Пабло Пикассо

С этого момента на каждый свой день рождения Инес получала от Пикассо в подарок свой портрет, написанный в реалистической манере.

Страсть Пикассо — и это типично для его вечно молодых чувств — плохо переносит секретность. «Я ведь не путешествую инкогнито», — пишет он Са-бартесу. Прекрасное лицо Доры Маар вскоре начинает доминировать — и так будет долгие годы — в его искусстве. Один из первых ее портретов (коллекция мадам Кутолли, Париж) изображает ее еще с очень короткой стрижкой, как при их первой встрече, но уже с фальшивой косой, закрученной вокруг головы (по просьбе Пикассо Дора отпускала волосы). Она подперла голову рукой — прекрасные руки Доры Маар очень волнуют Пикассо, — а на ее лице огромное место занимают глаза, пристальный их взгляд одновременно и отдается и прячется.

В этих многочисленных изображениях Пикассо ищет решения загадки этой страсти, такой полной и все же беспокойной. Чтобы по-настоящему ввести Дору в свою жизнь, Пикассо снова предпринимает великое паломничество по своей жизни, по всем этапам своего творчества. Дора Маар увидит чудовищ, порожденных его воображением. На средиземноморских пляжах снова появляются деревянные фигуры. «Девушки с корабликом» (коллекция мадам Марик Каллери) были написаны в феврале 1937 года: деревянные рейки и шары, клюшки для гольфа вместо голов. В том же стиле написаны «Обнаженная купальщица», состоящая как будто из плохо подогнанных друг к другу деревянных деталей, с маленькой шаровидной головой, с едва намеченными чертами лица, цвет тела — приглушенная охра на фоне ярко-синего моря; такова «Женщина, сидящая с книгой», которая, благодаря найденной Пикассо неподвижности соединения различных плоскостей, становится похожей на монумент.

Но после этого экскурса в прошлое Пикассо хочется запечатлеть черты Доры Маар в той новой манере, на которую она его вдохновляет. И он снова ищет — и находит — новую манеру выражения. Его живо интересует профессия фотографа, с ней он еще никогда не соприкасался. Он вспоминает об опытах Коро, покрывавшего стеклянные пластины желатином. И он просит Дору Маар обучить его обращаться с камерой. Ему пришло в голову, что можно скомбинировать фотографию с гравюрой на стекле. И вот появляется голова Доры Маар, освещенная сзади; в затененной ее части один глаз выделяется резким световым пятном. На другой его фотогравюре лицо Доры Маар нарисовано тонкой кисточкой на фоне сфотографированной тюлевой занавески, еще на одной — мантилья из тюля накладывается на лицо-Но это еще не все: Дора Маар вдохновляет его на новый взгляд на реальность, во всех, или почти во всех ее портретах отчетливо ощущается настойчивое ее присутствие, живость ее ума.

В январе 1937 года Пикассо еще раз пишет портрет Мари-Терез Вальтер, сидящей в кресле, в шляпе, но платье ее расстегнуто на груди, цвет ее кожи и волос передается бледно-зеленым оттенком. Одно обстоятельство может удивить: Пикассо пишет Мари-Терез в голубом корсаже, принадлежащем Доре Маар, а затем еще в платье в разноцветную полоску, в этих полосках видна вся его тогдашняя палитра: желтый, зеленый, темно-фиолетовый, синий и бежевый цвета, которые придают картине декоративный характер.

К Пикассо вернулась потребность работать, вернулась внезапно, вместе с новой возможностью излить свою страсть, вместе с гневом и тоской, которые он испытывает, следя за развитием событий в Испании. Все те, кого интересуют события по ту сторону Пиренеев, вдруг осознают, что это тесно связано с их собственной судьбой, с их будущим, с их творчеством. В этом безразличном мире, пропитанном «политическим реализмом», в мире эгоизма, закамуфлированного под национальную мудрость, эта неравная борьба испанского народа, без оружия, без поддержки, пробуждает вдруг сочувствие, живой отклик, страстное участие. В англосаксонском мире, чья официальная политика запрещает оказывать какую бы то ни было помощь республиканцам, поднимается вдруг волнение, которого это общество не знало со времен лорда Байрона, отправившегося поддержать обреченную на поражение войну за независимость в Греции

И пока два фашистских диктатора, прекрасно понимающих, что служит залогом в этой борьбе, снабжают Франко тяжелым вооружением и авиацией, Франция под эгидой Леона Блюма — ситуация совершенно парадоксальная — провозглашает политику невмешательства, как будто намеренно закрывая глаза на то, что снаряды, рвущиеся над Гвадаррамой, это сигнал к началу международного пожара воины.

