Благие намерения

Хенрик. Доктора нет дома, но сестра Бленда обещала немедленно ему передать, как только он вернется. Несчастный случай в кузне.

Мейан. Старая фру спит. Я подала ей чай, а она сказала, что хочет спать. Но чаю немножко выпила. Я помогла ей.

Хенрик в сенях расшнуровывает пьексы, лицо у него раскраснелось от мороза, он нанес в сени снега, полушубок и шапка брошены на дровяной ларь. Он шмыгает носом.

Анна. Я довольно долго сидела у нее, голова у нее совершенно ясная. Может быть, приступ на сей раз миновал.

Хенрик. Поднимусь к ней, взгляну.

Анна. Лучше я! Ты весь потный, я положила тебе сухую одежду возле печи в кабинете.

Хенрик. Нельзя ли сегодня пообедать пораньше? У меня в шесть часов назначена встреча с людьми и с церковным старостой.

Мейан. Через десять минут можно садиться.

Анна. Я тоже должна была пойти. Насчет рождественского базара. Тебе придется сказать, что я никак не могу.

Хенрик на цыпочках поднимается наверх, чтобы переодеться, а Анна осторожно открывает дверь в комнату, где спит фру Альма. Она сразу же понимает, что старуха умерла, но на всякий случай подходит к кровати и делает быстрый профессиональный осмотр. Закрывает покойной глаза, складывает ей руки на груди и убирает со лба, еще теплого и чуть влажного, волосы. Потом зажигает полуобгоревшую стеариновую свечу на ночной тумбочке и свечу, стоящую на высоком зеленом комоде. Затем возвращается к кровати и смотрит на покойную. Пытается понять, что она чувствует: да, торжественность. Жалость. Величие смерти. Из твоего чрева появился на свет Хенрик.

Услышав шаги Хенрика на лестнице, она выходит из комнаты и закрывает за собой дверь. Он сразу понимает, что произошло, на мгновение замирает на последней ступеньке лестницы, а потом, взяв Анну за правую руку, начинает плакать, громко, непривычно, без слез. Странный, душераздирающий плач. Анна, преодолев первую растерянность, тянет его с собой в комнату к покойной. Он останавливается у дверей, плач быстро прекращается — словно бы это нечто запретное, с чем надо справиться как можно быстрее.

Анна. Она просто заснула, это видно.

Хенрик. Да, но в одиночестве. В одиночестве. Она всегда была одинока.

В начале ноября в районе Стуршёна разражается снежный буран, который с короткими перерывами продолжается почти целую неделю. Стужа словно пламенем горелки обжигает людей и их жилища, выедает спинной мозг, минус тридцать, буран — это настоящий ад, гибель земли.

Как-то рассветным утром Анну рвет в ведро, сначала она решила, что виновата салака, она была жирная, отвратительная. Потом ее рвет еще раз, от страха Анна покрывается испариной. Нет, это не салака. Хенрик поддерживает ей голову, он стоит в кальсонах и нижней рубахе, только что приступил к бритью, лицо в мыльной пене. «Тогда, значит, колбаса на бутерброде вчера вечером, я почувствовал тухловатый запах». — «Я не ела колбасы, — возражает Анна, беспомощно глядя в зеркало. — Не ела». — «Ну, тогда не знаю. Может, живот переохладила в уборной». — «Не думаю, — бормочет Анна, спускает рубашку и обнажает левую грудь. — Видишь!» — говорит она. «Что? Что я должен увидеть?»

Анна. Черт подери, неужели не видишь, что она стала…

Хенрик. Красивее?

Анна. Идиот! Неужели ты не видишь, что она изменилась?

Хенрик. За ночь?

Анна. А вдруг я беременна?

Хенрик. Что? Мы же были…

Анна. …осторожными. Хотя я не знаю, что ты, собственно, имеешь в виду под осторожностью.

Хенрик. …ты же говорила, что хочешь ребенка.

Анна. …это просто слова.

Хенрик. …когда мама…

Анна. …Э!

Хенрик. Жилки появились.

Анна. …она здорово увеличилась всего за одну ночь. Сейчас опять вырвет.

Хенрик. Встань на колени. Я подержу тебе голову.

