Страница 6 из 35
И злость, особенно первые дни. Мы постоянно проигрывали. В других каютах собрались прогеймеры — а у нас что? Контрольная группа, одно слово. Я с Лисом еще туда–сюда. Пацак — ну он и есть Пацак. А Парижанин вообще мышку взял в руки первый раз в жизни. Туз, конечно, старался, но много ли он один может? Стал нехорошо коситься на Лиса. Если бы не Лис, Туз бы сейчас был как все остальные профи. Сбился в стайку с такими же мастерами по массовому покосу монстров. Может быть, в сильнейшей команде сидел бы.
Но главное — мысли. Разные мысли. Про сыр в масле. И про сыр бесплатный. И про то, где такой сыр бывает…
Вечером, уже после отбоя, когда свет в каюте погас, но сон еще не сморил, в темноте раздается голос Туза:
— А кто–нибудь помнит, что именно мы подписывали?
— Ой, а когда? — тут же Пацак. — Я ничего не подписывал!
— Да не реально подписывали, тормоз! Якобы. Ну, что нам зачитывали с бумажки? Еще на том свете?
— Про пять лет без права переписки?
— Нет, вот про это я и сам помню. А почему? Что мы тут вообще делаем–то? Как это там формулировалось?
— Не помню…
— Да–а–а… — Лис из угла скептически тянет. — Картина маслом: приплыли.
— Лис, кончай выпендриваться! Помнишь — скажи, а не знаешь — не трынди!
— А с чего вопрос–то возник?
— Да мне кажется… — Туз замялся. — Ну, что–то здесь не так…
— Что?
— Да все не так, как майор говорит!
— Да–а–а… — Лис тянет. Потом говорит, как ярлычок на консерве зачитывает: — Муму!
— В смысле?
— В смысле вечер, река, лодка. Герасим пускает скупую слезу, но гребет на середину. Муму внимательно глядит на Герасима. Смотрела, смотрела, смотрела, а потом вдруг и говорит: сдается мне, Герасим, чего–то ты не договариваешь…
— Да достал, Лис! Я же по делу спрашиваю!
— А я по делу и отвечаю.
— Да?! Ну и к чему это было?!
— К тому, — я влезаю, пока они всерьез не перегрызлись, — что можно было и раньше сообразить, что дело нечисто. Чтобы играть в игры, бункер не нужен. Очевидно, он нужен для другого.
— Очевидно… — передразнил Туз. — Ну и для чего?
— Чтобы изолировать нас на тот случай, если что–то нехорошее выйдет, дубина! — Лис опять звереет от чужой тупости.
— А что может выйти? — Пацак спрашивает.
Но молчание ему ответом. Мы и так каждый об этом думаем.
— Да ладно тебе, Лис, — наконец прошептал Пацак. — Ты ведь пошутил? Ну правда же, пошутил? С нами ведь ничего не случится? Это ведь просто случайность, что нас сюда привезли? Просто совпадение? Могли бы и в другое место, просто здесь им удобнее. Правда?.. Мессир!
— Не совпадение, — сказал я. — Что–то случится. По крайней мере, кто–то ждет, что что–то произойдет. Потому и готовится…
Туз нервно заворочался.
— Из чего сие следует, Мессир? Какие ваши доказательства?
— Кровати.
— И что?
— А то, дубина, — опять завелся Лис, — что их пять!
— Ну, пять! И что?!
Опять мне влезать надо, но Парижанин меня опередил:
— Каюты рассчитаны на четыре койки, — сказал он очень спокойно. — Кают в этом бункере огромное множество, нас без труда могли расселить по четыре человека. И еще тысячу таких же партий. И все же зачем–то нас расселили по пять, втиснув по лишней койке.
— И очень неудачно, — подтвердил Пацак. — Моя койка хуже ваших…
— Ну и зачем? — потребовал Туз.
— Затем же, — сказал Лис, — зачем нужны нечетные числа. Чтобы не было ничьей. Чтобы решение было принято обязательно…
— Не проще тогда было одну вынести? Чем три хуже пяти?
— Возможно, — мягко заметил Батый, — необходима достаточная свобода в принятии решения… Если три человека, и мнения разделились, то один обязательно окажется в одиночестве. Если пятеро, то мнения могут разделиться так, что никто не останется в меньшинстве…
— Парижанин! — взмолился Пацак. — Хватит этих алеутских заклинаний! Ты когда начинаешь так говорить, я перестаю понимать родные слова!