Пикассо, с одной стороны увлекшийся политикой, а с другой — все же одинокий в своем творчестве, встревожен таким поворотом событий в Испании. Он знает об ужасах, творящихся в Италии и в Германии, но эти преступления не пробуждают в нем знакомых картин, Испания же — другое дело. Льющаяся там кровь — и льющаяся напрасно — это кровь его друзей. Те, кто падают там замертво в неравной борьбе, были его живыми друзьями.

Франко — известное чудовище, он продолжил серию кошмаров, которыми изобилует история Испании. В творчестве Пикассо сомнительным и гротескным лицом диктатуры стало лицо Франко.

Как бы став прямым наследником Гойи, Пикассо составляет обвинительный акт в словах и рисунках «Сон и ложь Франко». Текст памфлета он написал на одном дыхании 8 и 9 января 1937 года, иллюстрирован он был сначала 14 офортами. Картины связаны с текстом лишь своей неистовостью, своим характером, это воображение народа, объединенное с его собственным, презрительным и гневным. Франко представлен здесь в виде некоей неопределенной вялой фигуры, увенчанной головой слизняка.

Смысл войны представлен совершенно ясно. Гнусное чудовище с головой слизняка в шляпе паломника из Компостелло преклонил колени перед алтарем, окруженным колючей проволокой, на алтаре этом лежит монета. Зловещая марионетка набрасывает лассо на крылатого коня, который падает к его ногам. Женщина с прекрасным профилем лежит в траве: в борьбе за свободу испанские женщины умирают так же, как и мужчины. В конце концов бессмертная Испания изгоняет гнусный кошмар. Бык распарывает брюхо чудовищу с мерзкой головой и туловищем зебры.

К этим первым 14 гравюрам добавляется потом еще четыре, изображающие новые жестокости, совершенные в Испании: убитые женщины, женщины рыдающие, матери, прижимающие к груди трупы своих детей. Эта серия из 18 гравюр позже была выпущена в виде открыток, деньги от продажи шли в республиканский фонд. «Пикассо воссоединился со своей родиной», — говорит Кассу.

В январе республиканское правительство просит Пикассо расписать испанский павильон готовящейся в Париже международной выставки. Пикассо обещает оказать содействие, но с выполнением обещания запаздывает. Для создания такого большого произведения ему нужен простор. Буажелу он оставил жене. А теперь испытывал потребность сбежать из Парижа. И тогда Воллар сдает ему купленный им старый дом в Трамбле-сюр-Мольдр (амбар он велел переделать в мастерскую); это обыкновенный деревенский дом, окруженный большим садом со старым колодцем, И Пикассо принимается за работу, проводя время то в деревне, то в Париже.

В начале года Сабартес уезжает с улицы Ля Боэси. В этот день Пикассо проснулся гораздо раньше обычного и ушел из дома: он не хотел видеть отъезд своего друга, боясь показаться излишне сентиментальным.

Он снова пишет натюрморты, как правило, у открытого окна, обыгрывая свет и тень или отражения одних предметов в других. Часто в этих натюрмортах присутствует женский бюст с лицом Доры Маар. Натюрморты этого периода написаны самыми насыщенными красками, они отражают радости домашнего очага, счастливой повседневной жизни.

После нескольких совершенно пустых лет к нему возвращается радость творчества; поэтому бесконечные поездки из Парижа и обратно теперь мешают ему, только отвлекая от работы. Пикассо снимает два этажа в старом доме XVII века на улице Гранд-Огюстен, № 7. Помещение это называли «чердаком Барро», по имени предыдущего жильца. По воле случая, именно это место имел в виду Бальзак, когда писал «Неведомый шедевр».

Испанцы тем временем начинают уже волноваться: наступил апрель, а Пикассо еще не начинал работать над павильоном, у него нет даже проекта, он как будто чего-то выжидает, трепеща от надежды. Хосе Бергамин пишет: «Я считаю, что до сего дня все творчество Пикассо было лишь введением к будущим его творениям… Война Испании за независимость дала Пикассо возможность, — как когда-то другая война — Гойе, — в полной мере осознать свой художественный и поэтический гений, гений творца».