Анна. Ничего не выходит.

Хенрик (садится на пол). Иди сюда, я тебя обниму.

Анна. Мне холодно. Почему все время такая холодина?

Хенрик (укутывает ее в одеяло). Сейчас согреешься.

Анна. Ты меня мылом перемазал.

Хенрик. Девочка моя любимая. Похныкай, пожалуйся!

Анна. Я такая несчастная, Хенрик.

Хенрик. Такая несчастная?

Анна. Почему должно быть так жутко холодно и так жутко темно? Можешь мне ответить?

Хенрик. Мы сами выбрали такую жизнь.

Анна. И так тихо. И так одиноко. Давай куда-нибудь поедем, а? Всего на пару недель. На неделю.

Хенрик. Где мы возьмем деньги?

Анна. У меня есть деньги. Я плачу.

Хенрик. Я не могу уехать сейчас, когда у настоятеля инфлюэнца, ты же знаешь.

Анна. Фу, черт, до чего мне плохо.

Хенрик. Залезай в постель.

Анна. Нет, с тобой лучше. (Обнимаются.)

Хенрик. Жалуйся, жалуйся!

Анна. Я страшно скучаю по маме! Сумасшествие какое-то, но я жутко соскучилась по маме.

Хенрик. Я напишу ей вежливое письмо и попрошу приехать навестить нас: «Тетя Карин доставит нам искреннюю радость, если наконец, несмотря на все неудобства, соберется навестить нас в нашей глуши».

Анна. Полный кошмар.

Хенрик. Тогда уж и не знаю.

Анна. Я скучаю по Трэдгордсгатан. По маме, Лисен и Трэдгордсгатан. И по Эрнсту! (Всплакнула.) Я соскучилась по моему брату!

Хенрик. Бедная моя, любимая девочка.

Анна. А ты хочешь еще одного ребенка? Отвечай честно. Хочешь еще одного малыша?

Хенрик. Я хочу десяток. Ты знаешь.

Анна. И лучше девочек?

Хенрик. Раз ты спросила, я отвечаю — на этот раз мне бы хотелось девочку. Тебе ведь тоже хочется девочку.

Анна. Мне совершенно не хочется быть беременной.

Хенрик. Я буду особенно внимательным и заботливым.

Анна. Ты такой, какой есть.

Хенрик. Что это за тон?

Анна. Ты совершенное дитя, Хенрик. Мне хочется, чтобы у меня наконец был взрослый, зрелый муж.

Хенрик. И ты сама бы смогла быть маленькой девочкой.

Анна (дружелюбно). Глупо и банально.

Хенрик. Если хочешь поехать к маме на пару месяцев…

Анна. И дать ей в руки такой козырь? Ни за что!

Хенрик. Ну, тогда не знаю.

Они сидят на полу в обнимку, укутавшись в одеяло. Светает, снег валит и бесчинствует, беззвучно, но не зная пощады.

Вечер четверга в начале декабря. Собрание кружка рукоделия в пасторской усадьбе. Все как обычно, но гостей непривычно мало, всего пять человек, причину чего следует искать не только в морозе, плохих дорогах или нехватке керосина, свечей, кофе и других предметов первой необходимости.

Есть повод представить присутствующих: Гертруд Талльрут семьдесят, она вдовствует уже не один год, муж работал в кузне. Сейчас она помогает на почте, когда требуется дополнительная рабочая сила. Высокая, худая, сгорбленная, глаза за стеклами пенсне ясные, жидкие волосы, на тяжелом подбородке что-то вроде бороденки, характер веселый, голос глубокий. На ней просторная вязаная кофта, на ногах сапоги. Ковыряет в ухе спицей, выглядит это жутковато.

Альве Нюквист около пятидесяти, она много лет служит в заводской конторе. Общительная, лицо круглое, с бледным румянцем, глаза черные и любопытные. Обожает рассказывать о местных катастрофах и интересных слухах. Не замужем, без нежности ухаживает за увечной кузиной. Начитанна, набожна, ездит за границу. Она принадлежит, так сказать, к заводской верхушке, поскольку живет на наследство отца, удачливого оптовика в Евле.