Полуденный бес

Его повели на расстрел ранним утром. Он думал, что это большая жестокость: убивать людей в начале дня.Когда зачитывали приговор, его единственной мыслью было: «На кровь невинных жертв слетаются лярвы».

Глава вторая Путешествие из Петербурга в Москву

Новый русский

– Русский?! Не может быть!

– Почему?

– Вы не похожи на русского!

Ранним холодным утром 1991 года самолет «Боинг-777» компании “ Delta Airlines”, следующий рейсом Нью-Йорк – Москва, неторопливо набрал высоту и неподвижно повис над Атлантикой. Океан штормило, но сверху это напоминало рябь на бескрайней луже. В хвостовом отсеке познакомились и разговорились двое попутчиков: полноватый юноша в черном костюме и широкополой шляпе и неопределенного возраста господин в шортах и майке с эмблемой “ Chicago Bulls”.

Шляпа и костюм как-то странно сочетались с чистеньким, будто вылепленным из нежного розового воска лицом молодого человека, с его простоватым веснушчатым носом, безвольным подбородком, покрытым цыплячьим пухом, и слишком роскошными для парня ресницами, из-за которых по-женски томно смотрели серые, большие, внимательные глаза. Казалось, накануне его рождения мать-природа долго сомневалась, какой пол определить своему творению? И в результате получилось ни то ни сё, ни парень, ни девка, серединка на половинку.

Господин, наоборот, имел внешность решительную и мужественную. Его светлые, курчавые, коротко постриженные волосы, прекрасно загоревшее лицо и властные линии губ выдавали в нем не то пожилого плейбоя, не то просто мужчину, хорошо и со вкусом пожившего. Его слова и жесты были развязны, но уверенны. Он играл с юношей, точно кот с мышью.

– Какой же вы русский! Вы типичный янки, приятель! Хорошо говорить по-русски еще не значит быть русским. Ваши родители эмигранты? Как странно вы одеты, как мормон! Вы не протестантский проповедник? Первый американец, с которым я познакомился, был протестантский проповедник. Я этого не знал и по скверной русской привычке стал его спрашивать, чем он зарабатывает? Он смотрел на меня такими же глазами, что и вы. Этот проповедничек, – с веселой злостью продолжал господин, – оказался нормальным парнем и не дураком выпить. Я его спрашиваю: кому же ты проповедуешь? Оказывается, грекам. Почему грекам? Почему не китайцам? Оказывается, других вакансий для него не нашлось. Это у них называется работа в восточном дивизионе. Кстати, он признался, что не знает греческого языка. Ни бум-бум! Разве это не замечательно?!

– Нет! – неожиданно твердо возразил молодой человек. – Это не замечательно. Он должен был выучить греческий язык.

– Зачем? – игриво поинтересовался господин.

– Надо хорошо делать свою работу, – заволновался юноша. – Миссионерская служба – это очень ответственная работа! Мы открываем школы, больницы, помогаем одиноким старикам и бездомным!

– Кто эти «мы», позвольте вас спросить?

Юноша растерялся. Но тут же в его глазах вспыхнуло что-то вроде патриотического восторга.

– Мы – это Соединенные Штаты Америки!

«Эк тебя накачали, любезный!» – подумал господин.

– Вы живете в Москве? – спросил юноша.

– Да, но родился в Рыбинске. Там и теперь живет моя старушка. Однако мы не представились! Лев Сергеевич Барский, профессор русской литературы. Изучаю рубеж веков и эмиграцию. Возвращаюсь с одной глупейшей конференции, где за американский счет устроил небольшой политический скандал. Нарушил все правила политкорректности. И теперь думаю, зачем я это сделал?

– Наверное, вы русский интеллигент? – осторожно спросил юноша.

Барский посмотрел на него с театральным испугом:

– Дорогой мой! Не вздумайте в России назвать кого-нибудь этим неприличным словом! Нынче сказать о порядочном человеке, что он интеллигент, можно только в насмешку. А как вас зовут?

– Джон Половинкин, живу в Питтсбурге.

– Половинкин… Хм-м… Старинная фамилия! Грустная по смыслу. Половинками называли детей от незаконной связи…

– Это вас не касается! – грубо оборвал его юноша, но тотчас смутился и стыдливо опустил глаза.

