Лорд-дикарь

— Его уже нет с нами, упокой Господи его душу. Спокойной ночи, Кал.

Услышав фамильярное сокращение своего имени, дворецкий дернулся, но на его лице не дрогнул ни один мускул.

— Спокойной ночи, милорд.

— Я не… Хотя черт с вами, — сказал Леон, глядя вслед удаляющемуся дворецкому.

Глава 15

Леон и Ариэл молча наблюдали, как Калвин, неся на почтительном расстоянии клетку с проснувшимся кроликом, медленно шагает к дому. Свечи в окнах гасли одна за другой, погружая замок в темноту. Призрачная громадина на фоне ночного неба.

— Какой чудесный прием вам оказали! — заметила Ариэл. Леон равнодушно пожал плечами, хотя в глубине души он и сам был тронут проявленным радушием.

— Боюсь, это скорее знак уважения к титулу, нежели ко мне лично, а титул мне пока не принадлежит.

— Я да и все эти люди абсолютно уверены, что он будет вашим. По их лицам я поняла, что Локби не пользуется здесь уважением.

— Надо быть просто сумасшедшими, чтобы доверить свою судьбу человеку, которого они раньше никогда не видели в глаза.

— Наверное, они очень верили вашему отцу. Слышали, с каким глубоким почтением Калвин произносил его имя?

— Да, слышал, — коротко ответил Леон.

Еще бы ему не слышать! В голосе слуги звучали уважение и любовь к своему покойному хозяину. Здравый смысл подсказывал Леону, что его отец был добрым и справедливым человеком, но тот же здравый смысл отказывался верить, что этот добрый и справедливый человек, каким был Жиль Дюванн, мог так поступить со своими женой и сыном. Тот факт, что его отец больше заботился о слугах, чем о своей собственной крови и плоти, вскрыл старые раны, и они закровоточили еще сильнее.

— Для них вы давно потерянный и обретенный вновь сын их любимого хозяина, — продолжала Ариэл. — Смею заметить, что вы для них — источник надежды и они в лепешку разобьются, чтобы угодить вам.

— Вы ошибаетесь, мадам, — фыркнул Леон. — Само мое появление на этот свет не более чем дело случая.

Упругим шагом Леон направился к дому.

— Это неправда! — закричала Ариэл, стараясь нагнать его. — Я понимаю, какое горькое чувство вы испытываете по отношению к вашему отцу, но…

— Моему отцу? — Леон резко обернулся, и Ариэл чуть не столкнулась с ним.

Щеки Ариэл пылали румянцем, дыхание участилось. У Леона внезапно возникло страстное желание оказаться с ней снова в карете и увезти ее подальше от этого места.

— Мой отец для меня пустой звук, — сказал он. — Мой отец, если вам угодно называть его этим словом, с самого детства ассоциируется у меня с предательством и является постоянным источником моей ненависти.

Леон наблюдал, как веселое, беззаботное выражение исчезло с лица Ариэл, уступив место печали или, возможно, жалости, что сразу разозлило его. Ему не нужна жалость. Ему ничего ни от кого не нужно.

— Не говорите так, — сказала Ариэл. — Какая сейчас от этого польза?

— Не указывайте мне, что говорить. Я буду говорить все, что захочу! — почти закричал Леон, открывая массивную дверь.

Они вошли в огромный холл, и Леон застыл, лишившись дара речи.

Открывшиеся его глазам красота и изобилие собирались не одним поколением. На стенах висели поблекшие от времени дорогие гобелены, изображающие четыре времени года. На белых мраморных пьедесталах стояли скульптурные изображения бывших владельцев замка. Греческие боги, подняв вверх бронзовые руки, поддерживали широкий балкон, располагающийся высоко над головами. Пол под ногами сделан из разноцветной мозаики, выложенной в виде солнца с расходящимися во все стороны лучами.

Ариэл, казалось, не замечала всего этого великолепия, так как ее взгляд был устремлен исключительно на Леона.

— Ваш отец послал за вами, — напомнила она. — Может быть, немного поздно, но все же он вспомнил про вас.

— Мой отец решил воспользоваться мной так же, как он в свое время воспользовался моей матерью. Людей, живущих в этом доме, ничто не интересовало, кроме богатства, — сказал он, указывая на стоящие на ближайшем столе великолепной работы урны.

