Эта русская

– Правда, – непререкаемым тоном ответил Ричард. – Гризбин, то есть Криспин, даже никогда не упоминает при мне твоего имени, – Вернее, упоминает, но очень редко, предпочитая такие выражения, как «твоя благоверная» или «старушка». – Я, наверное, время от времени завожу о тебе речь, между делом, как это бывает, но мы никогда тебя не обсуждаем, – закончил он столь же непререкаемо, но на сей раз беззастенчиво солгав.

– Как это хорошо, путик, – проговорила Корделия, бросив на него один из самых дивных своих ярко-синих взглядов. – Я просто хотела, чтобы ты меня успокоил. – Потом она вдруг выпалила: – Ууууай!

– Что такое? – спросил Ричард, пытаясь изобразить испуг.

– Ты нашел мою записку на машинке?

– Да, спасибо. Какая-то…

– Совершенно загадочная история. Представляешь, какая-то женщина, или девушка, спрашивала, говорю ли я по-русски. У нее был такой русский акцент – то есть, я думаю, что русский, – хоть топор вешай. Она что-то там еще сказала, но, кажется, я не все разобрала.

– Ничего, я все понял.

Прикрыв глаза и приподняв брови, Корделия добавила:

– Голос у нее, знаешь, такой… возбуждающий.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, если хочешь, сексуальный. У сексуальных женщин такой голос.

– Какой бы он ни был, я не собираюсь встречаться с его обладательницей. Она, по-моему, не в своем уме.

Корделия мгновенно потеряла интерес к этой доселе загадочной истории. В течение следующих нескольких минут Ричард раза два подумал о том, каким диким, чуть ли не непристойным кажется ей теперь предположение, что она говорит по-русски. Это не всегда было так. В начале их знакомства, в пылком возрасте тридцати одного года, она утверждала, что обязательно разберется, чем же эти русские писатели так его приворожили, и под его руководством засела за Толстого, Достоевского (разумеется, она и раньше их читала, но неправильно), Тургенева и прочих, правда, для начала в переводе, но это считалось как бы первым шагом к тому, чтобы в конце концов прочесть их в оригинале. Приблизительно к моменту их свадьбы эта конечная цель вдруг ни с того ни с сего оказалась отвергнута, отторгнута и предана забвению. Книги, взятые в Лондонской библиотеке, тосковали на полках, пока ужасно, просто ужасно занятая Корделия устраивала свой дом и устраивалась в нем сама. В конце концов Ричард сам отнес их обратно, и сейчас, допивая чай, отчетливо припомнил непривычное чувство унижения, которое тогда испытал.

Пора было расходиться, ему – на час-другой в кабинет, ей – в гораздо более просторную и покойную комнату на втором этаже, окнами в сад, чтобы провести там столько времени, сколько потребуют назначенные на этот день дела и заботы по дому. Прежде чем расстаться, они еще раз поцеловались, но поцелуй был исполнен совсем другого смысла, чем приветственное объятие. Он был призван напомнить Ричарду во всех подробностях, как она прекрасна и упоительна в том, далеком месте, где нет бирюзовых юбок, недолитых бело-розовых чашек, глухих и звонких согласных

Глава вторая

– А я говорю, он на ней женился из-за денег, – проговорила Фредди, она же Фредерика Радецки.

Ее супруг медленно покачал головой:

– И все-таки нет. В чем и состоит весь ужас Слушай, Сэнди, наверное, умирает со скуки от этих разговорчиков.

– Почему ты так решил? – осведомилась сестра Фредди Александра, с мужем разведенная, известная также как Сэнди. – Я его, правда, и видела-то всего несколько раз, но, по-моему, он очень ничего. И вовсе я не умираю со скуки.

– Он просто форменный книжный червь, – заявила Фредди. – Никакого чувства юмора.

– Без чувства юмора долго с Корделией не проживешь, – заметил Криспин.

– И что ты такого нашла в Ричарде? – поинтересовалась Фредди у сестры.

– Да ничего такого. Просто у него вид сексуальный.

– Ни фига себе, – удивилась Фредди.

– Да нет, ну, у него такой вид, будто он обожает это дело. Знаешь, бывают такие мужики. Ведь если он специалист по всяким там глаголам, это еще не значит, что он пропустит хорошенькую попку.