– Простите… – пробормотал Барский. Но через минуту он снова пытался настроиться на иронический тон. – Значит, вы летите в Москву проповедовать. Интересно, что именно? И кому? Как вы представляете себе современного русского человека?

– Я думаю, – важно начал Джон, – что за время перестройки Россия изменилась и теперь нуждается в профессионалах, которые указали бы ей правильный путь развития.

– Понятно… – Барский помрачнел. – Вы тоже помешаны на Горбачеве. Если вас интересует Горби – вопросы не ко мне.

– Вы не верите в перестройку?

– Меня тошнит от этого слова! Вы еще скажите «перестройка и ускорение»! Дорогой мой! Как можно перестраиватьсяи ускорятьсяодновременно? Увольте! Самые дремучие коммунисты лучше понимают Россию.

– Разве не было Сталина, концлагерей, подавления свободы? Разве русские люди не мечтают о свободе и демократии?

– И это вы собираетесь проповедовать в России?

– Я еще не проповедник. Меня отправили… Я хотел бы изучить Россию.

– С этой кашей в голове вы никогда не поймете Россию, – впервые за все время разговора серьезным тоном сказал Барский. – Слушайте, приятель… А не выпить ли нам настоящей русской водки?

– Я не употребляю алкоголь, – неуверенно возразил Половинкин.

Ихнее сиятельство приехали!

Барский с явным сожалением вернул в дорогой кожаный саквояж бутылку водки “ Smirnoff” и сердито буркнул:

– Я забыл, что вы мормон.

– Я не мормон! – запротестовал юноша.

– Мормон не мормон… Какая разница? Раз не пьете с первым встречным, значит, вы не русский. Впрочем, кто сказал, что быть русским – хорошо?

– Вы уронили, – заметил Половинкин и поднял с прохода выпавшую из саквояжа тонкую книжечку в бумажной обложке, потемневшей от времени до желто-бурого цвета.

Барский улыбнулся:

– Так, безделица! Я иногда покупаю такие штуки в книжной лавке на улице Горького. Дешевенький детектив конца прошлого века. Девяностые годы, батенька! Мой любимый период! Культурный ренессанс и чудовищное падение нравов. Расцвет и гибель империи. Всё было прекрасно и отвратительно. Особенно прекрасны были русские девушки, которые повально мечтали стать акушерками. Россия готовилась к родам новой эры. Все обсуждали «Капитал» Маркса и «Крейцерову сонату» Толстого.

Джон смотрел на Барского с глупой улыбкой. Он не понимал смысла речей этого господина, но почему-то радовался за него.

– Вы позволите?

– Я вам ее дарю!

«Фома Халдеевъ. Провинцiяльный Вавилонъ»– прочитал Джон на обложке. Барский нахохлился и сделал вид, что пытается уснуть.

Ранним холодным утром в начале октября 189* года к парадному крыльцу дома князя Чернолусского подкатила коляска с впряженной в нее измученной пегой кобылой. Глядя на дырявый верх коляски и на кобылу, обреченно замершую под дугой, точно преступник под ножом гильотины, можно было бы подумать, что к их сиятельству в неурочный час приехал дальний родственник просить о помощи, будучи заранее уверенным в том, что ему не только откажут, но и не пустят за порог.

Вслед за коляской в воротах усадьбы прогрохотала крестьянская повозка, набитая мокрой, схваченной морозцем соломой, с набросанными поверх как попало старыми шкурами, рогожами и еще какой-то дрянью неизвестного происхождения. На передке уныло торчал сонный возница, тоже изрядно подмороженный первым октябрьским утренником. Он клевал сизым распухшим носом и давно не правил вожжи, а только держался за них для равновесия.

Наконец появился третий участник невеселого кортежа: каурый жеребенок с желтой гривкой и темной полосою вдоль хребта. Последние несколько часов пути он отчаянно старался догнать мать-кобылу, но не смог поравняться даже с повозкой, которую тащил незнакомый ему черный и страшный битюг. Битюг лениво переставлял ужасно толстые ноги с грязными свалявшимися щетками и ни разу не покосил на жеребенка глазом. И ему казалось, что все забыли о нем…