Обмануть судьбу

Варламов глянул на часы. Казалось, что секундная стрелка двигалась по циферблату неспешно и лениво.

Он открыл бар и налил рюмку коньяка. Слегка тронул его губами, смакуя, и опрокинул в рот.

Дорога до метро займет около сорока минут. Пожалуй, стоит спуститься за газетой, просмотреть сплетни в «Московском комсомольце».

Варламов всегда с удовольствием ездил на общественном транспорте. Ему нравилось сливаться с толпой, становиться неприметной частичкой, молекулой огромного многомиллионного организма и в то же время чувствовать с торжествующей уверенностью, что он особый, избранный, непохожий на этих сопящих, прижимающихся в давке боками, спешащих на службу, нагруженных сумками с нехитрыми продуктами. Он презирал их и в то же время старался стать неотличимым от них.

Он уже давно мог купить себе машину, но ему претили эти вечные хлопоты автовладельцев: поломки, починки, поиски мастера, очереди на сервис, поиски по заправкам нужного бензина, вечные пробки на магистралях. Он терпеть не мог, когда его напарники мчались с мальчишеской лихостью по левому ряду, подрезая зазевавшихся и давя на газ при виде красного глазка светофора.

Чего ради рисковать своей жизнью? Юрий очень ценил ее, как благо, отпущенное ему Господом, и совсем не собирался расставаться с ней из-за чьей-то глупости или дурного случая.

Он брезгливо смотрел на крутых ребят в иномарках — тупые убожества. Одинаковые, словно униформа, куртки, массивные цепи на бычьих шеях, коротко выстриженные затылки. И ни одной мысли в неподвижных глазах, полное отсутствие интеллекта и элементарного вкуса.

Вот Негатив помешан на машинах. Бьет, продает, меняет. До «мерседеса» он катался на «ауди», до этого, кажется, был «опель», предмет его особой гордости, один из первых в столице. Он спускает все деньги на эти железки, выпивку, жратву и ночные бары, да еще, как мальчишка, собирает свой «арсенал», балдеет от каждого прикупленного ствола.

Выродки... И с ними он вынужден общаться.

Зато сегодняшний день несет ему освобождение. Он без сожаления распрощается и с этими уродами, и с этой страной, и со своей вынужденной мимикрией. Снимет надоевшую маску и станет наконец самим собой, начнет жить не вполсилы, а жадно, взахлеб, наверстывая упущенное.

Воистину сегодня великий день...

Лина всю ночь не могла сомкнуть глаз. Ворочалась на просторной кровати, прислушиваясь к доносящемуся из соседней комнаты тоненькому посапыванию Ванечки.

Вечером он долго капризничал, не хотел ложиться, приставал с расспросами о «секретном эксперименте» и требовал взять его с собой, чтобы «хоть одним глазочком глянуть».

Лине было так жаль его. Бедный мальчишка сидит целыми днями взаперти, скучает, тоскует по маме и по своим детсадовским приятелям. Но что она могла поделать? Только просить его еще немного потерпеть.

Скоро с ними будет Сережа. И ей сразу станет легче, кончится этот кошмар.

Нет, тогда начнется самое страшное — им придется лишить Ваню надежды на встречу с мамой.

Она с нетерпением ждала рассвета. Торопила наступление дня. Казалось, что этот день утолит ее жажду отмщения, даст выход тщательно скрываемой ненависти.

Ваня проснулся, когда она с грохотом разбила на кухне чашку.

Лина заметала веником осколки, когда он появился перед ней.

— Иди в постель. Еще рано. Спи.

— Я буду пить с тобой чай, — сказал мальчик.

Что-то сегодня было с Линой не так. Ваня пытливо поглядывал на нее. Ищет нож на столе, а он лежит совсем рядом, помешивает ложечкой в чашке, а сахар-то забыла положить.

— Давай пойдем сегодня на лошадях кататься, — попросил он.

— Потом, — рассеянно отозвалась Лина. — Не сегодня.

— Ты опять уходишь?

— Да. Будь умницей.

— Возьми меня с собой.

— Нельзя. — Она почему-то испугалась.

— Ну пожалуйста...

Нет, канючить не стоит, взгляд у Лины стал сердитым.

— Ладно, я понял...

Ваня с притворной покорностью нагнул голову, продолжая исподлобья следить за ней.

Лина тщательно подкрашивала губы, обводила карандашом глаза, и без того утонувшие в темных кругах. Руки мелко подрагивали.

— Фу, черт!

Она зажмурилась и принялась с ожесточением смывать краску.

— Ваня, я не приду до самого вечера. Обедай без меня, бульон в термосе.

Она лихорадочно навела повторный макияж, натянула шубу, махнула ему на прощание и хлопнула дверью.

Нет уж, тетя Лина! Не будет он здесь опять до вечера торчать. Не надейся.

Иван тут же сорвался с места, сунул ноги в сапоги и схватил куртку. Линины каблучки еще стучали по лестнице, когда он осторожно, чтобы громко не хлопнул замок, прикрыл за собой дверь.

Лина быстро шла по петляющей между домами дорожке. Она не оглядывалась, и это облегчало Ваньке задачу. Можно было не шарахаться к каждому кусту, а открыто топать в густой стайке спешащих к метро людей, стараясь только не потерять из виду рыжее пятно Лининой шубы.

За маленького держат! Он обиженно дулся. Вечно так: подрасти сначала... детям туда нельзя... не суй свой нос в чужой вопрос.

Ничего, теперь он сам узнает, что происходит. Куда делся дядя Сережа, почему так долго не возвращается мама, и зачем тетя Лина вырядилась вдруг, как попугай, и стала исчезать от него на целые дни. Какие такие у них там секреты?

Перед турникетом метро ручеек пассажиров разделился. Одни сворачивали к автоматам и опускали жетончики, а другие толкались в узком проходе возле неповоротливой контролерши.

Рыжая шуба проскользнула сквозь турникет, Иван замешкался, пытаясь продраться сквозь толпу на контроле. Он с ожесточением работал локтями.

— Пустите! У меня мама уже прошла!

Куда там! Кто слышит сдавленные вопли где-то у своих ног?

Тогда Ваня отступил назад и огляделся. Рыжее пятно мелькало внизу, на платформе, и уже слышался из туннеля гул приближающегося поезда.

Тогда он разогнался и стремглав проскочил сквозь турникет. Выскочившие из боков железные прутья больно стукнули по плечам и лязгнули уже за его спиной. В одно мгновение он слетел вниз по ступенькам и успел вскочить в, вагон, втиснувшись носом в чье-то мохнатое пальто.

— Осторожно, двери закрываются.

Ничего за этими спинами не видно! Мальчик приподнялся на цыпочки, вытянул шею. Справа... слева... Бока, куртки, сумки. Вон, кажется, рыжий рукав наверху. Линина рука уцепилась за поручень. Он опять заработал локтями, винтом вкручиваясь в самую гущу народа, пробираясь в середину вагона.