Страница 19 из 23
20–21. НОЧЬ ЖЕЛЕЗНЯКА
1 К оврагу подошли, и тени по долине Откинулись от мощных тел назад. Скрипят возы, выстраиваясь в ряд; Тяжелые колеса вязнут в глине. А вожаки не спят, совет вершат — Про месть и смерть панам на Украине. Здесь все верны свободе, как святыне,— Казак, и пахарь, и беглец солдат. Люд зашумел и снова стих в лесах. Услышал и казак, и ратай, и монах Крик третьих петухов, пророков златоустых. И гнев у всех в сердцах заклокотал, И, от костров отброшенный, упал На степь теней бунтарских сгусток. Перевод П. Железнова 2 Отгомонила и прошла Ночь-гайдамачка степью лунной. Иная пламенность легла На град булыжный и чугунный. Но за душу берет тела Всё та же лють ознобом юным. Взамен клинка рука взяла Холодный браунинг коммуны. И, жесткий взор вперив вперед, Стезей жестокой, что ведет Через века к мечте заветной, Людской мятежный гнев грядет, Непокоренных клич победный Рабов к восстанию зовет. 1927 Перевод В. Максимова22. КРОВЬ ПОЛОНЯНОК
Бьет космогрудый конь у привязи копытом. На дне котлов, раскрытых широко, Клокочет сладкое кобылье молоко, И зелья пахнут соком ядовитым. Здесь не прервет и смерть сон воинов нечистый, И неподвижен на сырой земле Узор чеканный крон, похожий в сизой мгле На львиный корпус мускулистый. К земле склоняется костров кустарник дикий, И в небосвод уперся дым струной. Замаранный наряд разорван в крике, Цветущей гроздью грудь трепещет под рукой. И оросил любовный пот В полях Украины родимых полонянок, И рты растерзаны, и будет спозаранок В девичьих животах расти монгольский плод. Цвели года, — извечный цвет лугов,— И в сайдаках сердец нет стрел воспоминаний, Но кровь былую, полную желаний, Потомок сохранял во тьме веков. И любы нам слова тяжелые, как дым Костров, зажженных некогда татарами, Лелеем крови мощь с наследиями старыми И даль, объятую пожарами, Встречаем сердцем круглым и простым. 1927 Перевод И. Поступальского23. МОЕМУ ДРУГУ
Ты изолирован, ты смог уединиться,— Твоя пора. Беззвучно бьются на странице Конвульсии пера. Безжалостна жестокая игра, И сердце — к финишу, и вперегонку — слово. И пульс агонии безумьем атакован, Высокою температурою пера. Так, поэтический гурман, Не замечаешь роста дней, И всё становится стыдней Убогих рифм и сердца смрадных ран. И ты пытаешься опять Найти глубины в слове плоском. И возвеличивать и ждать Любви туманные наброски… И дни идут, но сердца тухлый ком Надеется под серым пиджаком. Пустыми переулками тоски Ты в бледных сумерках запутался опять, И, как воды разбуженная гладь, В глазах плывут неясные круги. И мимо сердца кровь плывет, плывет, Кривой усмешкою у синих губ цветет, И черный горизонт перед тобой Узкою колышется петлей… От мелких дум покоя нет и нет, Гнилая кровь течет из-под пера, Когда с продажной девкою, поэт, Ты ищешь правды и добра… Пустыми переулками тоски Ты в бледных сумерках запутался опять, И, как воды разбуженная гладь, В глазах плывут неясные круги… 1927 Перевод М. Светлова24. ЭЛЕГИЯ АТТРАКЦИОНОВ
Из стебля черного баска — Тяжелый гул басов, И флейты суета резка На щебне голосов. Резкий прыжок, наглый скок, Сухой, как дробь, галоп, И флейт отчаяние, и рок Над ямами синкоп. Крутись, весь цирк, крутись, весь свет, Крутись ты, карусель, Остроконечный фейерверк Взлетает… надо всем… И день — наверх, и ночь — наверх, Ни слова, сердце, — цыц! Крутись, безумный фейерверк, Крутись, безумный цирк! Глаза толпы внезапно, вдруг Пробиты шпагой ламп, Крутись же, распроклятый круг, Такт! Темп! Иль долго крутишься так тут? Ужель не упадешь, Ужель? Твой выгиб каждый в пустоту Бросает капельмейстера жест Изгибом, темпом, тактом, Стой! Для каждой ноты есть Знак Свой! И узнаешь упорство математики, Пароксизмом увлеченья и тоски, Товарищ! Друг! Брат! У каждого свой знак, Каждая нота подобрана, Как милостыня торб, И скрипит между ржавыми ребрами Сердца сухой горб. Сердце, вертись, качайся Навыворот, вниз-вверх, Из губ акробата-китайца Ручейками журчит смерть. Захлебнулся в трухе конвульсий, Завертелся на длинной косе, И сцепились в едином пульсе Сердца Всех. Горло горбом пригнется, Оборвется крик, Как свистнет флагом с трапеции Человеческий черный язык. Тоненько вскрикивает барышня… Тогда ты из пустоты Отчаяньем, воплем ударь еще, Сомкни их голые рты! Слюну и слезу выточи, Гримасы смешав, кромсай! Раскачались, как трупы на ниточках, Голоса. 1927 Перевод М. Голодного