Звезда в шоке

— А вы хоть плавать-то умеете?

— Конечно, по-собачьи! — по правде сказать, плавал я не от берега, а отходил несколько шагов и плыл к берегу. Потому что держаться на воде толком не мог.

Женщина решила не рисковать и не записала меня в Морфлот. Что она в этой бумажке написала, не помню, но я попал в ПВО. Родители сделали проводы, отвезли в военкомат. Оттуда нас забрали в какое-то странное место типа заброшенной или недостроенной школы где-то далеко от города. Там мы и заночевали. Ночью было построение. На нашу шеренгу посветили фонариком и отбирали: беленьких в одну сторону, темненьких в другую. Я попал к беленьким. После отбора нашу группу отвезли в аэропорт и посадили на самолет, не сообщив, куда летим. По прибытии нас загрузили в машину. Тогда мы, чтобы сориентироваться на местности, дырочку проделали в брезентовой стене и читали надписи, указатели всякие. Сначала показалось, что они на немецком языке, но это был не немецкий, ведь в школе я учил именно его. Еще немного погодя до меня дошло, что это польский, так мы узнали, что нас отправили в Польшу. Страшно подумать, ведь могли бы, как тех черненьких, послать в Афганистан. Польша, помню, была очень холодная. Причем снега зимой практически нет. Но настолько сырая влажная погода и ветер, что, казалось, одежда примерзала к коже.

Хочу сказать, что армия — это очень большая школа для молодого человека. Это нереальная дисциплина. Служа родине, я был секретарем комсомольской организации, замком взвода. Мне очень повезло с офицерским составом. Это были офицеры в самом благородном и настоящем понимании и смысле этого слова. Начиная от командира и заканчивая подчиненными, командир части вообще был примером для всех. Офицерский состав был очень профессиональный, мощный, грамотный, они адекватные, они понимали, какую ответственность несут за нас. И просто все, что они могли сделать, они делали. Что касается неадекватности какой-то или дедовщины, то именно благодаря офицерской дисциплине это не было ярко выражено, все было в пределах разумного. Наша часть являлась показательной.

До сих пор помню эти учения бесконечные, как все тяжело давалось. Было даже такое время, когда мы в одежде и с оружием засыпали. Чтобы, не одеваясь, сразу по тревоге выбегать и действовать. Было очень тяжелое время. Но это все мобилизовало, закалило и выработало мой характер.

Я по-честному отслужил от звонка до звонка. У меня во взводе люди, мои подчиненные, уже по два раза успевали в отпуск ходить. И вот однажды вызывает меня командир и спрашивает:

— Сергей, а ты вообще ходил в отпуск?

— Нет, — отвечаю я.

— Ну как же так, твои уже по второму кругу, а ты все никак. Уходи в отпуск, и точка.

Меня отправили в отпуск, когда до конца службы оставалось всего семь месяцев. После суровой армейской дисциплины я попал к себе домой. Помню эти ощущения, отличались от того, что я раньше испытывал в своем городе. Почти за полтора года службы поменялись мои ценности и взгляд на мир. Без армии этого бы не случилось, я бы не знал, счастлив или нет, что со мной и как со мной.

Польша была для меня совершенно другая цивилизация, другой мир. У нас была возможность видеть жизнь этой западной страны, центральные города. Я побывал в Сопоте, Зеленогуре, Еленогуре, Тщебене, Кшиве, Вроцлаве. Было очень интересно служить, ведь вокруг был совсем другой мир, другая культура.

Когда нас привозили к польским друзьям, я пользовался большим успехом среди полячек. Мне очень шла военная форма, я умел ее носить. Она мне и сейчас идет. В принципе у меня такая фигура, что мне все идет. Эти головные уборы, эти фуражки просто катастрофически смотрелись и смотрятся на мне. И это не только мое мнение. Полячки часто говорили, как хорошо мне в форме, просто как будто бы я из какого-то порножурнала.

