Страница 11 из 53
Перевод С. Болотина
НУРМАТ И САВРИ
Нурмат и Саври в своем доме живут, и тесно им тут, и скучно им тут, но жить в коллективе — зазорно для них, хоть мало дает им труд. Сапожник Нурмат целый день в закутке то с шилом в руке, то с дратвой в руке. И, отдых забыв, от зари до зари по дому хлопочет Саври. Не хочет кустарь-одиночка Нурмат вступить как собрат в рабочий отряд, не хочет вмешаться в большие дела, хоть сам своей жизни не рад. Саври, пробудившись в каморке от сна, немыта, грязна, суетится одна — она постирать, приготовить обед, убрать за коровой должна. Ребенок в своей колыбельке кричит, похлебка кипит, корова мычит, и волосы дыбом встают у Саври — она точно ведьма на вид! Едва она примус свой старый зажгла — застряла игла, и в комнате мгла, и мечется снова по дому Саври, на мир и на жизнь свою зла. С досады Саври закурила чилим, и стелется дым по стенам сырым… Что ж делать теперь ей? Кури не кури — тоску не разгонишь, Саври! А ночью воротится пьяный Нурмат, и стекла звенят, и слышится мат — с веревки в испуге сорвется телок, ломая гнилой палисад. И муж избивает веревкой Саври: «Эй, черт подери, молчи, не ори!» Неграмотны оба — ведь им, беднякам, не снились во сне буквари! Однажды вбежал он и крикнул: «Жена! Послушай, жена, плясать ты должна! Здесь фабрика обуви будет теперь, сегодня открылась она. На фабрику эту с тобой мы пойдем и будем вдвоем сидеть за станком. Довольно ютиться по жалким углам! Бросай и кастрюли и хлам! На фабрике много машин и станков — лишь скажут нам: „Шов!“,— а шов уж готов! Не нужно глаза или руки трудить — в машину вставляется нить!» Неделя прошла, и уж в цехе Нурмат, работать он рад две смены подряд. Из первой получки Нурмат, говорят, жене покупает наряд! В их доме приветливо, чисто, светло, сверкает стекло, и сердцу тепло, и грамоте стала учиться Саври… Хорошее время пришло! «Шермат будет школьником в этом году, Дильбар же в саду, — я сам отведу! Так, — молвил за ужином как-то Нурмат,— приучим детей мы к труду!» Теперь они дружны: забот у них нет, в столовой — буфет, готовый обед… Нурмат и Саври уже не кустари, теперь отдохнула Саври. Заботы, заботы, сбивавшие с ног,— кумган, котелок, корова, телок. Очаг не горит, а Саври перед ним не курит свой дымный чилим. И в жизни их словно развеялся дым: Нурмат стал другим — совсем молодым. По праздникам он уж не бьет фонари, не пьет, не ругает Саври. На фабрике мастером стал он, да, да! Ударник труда, он первый всегда. И в соревнованье он всех победил — Саври своим мужем горда. С работы веселый приходит Нурмат: «Идут ли на лад дела у ребят?» Дильбар научилась уже лопотать, и в школе отличник Шермат. Нам в новую жизнь открывается дверь — всё краше теперь, всё наше теперь — и радость, и смех, и сиянье зари, всё наше сегодня, Саври! 1931Перевод Т. Сикорской
УЗБЕКИСТАН
Видел я бескрайние пустыни. Видел я волнение морей, град весенний, что в полете стынет, и самум, летящий всех быстрей. Видел извержение вулкана, и тайфун, и взрыв грозы в горах, я узнал сиротство очень рано, ночи одиночества и страх. Пережил жестокостей немало, окруженный вражеским кольцом, стрелами исколотый, бывало, я встречал врага к лицу лицом. Я дышал орлиной полной грудью, брал за перевалом перевал. По пустыне знойной, по безлюдью, по горам горбатым кочевал. В старой тюбетейке и в чарыках я проделал многоверстный путь, чтоб в далеких реках и арыках посвежее воду зачерпнуть. С палкой из тяжелого иргая, с гордым сердцем и пустым мешком, по ущельям и горам шагая, сколько стран я обошел пешком! В раннем детстве я играл с котенком, перепелок бил из озорства. А позднее кровь запела звонко, от любви кружилась голова. Мне казалось: и земля и небо — всё огнем мечты озарено. Жизнью и последним ломтем хлеба я бы с милой поделился, но когти злобно разрывали тело только что родившейся любви — догорело всё, что пламенело и кипело в молодой крови… Охранял я по ночам ворота, в кузнице, где горны горячи, я работал до седьмого пота, я менял профессии без счета, доводилось даже быть лунгчи. На базаре продавал фисташки, не давала мне судьба поблажки… Но пришел я к сути сокровенной избранного мною ремесла. И нашел я место во Вселенной, где весна навеки расцвела, где закон построен человечно, где звучит светло и безупречно песни полнозвучная струна, — это наша юная страна. Родина добра и дружбы стойкой, разгромив жестокого врага, занята неутомимой стройкой, ей покорны степи и тайга. Ей покорны топи и снега. Крепость нашей всенародной веры мы от всех изменников спасли. Нашей силе нет числа и меры. Мы сильнее всех стихий земли. Прошлого прогнившие основы рушатся, шатаются, скрипят. Видя мир просторный, светлый, новый, рыцари доллара плохо спят. Глухо закипающим вулканом гнев народов зреет изнутри. Не удастся лицемерным странам заслонить растущий свет зари. Рабство, одиночество, сиротство мы уже забыли навсегда. От былого мрака и уродства в сердце не осталось и следа. Коммунизма светит нам звезда. На горах, в пустыне и на море — мы на вахте, мы стоим в дозоре, к Родине живой любви полны. В остром шлеме вместо тюбетейки, в шахте, на далеком перешейке, на несчетных рубежах страны по ночам не спят ее сыны. Каждое дыханье наше слито в трепетное облако одно, чувство с чувством сплетено и свито и вовек не может быть разбито, сломано или осквернено. Я певец трудящегося люда, сын великой солнечной страны. В гордой книге о советском чуде строчки три и мной сочинены. Цвет надежды для всего Востока, для десятка подневольных стран, расцвела и поднялась высоко Родина моя — Узбекистан. 1932