1917 году Эрнст Юнгер сообщает в письме к брату, что он много читает, и прежде всего русских: Гоголя, Достоевского, Толстого. Лейтенант Штурм — не менее рьяный читатель; в боевых условиях он читает чуть ли не запоем, оставаясь при этом безупречным офицером. В западном литературоведении принято говорить о разладе эстета и солдата в личности лейтенанта Штурма (и самого Эрнста Юнгера), между тем лейтенант Штурм — отважный воин именно потому, что он эстетствующий интеллектуал-аналитик; он отправляется на фронт, руководствуясь не столько патриотическими эмоциями, сколько интеллектуально-эстетическими вкусами. Не выполнять воинского долга значит для него отрекаться от самого себя, но и в этом сказывается утонченность художественной натуры. Характерно, что, хлебая солдатскую «тюрягу» (от слова «тюря»), серо-зеленое варево из овощей, бобов и лапши, лейтенант Штурм читает наряду с европейской классикой, сдобренной цветами новейшего декаданса, также «Изыски штеттинской кухни» издания 1747 года и «Гастрософию» барона фон Ферста, пособия для прихотливейших гурманов. И это не просто изыск. Эрнст Юнгер вернется к этой теме в «Рискующем сердце», где провозгласит гурманство своеобразной формой героизма в государстве, приветствуя сочетание стоического и эпикурейского.
Даже живопись присутствует в окопно-траншейном быту трех друзей-офицеров, один из которых — писатель (Штурм-Юнгер), другой — художник (Хугерсхоф), а третий — просвещенный любитель искусств, склонный к художественной критике (Деринг). Все трое сходятся каждую ночь слушать фрагменты будущего произведения, которое Штурм в духе Боккаччо называет «Декамероном блиндажа»: «Десять старых вояк, таких как мы здесь, сидят у огня и рассказывают о пережитом». Впрочем, четвертый, вояка без затей фон Хорн, засыпает под чтение Штурма, и сам Штурм поджигает тетрадь, из которой только что читал, чтобы осветить блиндаж, где под английским обстрелом гаснет свет.
Проза Штурма пока еще не о войне. Война лишь присутствует во внутреннем мире героя, ищущего любовных приключений в городе. Но Эрнст Юнгер пишет именно о войне. В этом романе вырабатывается чеканный стиль его прозы, главное его достоинство, редкость в немецкой литературе, — завораживающий своим глубокомыслием или обволакивающей музыкальностью при некоторой стилистической аморфности. Отточенная проза Эрнста Юнгера — проза художника-аналитика, четко фиксирующего импульсы времени, даже если каждый из этих импульсов фиксируется лишь под угрозой уничтожения.
2
Этой заметкой лейтенанта Штурма предвосхищена политическая публицистика Эрнста Юнгера, писавшаяся в 20-е годы, а также его обширная статья «Тотальная мобилизация» (1930) и основополагающее исследование «Рабочий. Господство и гештальт» (1932).
3
Ювенал Децим Юний (ок. 60 — ок. 127) — римский поэт, мастер так называемой негодующей сатиры, символ сатирической поэзии вообще, как писал А. С. Пушкин:
4
Рабле Франсуа (1494—1553) — французский писатель, чье творчество отличается мощной гиперболической жизненностью. Его герои — короли-великаны Гаргантюа и Пантагрюэль. Эрнст Юнгер восхищался творчеством Рабле. В «Рискующем сердце» он писал: «Не могу тут не упомянуть и Рабле, чей юмор, как ливень из земляных комьев, выдираемых из почвы вместе с травой и корнями разъяренным кабаном».