В Польше я продолжал по мере возможностей не останавливаться в профессии, очень следил за модой. Тем более для этого у меня были все возможности. Например, здесь можно было смотреть совершенно другое, по западному сделанное телевидение. Старался смотреть разные польские программы. Когда мы выезжали в город, я видел польских людей, моду улиц, моду этой страны. Мало того, я еще работал по своей профессии, какие-то дни в неделю. Жены офицеров мне и журналы привозили из других стран. Эти женщины очень помогали, я был в курсе всех последних тенденций. Служба в Польше дала возможность не то что не забыть, а развить свои способности. Дома я бы никогда не имел такой разносторонней информации в то время. У нас не было этих Vogue, Elle или Otto. У нас была Работница, Крестьянка и Огонек. Это все, что было тогда о моде.

Становление

По возвращении со службы мне полагалось месяц отдыхать. Но я пробыл дома всего неделю, а затем вышел на работу. Очень не хотелось сидеть на шее у родителей, я привык зарабатывать сам. Еще до армии я получал хорошо и мог купить все, что хотел. Кроме того, я был в городе звездой, многие ждали моего возвращения. Сидеть дома положенный месяц просто не имело никакого смысла.

Меня сразу же поставили работать в гостиницу «Усть-Каменогорск», заведующей в которой работала Римма Михайловна. Это новая центральная роскошная гостиница, современная, с баром и рестораном, огромным холлом и аккуратненьким, очень маленьким салончиком на 3–4 кресла. Там было несколько кафе на разных этажах, шикарный ресторан, и звезды, которые приезжали выступать в спортивных комплексах и огромных залах, селились в этом отеле. Они ко мне приходили в салон обслуживаться, все знали меня. Огромное количество звезд у меня было еще там, до переезда в столицу. Они жили в Москве, а обслуживались у меня в гостинице «Усть-Каменогорск» после или во время гастролей.

Еще до Польши, в 18 лет меня часто останавливали на улице и все время фотографировали. Ко мне подходили, на фоне меня делали фото. Писали везде в газетах обо мне. Я постоянно принимал участие в конкурсах, в городе был очень ярким человеком. Поначалу меня это немножечко смущало, но я быстро привык. Если ты звезда, то внимание — это естественно. Мир моды он очень рядом с шоу-бизнесом, но при этом шоу-бизнес — надувной пузырь из ничего. А тут — в мире моды — яркие интересные личности, те, за кем было увлекательно смотреть. Поэтому слухи, сплетни, внимание прессы — это уже было неотделимо от моей жизни. То, чего не было, все было приписано. То творчество, которым я занимался, никого не занимало. Всех интересовало только то, что они себе представляли. Но меня это устраивало и устраивает. Что ж я за такая звезда, если обо мне никто не пишет или не говорит гадости? Еще Коко Шанель и Марлен Дитрих говорили, что слава и звездность — это такая профессия и никуда от этого не денешься. В общем, тогда еще, в восемнадцать лет, мне это было не интересно, было все равно, что говорят вокруг. Я к этому привык, смирился.

Из Польши я приехал одетый так, как никто не одевался, в такой обуви, которую никто не мог себе позволить. И когда я приехал, в салон все сбежались посмотреть, как я выгляжу.

Я очень влюбчивый. Хотя из армии и пришел «неголодным» (у меня в Польше были девушки), по возвращении у меня один роман сменялся другим. Я дорвался, тем более звезда — значит долго ухаживать не надо. Намекну, и все без проблем. И было бы странно, если б кто-то отказал, а мне и не отказывал никто.

Глядя на все это, у окружающих сложилось такое впечатление, будто бы я был где-то за границей, но вовсе не служил там, а жил, занимался собой, отдыхал. Я был в очень хорошей форме. И опять начались пресса, внимание фотографов, журналисты вымучивали, откуда, что и как. Многое высасывали из пальца: ходили слухи, что я где-то был женат на какой-то богатой женщине. Других объяснений того, почему я так выгляжу, для них не находилось.

Вся моя семья на тот момент не бедствовала, все хорошо зарабатывали: мама, так сказать, не дочь нефтяника; отчим не профессор далеко. Но у нас была роскошная квартира, дорогая мебель, все как у членов местного правительства. Я и брат, мы оба всегда были одеты лучше всех и в школе, и в детском саду. Глядя на это, людей мучил вопрос, откуда у нас взялось это благополучие. Странно, но никто не видел ответ в том, что и мама, и папа в две смены работали, пахали день и ночь. После армии подобный «рабочий график» был и у меня.