Страница 61 из 89
В молитву я верю. И в святых тоже. И всегда (нет, не всегда) молюсь за животных Франциску Ассизскому. И Серафиму Саровскому тоже. Когда я была маленькой, я запуталась в святых и однажды призналась маме, что Боженьку очень люблю, а всех этих святых что-то не очень. Теперь у меня получается наоборот. Интересно, наступит ли полное просветление или я так и умру в ереси.
А Вы, Мэри, пожалуйста, не умирайте. То, что Вы все вспоминаете и сожалеете о «бесполезной жизни», может быть перед новым периодом, большой переменой. У меня всегда так бывало. Не умирайте, потому что Вы замечательно пишете — Вы еще должны многое сказать. Не умирайте, потому что Вы так чувствуете и понимаете жизнь. Не умирайте, наконец, потому, что Вы умеете и других вытаскивать — вот Валерия вытащили, он писал, что его жизнь теперь осмыслена (благодаря Вам), и даже такого чурбана, как я, начинаете раскачивать. Меня нельзя бросать, я погибну на кухне, причем ни мне, ни другим от этого большой радости не будет. Вот.
<…> Вы пишете, что Пастернак плохо пишет прозу, да и многие русские об этом говорят, в том числе и Одоевцева, а мне этого совсем не видно, мне кажется, что замечательная проза. А то, что книга не сложена так «удобно», как обычно, а вся разбита на несвязные куски, то это, мне кажется, как жизнь. В жизни тоже не видно связи между отдельными впечатлениями. Не угадаешь, кто пройдет мимо, сыграв, тем не менее, очень важную роль, может быть, повернув нашу жизнь в другую сторону, и «чем кончится и чем сердце успокоится».
Но вообще я хочу спать, льет дождь, и я высказываюсь смутно…
Стихотворение про промахнувшуюся колдунью пока печатать не надо, хотя вы сами знаете, как путается личное с выдуманным — «придерешься» к чему-нибудь настоящему, ну, и разведешь <…>.
Когда мне было лет пятнадцать, в «Рубеже» появилось мое стихотворение о том, как алым цветом распустилась страсть и еще что-то вроде. Мамины знакомые приходили сокрушаться о моем преждевременном падении. А фактов было на пятак молодой человек на меня смотрел «так», и на меня действовало — ну, и написала… (Но вообще-то, на самом деле, это тоже считается, не правда ли? Иногда больше, чем факты, о которых столько волнуются.)
Да, Ваш «Питомник»[106] уже известен в Союзе. <…>
Целую <…> буду писать прозу, только не умирайте совсем.
9 февраля 1970. Париж
Милая Мэри,
Хотела Вам ответить чем-нибудь приятным, например: сделала то-то и то-то для «Возрождения». Но вместо этого — заболела гриппом и не сделала ничего. Кроме одной насильной подписки для одной знакомой, что не могла раскачаться. Но и за нее не заплатила, так как пошла на свиданье с Горбовым[107] и Оболенским[108], уже чихая и кашляя, и <…> забыла деньги. Знаю, знаю… шляпа. (Кстати, у меня и не было достаточно на две подписки.) Теперь я их «собрала и зажала», звонила князю[109], но он занят журналом и обещал позвонить, когда освободится.
Впечатление от встречи? Мне было безумно грустно. Мне подумалось, что это люди — пусть талантливые и замечательные, но выбрасываемые ходом жизни и истории за орбиту жизни (очень хочу ошибиться). И бросающиеся в последний бой оттого, что повернуть уже некогда и некуда.
Очень полюбила вдруг Горбова. За то, что ворчун, упрямый барин, считающий, что писать стихи вообще незачем, так как Пушкин уже написал «Евгения Онегина» и вообще все написано. И страдающий от упразднения «ятей», как Аввакум из-за двуперстного креста. Готова и полы мыть у него (подмешивая слезы жалости, которые меня душили в кафе). Не из-за того, что мне жалко «ять», борьбу и «Возрождение».