– О Господи.

– А что касается червей, книжных и прочих, у меня на этот счет свое мнение. Они такие длинненькие, влажненькие, и шевелятся, если зажать в кулачок.

– Фу, Сэнди, какая похабщина.

– А по-моему, очень смешно, – вмешался Криспин. – Ну, в любом случае надо от души любить это дело, чтобы терпеть рядом с собой Корделию. Надо быть законченным эротоманом.

– Или того хуже, – хмыкнула Фредди, заново наполняя свой бокал.

– Да брось ты, – проговорила Сэнди. – Всем известно, что она распоследняя стерва, но внешность у нее классная, не поспоришь. Ты что, никогда не замечала?

– Не замечала и не собираюсь. Ну и имечко, Господи прости, – Корделия, или, как она его, наверное, произносит, Нгоррндоуэлия. Почему не Корди? Или Дили? Пошли клюкнем, Корди. Да от нее бы небось дым пошел от такого предложения.

– Рыбка моя, ты не забыла, что мы еще собираемся в ресторан? – Сэнди была на два года старше сестры. – Может, не стоит…

– А эти ее браслеты.

– Знаю, видела. – Сэнди повернулась к Криспину – Что ты только что сказал – что Ричард женился на Корделии не из-за денег?

– Вовсе не из-за денег. Тут никаких сомнений быть не может, если все как следует просчитать. Братца Годфри Корделия довела до ручки, потому что не могла родить ребенка, – по крайней мере, так выходит по его собственным рассказам. Нашего папеньку она тоже довела до ручки – ну, он же твердолобый иммигрант, чего от него ждать. И когда моему братцу подвернулась Нэнси, этакая клуша, которая сразу начала квохтать про будущее потомство, он, конечно, тут же к ней и сбежал. А Корделия, насколько я понимаю, допекла его до такой степени, что он выделил ей мизерное содержание и устроил дело так, что обращаться в суд и требовать большего ей не имело никакого смысла. Тут я ему подсобил. Вы же знаете, какие эти иностранцы хитрюги и ловкачи. И какие вредины. Словом, когда появился Ричард, у Корделии денег было всего ничего, плюс еще какой-то мизер выдавала ей мамочка, тоже та еще скряга. Я имею в виду, как и Корделия.

– Но чем же она так разозлила нашу творческую натуру Годфри? – осведомилась Сэнди, которая и сама выглядела так, будто, того гляди, разозлится. Обычно выражение ее лица было умиротворенным, хотя и несколько голодным, вызывающим мысли о каком-нибудь симпатичном и любвеобильном зверьке, например кролике. Неудовольствие, как и любопытство, посещало ее нечасто. – Я хочу сказать, разве девушка виновата, если не может залететь? По крайней мере, в мои школьные годы было не принято ставить это девушке в вину. Напротив, таких девушек очень ценили.

Фредди, на размер крупнее, не такая блондинистая и на вид куда более женственная, может, потому, что не так сильно выпендривалась, успела выдавить: «Эта крыса уж точно сама виновата», прежде чем поперхнулась глотком водки с тоником.

– Верно, – согласился Криспин, небрежно похлопав жену по спинке, – я тоже об этом думал. Годфри разглагольствовал об овуляции и прочей ерунде, но я подозреваю, он просто хотел запудрить папочке мозги, чтобы не объявлять в лоб, как Корделия его достала. Ну, а без денег он ее оставил, видимо, просто в силу фамильной традиции.

– Я одного не понимаю, – проговорила Фредди, все еще переводя дух и откашливаясь, – почему он не послал ее подальше гораздо раньше. Ты же сказал, что надо быть законченным…

– Годфри у нас немного романтик, – заметил Криспин. – Художнику, знаешь, это простительно. Он, видимо, вообразил, что она какая-нибудь там аристократка, а аристократку так просто не пошлешь.

– О Боже. Корделия – арррринстаугррандка…

– Знаю, звучит нелепо.

– А Ричард-то куда смотрел, когда на ней женился? – вставила Сэнди.

– Понятия не имею. Он никогда об этом не говорит, по крайней мере со мной, но думаю, у него в голове было одно – как бы ее… – В дверь позвонили. – А вот и он. Сами у него и спросите.