— Ну, допустим… — неохотно признал Туз. — Но что из этого следует? Что мы тут должны будем решить? Что от нас, в этой каютке, может зависеть? Настолько важное, что нас даже заперли в этом гребаном бункере на черт знает какой глубине? Будто мы опаснее ядерного взрыва?
— Не прошло и трех лет… — пробормотал Лис. — С другой стороны, лучше поздно, чем никогда. Хотя бы теперь до тебя доперло…
— Это верный вопрос номер один, — сказал я. — Но есть еще и второй: при чем тут игры?
А утром пропал первый человек.
— Пошел поссать и не вернулся, — шептались в столовой.
— А ну жабрами не шлепать! — покрикивал Перископ. — Вылизали тарелки, и по каютам!
Только дело было не в походе в уборную. Мы все это знали. Туалет здесь ни при чем. Туалеты и душевые — они совсем близко…
Далеко — это если идти по указкам догтэга.
Загружают в столовой. Перископ проходит вдоль столов, и у некоторых догтэги вдруг тренькают. И опять умирают. А потом, после обеда или после полдника, экран вдруг загорается, на нем таймер. Как дойдет до нуля, пора. Всем в разное время. И в разные места…
Первые уходили — веселые. Как–никак, какое–то разнообразие. А приходили — как мешком по голове трахнутые. На расспросы невнятно мычали и отмахивались: сходишь — сам узнаешь…
— Они что, темноты боится? — хмыкнул Туз.
И я даже посмеялся… Пока сам не пошел в первый раз.
Каюты, в которых нас расселили, столовая, санузел — это все рядышком. Один длинный коридор. Если это можно назвать коридором. На самом деле это вихляющая змейка, из–за чего дальше чем метров на десть не видно — выступы закрывают. Но здесь, по крайней мере, светло. Здесь все ярко освещено. А с обеих концов — провалы в темноту…
И тебе надо идти туда.
Одному.
Первые шаги, пока только вышел из комнаты, и идешь по ярко освещенному коридору, и будешь по нему идти еще шагов пятьдесят, пока не пройдешь мимо входа в столовую… да только дети боятся темноты! Подумаешь, по коридорам пройтись! Тоже мне, приключение!
Но светлый коридор кончается. Последняя лампа остается за углом, и дальше только тусклые отблески. Шагов через двадцать, когда коридор делает загогулину, уже едва светло, а дальше все темнее, темнее, уже ничего не видно. Пропадают последние отсветы…
Идешь уже почти на ощупь…
КРАК!!!
Подпрыгиваешь, как от шлепка по спине.
Этот звук ждешь, и все равно бьет по нервам, как выстрел. Это сработало реле. Впереди вспыхнула маленькая оранжевая лампочка, не больше чем от ручного фонарика. Света от нее едва–едва. Но что–то видно. Проходишь под ней, обходишь выступ коридора — и где–то за спиной, с тихим члу–у–у–у… свет затухает.
Но прежде, чем он пропадет совсем, впереди — КРАК! Загорелся новый оранжевый светлячок, чтобы погаснуть через двадцать шагов. Члу–у–у–у… И снова КРАК! впереди. Будто это один и тот же оранжевый светлячок телепортируется, скачками сопровождая тебя. Не давая тьме сомкнуться совсем.
Теперь куда ни посмотришь — либо оранжевый отблеск на стенах, либо провалы в полную темноту. Это ответвления коридора. Целый лабиринт коридоров. Никакой четкой структуры вроде ячеек нет. Некоторые ответвления отходят не под прямым углом, а под наклоном. А бывают и пандусы, вверх или вниз. Или сам коридору вдруг начинает плавно закругляться…
И это все растворяется в темноте…
Только оранжевый светлячок, скачущий наперегонки с тобой. В его свете над ответвлениями можно рассмотреть указатель: альфа–775–168…
Это именно то, что на экране моего догтэга. Сворачиваю. И тыкаю в кнопку догтэга, чтобы узнать, какой указатель нужен мне теперь. Иду дальше, вглядываясь в указатели на стенах. За спиной умирает старый светляк: члу–у–у… КРАК! Члу–у–у… КРАК!
Пол бетонный, шаги гулко отдаются, улетают до поворота, прилетают, отраженные, перепутанные… или это кто–то крадется сзади? Хочется обернуться.
Я знаю, что там никого. И все равно невозможно удержаться, чтобы не повернуться…