— Сейчас в вас говорит обида к жившим здесь и владевшим всеми этими прекрасными предметами искуства.

Леон ничего не ответил на вызов Ариэл. Перед его мысленным взором промелькнул образ матери, какой он запомнил ее, — молодой, прекрасной, улыбающейся, с высоко поднятой головой, уплывающей от него в море и махающей ему, стоящему на берегу.

— Эти предметы служат для того, чтобы пользоваться ими и выбрасывать, когда они отслужили свой срок, — отметил Леон, беря в руки самую маленькую из урн, сделанную из эбенового дерева и покрытую тонким серебряным узором.

Воспоминания, смешанные с новыми впечатлениями и открытиями, потоком хлынули на Леона, будто вместе с открывшейся дверью в этот замок открылась и потайная дверь в его душе, и все, что скопилось за этой дверью, выплеснулось наружу — мысли, впечатления, чувства, которые он хранил глубоко в душе.

Уж если его приезд сюда, в это родовое поместье, так подействовал на него, то что же должен почувствовать отец, когда вернулся сюда? Что он почувствовал, когда увидел все свалившееся на его голову богатство? Леон не мог себе этого представить да и не хотел, его сердце неистово билось в груди, и он машинально продолжал вертеть в руке маленькую урну.

— Не надо, — сказала Ариэл, дотрагиваясь до его плеча. — Не старайтесь скрыть свои чувства от меня да и от себя тоже. Я понимаю, что вы сейчас чувствуете. Каждый на вашем месте чувствовал бы то же самое, приехав сюда впервые.

— Что чувствовал? — не оборачиваясь, спросил Леон.

— Важность момента переполняет вас, — ответила Ариэл. Леон резко обернулся и уставился на Ариэл глазами раненого животного.

— Мадам, вы ошибаетесь на мой счет, — сказал он голосом холодным как лед. — Никакие чувства меня не переполняют.

— Вы просто играете словами, — ответила Ариэл, стараясь свести все к шутке, хотя отлично понимала, что Леону сейчас не до шуток. — Вполне естественно, вы взволнованы до глубины души, стоя на этом месте, где до вас стояли многие поколения ваших предков, смотрели на те же самые вещи, даже, может быть, вертели в руках ту же самую урну, что и вы. Вполне понятно, вы очень…

— Нет! — рявкнул Леон и запустил урной в противоположную стену, где она разбилась и разлетелась мелкими осколками по мраморному полу. — И опять вы ошиблись. Мне наплевать на все эти вещи, так же как и на их владельцев.

Где-то в глубине дома раздались торопливые шаги, секундой позже дверь открылась и появилась маленькая фигурка Калвина, который на таком далеком расстоянии был узнаваем только по его голубому халату.

— Лорд Сейдж, мне послышалось… — раздался его голос.

— Вон! — закричал Леон, оборачиваясь на звук голоса. — Немедленно вон. И не смейте называть меня милордом.

Калвин исчез за дверью.

Леон снова обратил свой яростный взгляд на Ариэл.

— И не смейте мне больше говорить, что меня волнуют этот дом и эти вещи, иначе я разобью их на мелкие кусочки, — заявил он, указывая на коллекцию урн. Он обвел взглядом комнату. — Я сокрушу здесь все, если вы еще раз мне скажете, что я принадлежу этому дому. Я докажу вам, что он меня ни капли не волнует.

— Кому докажете, мне? Или себе?

Леон резко отвернулся от Ариэл, и из его груди вырвался мучительный стон, эхом отозвавшийся в огромном холле, напоминая крик раненого животного. Его грудь вздымалась, дыхание было хриплым. Опершись руками о мраморный подоконник, Леон посмотрел в темное окно, в котором увидел свое искаженное мукой лицо и великолепный холл, освещенный свечами. Он надрывно рассмеялся и уронил голову на грудь.

Будь проклято это место! Ему не следовало сюда приезжать. Надо было покончить со всем этим фарсом еще в Лондоне и не тревожить души предков, населяющих этот старинный замок. Ему нет никакого дела до них. Он никому из них ничем не обязан и меньше всего последнему маркизу Сейджу.

Слишком поздно, слишком поздно, шептал его внутренний голос. Его измученная душа металась, пытаясь справиться с новыми, пока незнакомыми чувствами, охватившими его.