Страница 7 из 35
Но если остановиться — тишина становится оглушительной. В ушах начинает звенеть, так тихо вокруг. И только где–то далеко–далеко, едва слышно: крак… члу–у… крак… члу–у… Кто–то еще идет по этому лабиринту своей дорогой. Если напрячься, иногда можно расслышать и шаги. Пока все не затихает вдали…
Самое паршивое, когда щелчков реле нет, а шаги есть.
Чужие шаги. Очень далеко. Едва слышно… — сначала. Затем они становятся ближе. Еще ближе…
Теперь шаги медленнее… Они явно ближе, но не громче… Крадутся?..
Тусклый светлячок вдруг кажется ослепительным софитом. А ты сам — на сцене. Вокруг провалы черных коридоров. В них ни огонька, ни отсвета от другой лампы… Оттуда не доносится ни одного щелчка реле… И только шаги — шарк, шарк, шарк…
Почему реле, которые так точно отслеживают мое перемещение, и зажигают светляков, — почему эти реле не срабатывают на те шаги?
Стоишь неподвижно, затаив дыхание.
Отползая потихоньку прочь от лампы… Прочь с этой освещенной сцены… До жути хочется, чтобы свет погас. Чтобы не выставлял тебя напоказ, пока те шаги… они все ближе и ближе…
Уже почти выбрался из этого предательского света в тень — и вдруг светлячок гаснет с усталым чл–у–у — и тут же оглушительный КРАК! прямо над головой. Светляк прыгнул. Снова залил оранжевым светом.
На что срабатывает реле? На звук? Или на тепловое излучение тела? Или на движение воздуха от дыхания? Или на изменение объема? Давление на пол?
На что бы оно ни срабатывало, тебе его не обмануть, как ни пытайся. Как ни крадись, как ни сдерживай дыхание…
А те шаги обманывают. И они ближе.
Почему в лабиринте переходов, где нет регулярной структуры, и даже номера на переходах идут не по порядку, и без маршрута на догтэге мгновенно запутаешься — те шаги так легко находят путь без всякого света?..
А тебе от света не спрятаться. Никак. Стоишь ли ты неподвижно, или пытаешься забиться в темноту, — светлячок всегда догонит тебя. Прыгает за тобой, что ты ни делай. Ты всегда будешь на свету.
И тот, кто там шагает… Если он заметил этот свет… Если пойдет на отблески, то придет сюда. Увидит тебя. Не выходя из темноты, он будет видеть тебя…
А если он не один? Если эти шаги — лишь чтобы отвлечь? А на самом деле их много. Просто остальные крадутся совершенно бесшумно… Их много, со всех сторон…
Можно лишь сбежать. И все равно, пока добежишь до комнаты психолога, психом станешь.
А у психолога — избавление? Как же!
Лампа нацелена в лицо, свет режет глаза, ничего не видно. Только голос:
— В какой вариант вы играли? Звук был родной, кустарный перевод или полная локализация?
— Перевод.
— Раньше вы говорили: «перевод, кажется».
— Я столько раз говорил про этот перевод, что мне уже не кажется! Я уже сам верю, что это был перевод, даже если на самом деле звука вообще не было!
— На два тона ниже. И впредь потрудитесь выражаться предельно четко. Это ясно? Не слышу ответа.
— Ясно!
— Хорошо… Не отводить лицо от света! Диск был родной, лицензионный или пиратская копия?
— Пиратка… «Пиратка, само собой», как я отвечал раньше!
— Разговорчики. Постарайтесь вспомнить до мелочей, как был оформлен диск. Начните с описания вкладышей. Что было на лицевой стороне?
Мне хочется выть, рычать и рвать зубами, причем одновременно! Я же ему уже тысячу раз говорил, как выглядел диск! И тот конкретный, и вообще все диски! К каждой игре, в какую я когда–либо играл или просто брал в руки подержать! Бесконечные часы, под этой нестерпимой лампой, свет режет мои глаза, буравит виски, выедает мозг…
— Не отвлекаться! Глаз не закрывать! Начинайте описывать. Подробно и четко, важна каждая мелочь.
А потом — опять в лабиринт коридоров. Если хочешь вернуться…
Пропал — Дисней.
— Не стоило ему на Перископа шаржики писать…
— А вертухаи чего говорят? Куда они Диснея дели?