Но мыть пол не позвали, хотя и предложила любую такую помощь. Попросили написать рассказ. А он-то у меня и не получается. Во-первых, писать стихи можно и в кухне, вперемешку с другой работой, а рассказ — надо засесть. А во-вторых, даже и засев, вижу, что не умею. И очень страдаю: такой наплыв мыслей, столько сюжетов и всего прочего, но скачу, как блоха, с одного на другое и ни на чем не могу остановиться. Только наткнусь на что-то — некогда. <…>
В Горбове все трогательно: и «ять», и протертое пальто, и нечто вроде чувства «виноватости» или тихого отчаяния перед надвигающейся старостью и глухотой. И я словно чувствовала себя виноватой перед ним, человеком и писателем, за свою «очень относительную молодость» и бодренький вид.
А князь, маленький и сгорбленный, как стручок (я ожидала высокого, усатого, с холодными глазами), похожий на писчего дьячка, удивил меня своей кипучестью и быстрым переходом к «делу» от всяких сантиментов. Очень хотелось попасть на собрание писателей, но совсем расквасилась и почти залегла. И так совершенно обчихала двух первых знакомых. По этой же причине еще никого из рекомендованных Вами — не видела.
<…>
10 февраля 1970. Париж (вчера не успела закончить письмо)
Была здесь одновременно с Вами, по-видимому, Тая Жаспар, целых шесть месяцев. Получила от нее письмо оттуда: видела мою «Ракушку»[110] — рада, что я начала писать, хотя бы и в «дрянном журнале»… Не задирайтесь с ней через прессу только — она в Киеве, и это она устроила мне вторую поездку к тете Нине по частной визе.
Ваше стихотворение о мече <…> мне очень понравилось именно старинностью. Но я вообще люблю такое: замки, гербы, мечи. Мне только не очень понравились две последние строфы, но, может быть, я и ошибаюсь, м.б., закончить без них или приписать еще одну без всяких дев <…>.
Я вижусь с одной дамой, женой покойного издателя[111]. Еще в России он знал всех больших поэтов, и в расцвет парижской эмигрантской жизни у них встречались многие. Она говорит, что все вечно переругивались, завидовали, шипели. И все это ушло…
А впрочем, может быть, люди ушли, а написанное как-никак осталось. Будет ли ему место под солнцем? Где?
Большое спасибо за китайскую Богоматерь и за портрет владыки Иоанна. Этот человек встречался и Вам, и мне (и многим) в самые незабываемые минуты <…>.
И я сама, и квартира по-прежнему в мерзком виде. Первое угнетает мужа, второе — меня. Но даже не очень. Мне так надоело вечно устраиваться «на пока», не всерьез <…>.
14 марта 1971. Париж
Милая Мэри, спасибо за чудное стихотворение Ивана Елагина[112]. Кажется, из всех заграничных поэтов я начинаю его «залюбливать» больше всего.
Мы опять переезжаем. Опять нападает истерика <…> я буквально болею. К тому же в последнее время у меня завязались разные интересные знакомства. Вижусь с Можайской[113], с Прегель[114], познакомилась с Шаховской[115], ей, как она говорит, понравился мой не то очерк, не то «некролог» об одном таитянском художнике (русском)[116], она собирается его напечатать. И еще просила что-нибудь присылать. Паршиво только то, что я всегда считаюсь светской дамой, так как муж иностранец, и сразу же мне предлагают отказаться от газеты в пользу бедных. От газеты-то я откажусь, так как неизвестно, сколько я буду писать, — опять ведь придется устраиваться и переворачивать старый дом и сваленные ящики с вещами, когда-то ведь надо это сделать, но в принципе это начинает меня расстраивать.
106
Крузенштерн-Петерец Ю. Чураевский питомник // Возрождение (Париж) 1968. Дек. № 204. С 45-70.
107
Горбов Яков Николаевич (1896-1981, Париж) — прозаик, критик, публицист. Участник Первой мировой войны и Белого движения. С 1920 г. — в эмиграции: сначала Константинополь, затем Франция. Работал таксистом. В 1930-х — участник движения младороссов. В 1940 воевал во французской армии, писал и печатался на французском и русском языках. Соредактор журнала «Возрождение» (1961-1974). Сотрудничал в «Новом Журнале», «Новом Русском Слове».
108
Оболенский Сергей Сергеевич (1908-1980) – журналист, историк, общественный деятель, сын последнего ставропольского губернатора. В 1920 году эмигрировал с семьей, жил в Венгрии, Германии, затем переселился во Францию, где работал журналистом. В годы Второй мировой – участник движения Сопротивления. С конца 1950-х и до закрытия в 1974 г. – один из главных редакторов парижского журнала «Возрождение». Автор книги «Жанна – Божья Дева» (Paris:Ymka-Press, 1988).
