Страница 80 из 114
Каким образом можно доказать, что все эти языки связаны друг с другом и отличны от других групп языков? Первым, очевидным ключом к доказательству будет общность лексического состава, которая иллюстрируется таблицей лексики и может подкрепляться еще тысячами других примеров. Вторым ключом служат сходные окончания слов (так называемые формообразующие аффиксы), используемые для спряжения глаголов и склонения существительных. В качестве примера таких окончаний ниже приводится часть спряжения глагола «быть». Сходство становится более заметным, если учесть, что корни и окончания, общие в родственных языках, обычно соответствуют друг другу, не совпадая полностью. Определенный звук одного языка в другом языке часто заменяется другим (одним и тем же) звуком. В качестве примера таких чередований можно назвать привычное, часто встречающееся соответствие английского «th» и немецкого «d» (английское «thing» — немецкое «ding», «thank» и «danke») или английского «s» и испанского «es» (английское «school» — испанское «escuela», «stupid» и «estupido»).
Индоевропейские языки роднят друг с другом и обособляют от остальных не только лексический запас, но и окончания глаголов и существительных.
В индоевропейских языках много таких фонетических соответствий, а более обобщенные характеристики фонетики и словообразования этих языков позволяют противопоставить их другим семьям языков. К примеру, становится неловко за отвратительное произношение во французском, стоит лишь открыть рот и спросить: «Ou est le metro?» Но если с французским я испытываю затруднения, то воспроизвести щелкающие звуки некоторых южноафриканских языков я совершенно не в состоянии; не способен я передать и восемь тонов гласных в языках Лейкс-плейн, низменности Новой Гвинеи. И, конечно же, мои товарищи родом с Лейкс-плейн с удовольствием учили меня названиям птиц, которые только тоном отличались от слова «экскременты», а затем наблюдали, как я задаю вопрос встретившемуся жителю тех мест о «птице».
Столь же характерной чертой индоевропейских языков, как произношение, является присущее им словообразование. У существительных и глаголов в индоевропейских языках имеются различные окончания, которые мы старательно заучиваем, когда осваиваем новый язык. (А сколько из вас, в прошлом изучавших латынь, до сих пор смогут вспомнить «аmо, amas, amat, amamus, amatis, amant»?) Каждое из этих окончаний передает информацию нескольких типов. Так, «о» в слове «аmо» указывает, что это первое лицо единственного числа действительного залога: люблю я, а не мой соперник; я один, а не вдвоем; я отдаю, а не получаю любовь; дарю ее сейчас, а не вчера. Боже упаси влюбленного, поющего серенады, ошибиться хотя бы в одной из этих деталей! Но в других языках, например, в турецком, для передачи информации каждого из этих типов используется отдельный слог или фонема, а еще некоторые языки, например, вьетнамский, обходятся без подобных изменений формы слова.
Да, между индоевропейскими языками имеется большое сходство, но как возникли отличия между ними? Ответ в том, что языки со временем изменяются, как можно увидеть на примере любого языка, в котором существуют памятники письменности. Так, тем, кто говорит на сегодняшнем английском языке, английский XVIII века покажется причудливым, но совершенно понятным; Шекспира (1564-1616) мы читать можем, хотя потребуется периодически смотреть объяснения ко многим словам в сносках; а вот тексты на древнеанглийском, например, поэма «Беовульф» (ок. 700-750 н. э.), окажутся для нас практически иностранным языком. Хорошо видно, как изменился английский за последние 1000 лет, на примере двадцать второго псалма: «Господь — Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться. Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим».
Современный английский перевод (1989):
«The Lord is my shepherd, I lack nothing. He lets me lie down in green pastures. He leads me to still waters».
Библия короля Иакова (1611):
«The Lord is my shepherd, I shall not want. He maketh me to lie down in green pastures. He leadeth me beside the still waters».
Среднеанглийский перевод (1100-1500):
«Our Lord gouerneth me, and nothyng shal defailen to me. In the sted of pasture he sett me ther. He norissed me upon water of fyllyng».
Древнеанглийский перевод (800-1066):
«Drihten me raet, ne byth me nanes godes wan. And he me geset on swythe good feohland. And fedde me be waetera stathum».
Когда носители изначально единого языка распространяются на разные территории, и контакт между ними постепенно утрачивается, в лексике и фонетике каждого отдельного региона изменения происходят независимым образом, что неизбежно приводит к формированию различных диалектов, наподобие тех, которые возникли в разных частях США за несколько веков с начала постоянного расселения англоговорящих в 1607 году. Проходит еще несколько веков, и диалекты отдаляются настолько, что люди, говорящие на них, уже не могут понять друг друга, и теперь можно говорить о разных языках. Наиболее полными документальными свидетельствами этого процесса мы располагаем в отношении романских языков после распада латинского языка — с момента около 500 года нашей эры. Сохранившиеся памятники письменности, самые ранние из которых датируются VIII веком, показывают, как языки Франции, Италии, Испании, Португалии и Румынии постепенно все дальше уходили от латыни — и друг от друга.
Развитие современных романских языков из латыни показывает, как из общего языка-предка появляются группы родственных языков. Даже если бы до наших дней не дошло никаких латинских текстов, мы все же смогли бы в большой степени реконструировать протоязык — латынь — путем сравнения характеристик ныне сохранившихся языков, которые произошли от него. Таким же образом можно реконструировать родословное древо всех ветвей индоевропейских языков, опираясь отчасти на древние тексты, а отчасти на логические рассуждения. Значит, эволюция языка происходит путем передачи признаков и распадения на разные части — совсем как в случае биологической эволюции, описанной Дарвином. И в языках, и в особенностях скелетов современных англичан и австралийцев, — а распадение этих групп началось с колонизации Австралии в 1788 году, — сходства гораздо больше, чем у любого из них с китайским, от которого они отделились десятки тысячелетий назад. За достаточный период времени языки в любой части света будут становиться все более отличными друг от друга, и сдерживать этот процесс станут только контакты между близко живущими народами. Примером того, что может получиться в результате, служит Новая Гвинея, которая до европейской колонизации никогда не достигала политического единства, а в настоящее время на ее территории, по площади равной Техасу, говорят почти на тысяче языков, носители которых не могут понять друг друга, — в том числе и на десятках языков, не состоящих в родстве ни друг с другом, ни с какими- либо еще языками мира. Таким образом, всякий раз, когда мы обнаруживаем, что на обширной территории говорят на одном и том же языке или на родственных языках, можно утверждать, что в недавний период произошел перезапуск процесса эволюции языка. Иными словами, один язык, скорее всего, распространился недавно, уничтожил остальные языки, а затем в нем самом начался процесс дифференциации. Именно этим объясняется близкое сходство среди языков банту в Южной Африке и среди австронезийских языков Юго-Восточной Азии и тихоокеанского региона.
И снова примером, для которого легче всего найти документальные подтверждения, оказываются романские языки. В 500 году до н. э. на латыни говорили в Риме и его ближайших окрестностях, и это был лишь один из многих языков, на которых говорили в Италии. Экспансия латиноговорящих римлян искоренила прочие языки Италии, а затем уничтожила целые языковые ветви в других регионах Европы, например, континентальные кельтские языки. Эти ветви-сестры были в такой степени вытеснены латинским, что до наших дней от них сохранились лишь отдельные слова, названия и надписи. В результате произошедшей затем экспансии испанцев и португальцев, начавшейся после 1492 года, язык, на котором первоначально говорили несколько сотен тысяч римлян, растоптал на своем пути сотни других языков, и теперь на произошедших от него романских языках в мире говорит полмиллиарда человек.