— Да Перископ говорит, будто перевели его… В другую часть, типа… Типа, сам попросился…
— Типа?
— Ну! В одних трусах его перевели, что ли? Штаны, куртка… Все так и осталось в каюте. Как ушел вечером к психологу, так и с концами. Даже свой карандаш оставил…
— Тот механический, навороченный?
— Да… И карандаш, и блокнот, где рисовал. Все осталось…
— Да ладно! Он за свой карандаш отгрыз бы пальцы любому, кто случайно дотронется! Никому не давал, и сам на него дышать боялся!
— Можешь у Бюрга спросить, если мне не веришь. У него Диснеевский карандаш. Даже потрогать можешь и порисовать… если не боишься, что потом тоже… как Дисней.
Вся столовая приглушенно гудела. Вместо привычного ржания и позерских криков народ перешел на шепот. Но зато уж шептались — даже последние молчуны.
А вот наш самый говорливый говорун…
— Ты чего, Лис? — шепнул Туз.
Но Лис только дернул головой, чтобы отстали, и глядел в тарелку. Мучает овсянку. Ни словечка за все утро.
— Правда, Лис, — сказал я. — В чем дело?
— Да понимаешь… Я тут выклянчил у Бюрга Диснеевский блокнотик…
— На фига? — спросил Туз. — Рисовать, что ли, собрался?
Рисунков–то там все равно нет. Все рисунки Диснея в блокноте не задерживались, быстро по рукам расходились, пока не рвались и не зажиливались где–нибудь. Хорошо рисовал. Реально хорошо.
— Ну там остались два последних… Которые он после похода к психологу нарисовал…
— Это как? Он разве не у психолога…
— Нет! — раздраженно оборвал Лис. — На самом деле, от психолога он пришел. Разделся, прихватил блокнотик свой и пошел на толчке посидеть перед сном.
— А блокнот ему зачем?
— А читают люди зачем?! — Лис тихо зверел. — Бюрг говорит, он всегда так делал. Вроде как очищал от шлаков сразу обе системы. И пищеварительную, и мыслебродильную.
— И что?
— Да ничего… Они уже привыкли, что он в уборную ходит как в арт–студию, практически с ночевкой. Сначала не беспокоились даже…
— Сначала?
— Ну, час… Потом второй проходит… Им уже реально интересно стало, не заснул ли он там, прямо на толчке. Ну и решили ему какую–то подлянку устроить…
Лис замолк.
— Ну давай, Лис! Не тяни кота за яйца!
— Ну чего? Крадутся они в туалет… Обувь сняли, на носочках семенят, входную дверь прикрывают тихонько… Ползут почти на корячках, чтобы заглянуть под двери отделений: где Диснеевские ноги? По какой двери пинать с воплями?
— Ну? И где?
— А нету ног. Вообще ничего нету. Только на полу, под раковинами, его растрепанный блокнотик и карандаш…
— А рисунки? — спросил я. — Ты сказал, два последних рисунка осталось?
— А рисунки странные…
— Ну у него вообще странные рисуночки бывали, — Туз пожал плечами.
Лис поморщился. Будто хотел бы объяснить, да не получается.
— Они даже для Диснея странные. Один… — Лис сморщился еще сильнее. — Он даже для Диснея слишком заумный. А второй… второй тупой, как пробка. Будто и не Дисней его рисовал. Но…
— А кто тогда?
— Покажи, — попросил я.
— Только осторожно, — Лис покосился на соседний стол. — А то налетят, привяжутся, а потом заныкает кто–нибудь…
— А они тебе важны как память?
— Они меня бесят, как зубная боль! С одним я разобрался, а вот второй… Чувствую, что что–то там не то. А что, понять не могу! И как я это пойму, если какая–нибудь сука заныкает рисунки?
— Ладно, показывай.
Рисунок в самом деле странный. Улица. Обычная, вроде бы. Витрина какого–то магазина, люди идут под зонтами… Все, вроде бы, обычное — а только что–то напрягает. Дурацкое ощущение, будто кто–то в спину глядит, и хочется оглянуться. Только тут — куда оглядываться?
Только через минуту понимаешь, в чем дело. В мокрой витрине — вроде бы размытые отражения людей, идущих по улице, да не совсем. Пешеходы боком, а отражения — почти смотрят на улицу. И позы чуть другие… И даже не совсем люди, кажется… И внимательно, пристально наблюдают за улицей. А их никто не замечает.