109
Речь идет об С.С. Оболенском.
110
«Ракушка» — стихотворение Лариссы Андерсен из таитянской серии, опубликовано в журнале «Возрождение» (1969. № 214) См. наст. изд.
111
Речь идет о санкт-петербургском издателе Руманове и его жене Лидии (биографические данные не установлены). После революции эмигрировали во Францию.
112
Елагин (наст, фам. Матвеев) Иван (Зангвил) Венедиктович (1 декабря 1918, Владивосток - 8 февраля 1987, Питтсбург, США) — поэт, переводчик, литературовед. Сын поэта-футуриста Венедикта Марта (Матвеева) Детство провел в Харбине. В 1923 г вернулся в Россию. Жил в Москве, Саратове, Ленинграде, Киеве. 1941-й застал студентом Киевского медицинского института. Во время войны вместе с женой, поэтессой Ольгой Анстей, был вывезен в Германию, где в 1945-м оказался в лагере для перемещенных лиц в американской зоне оккупации. Псевдоним Елагин выбрал в 1940-е годы. Первые сборники стихов вышли еще в Германии. «По дороге оттуда» (1947), «Ты, мое столетие!» (1948) сделали его знаменитым в среде русской эмиграции. Известны доброжелательные отзывы И. Бунина, Г. Иванова. В 1950-м уехал в США, работал журналистом, одновременно учился в Колумбийском, затем в Нью-Йоркском университетах. В 1969 г. получил степень доктора филологии. Преподавал в Нью-Йоркском университете и университете Питтсбурга. Издал около 10 сборников. С конца 1980-х творчество Елагина стало известно в СССР.
113
Можайская (в замужестве Емельянова) Ольга Николаевна (1896-1973, Париж) — поэтесса, писательница. Печаталась в парижском журнале «Возрождение», в «Новом журнале».
114
Прегель Софья Юльевна (20 августа (по др. данным, 1 сентября) 1897, Одесса-26 июля 1972, Париж) — поэтесса, мемуаристка. Родилась в семье известной пианистки Раисы Глазер и нефтяного магната. Училась в театральной студии, выступала в Одесском музыкальном театре. После революции эмигрировала — сначала в Берлин, потом в Париж. Здесь после Второй мировой войны финансировала убыточное издательство «Рифма», помогая поэтам. Сама выпустила три сборника стихов: «Разговор с памятью» (Париж, 1935), «Солнечный произвол» (Париж. 1937), «Полдень» (Париж, 1939). Позже перебралась в Нью-Йорк, где в 1942 г. вместе с М. Слонимом организовала и 8 лет оплачивала издание журнала «Новоселье», ставшего одним из самых заметных явлений в истории русской эмигрантской литературы. В конце жизни выпустила трехтомник «Мое детство» (Париж, 1973). Архив С.Ю. Прегель находится в Библиотеке штата Иллинойс (Урбана).
115
Шаховская Зинаида Алексеевна (12 сентября 1906, Москва - 11 июня 2001,Париж) — поэт, прозаик, литературный критик, мемуарист. Княгиня, одна из самых известных представителей первой волны русской эмиграции. В 1920 уехала с семьей из России во Францию. Во время Второй мировой войны участвовала во французском Сопротивлении. Награждена орденом Почетного легиона (высшей наградой Франции). Как журналист участвовала в Нюрнбергском процессе после окончания войны. Позже жила некоторое время в Москве (муж С. Малевский-Малевич работал в посольстве Бельгии). Была главным редактором газеты «Русская мысль» (1968-1978). Широкую известность Шаховской принесли романы, написанные по-французски под псевдонимом Жак Круазе. Под своим именем она издала два сборника стихов: «Уход» (1934), «Дорога» (1935). В 1975 г. в Париже вышла книга очерков-воспоминаний З. Шаховской о русских писателях-эмигрантах «Отражения».
116
Грэс — см. примеч. выше. Статья Л Андерсен «Грэс, Таити» была опубликована в газете «Русская мысль» весной 1971 г. (Вырезка без даты в архиве Л.Н. Андерсен.).