Пепельные цветы

- Давайте говорить о другом! - не выдержала Гленда.

- А кто это — другой? - поднял брови Ллойд. - Я не знаю другого.

- Я слышала эту вашу шутку уже раз пять, - отмахнулась Гленда. - Остальные — не меньше. Придумайте что-нибудь новенькое, Ллойд.

- Чупаллино-Чупсоллоне, - сказал он, немного поразмыслив.

- Что? - не поняла она.

Ллойд довольно рассмеялся.

- Ну, вы же просили придумать что-нибудь новенькое, ха-ха-ха. Чупаллино-Чупсоллоне. Смешно, правда?

- Да уж, очень, - недовольно дёрнула плечами Беатрис и убрала с его колена руку.

- Кокаллино-Колаллоне, - улыбнулась Гленда, принимая условия игры.

- Синьор Баблгам! Нет... Синьор Шнобельгам.

- Ха-ха-ха... Э-э... Шмыг-шмяк.

- А? - не понял Ллойд.

- Ну «Тик-так» же! - пояснила девушка. - Леденцы. Ну?

- Батончик «Вилки-Клей»!

- Батончик «Киллер-Шоколад»!

- Какая хорошая вышла бы из вас пара! - раздражённо покачала головой Беатрис.

Весёлая улыбка сползла с лица Гленды. На глаза моментально навернулись слёзы.

- Зачем вы так, Беатрис? - обиженно произнесла она.

- Не знаю, - смутилась Беатрис. - Простите, Гленда. Я стала какая-то нервная и злая. Простите, бога ради.

Гленда кивнула. Встала и отошла к окну.

- О, боже! - воскликнула она, присматриваясь, прижимаясь лицом к стеклу. - Что это?!

- Что? - замер на месте Липси, который всё прохаживался по гостиной, совершенно, кажется, не слушая их разговора.

- Что там? - тревожно напряглась Беатрис.

- Красота какая! - Гленда махнула рукой, подзывая.

- Да это же... Да это же северное сияние! - вскричал Липси, быстро подойдя к окну. - Ну да... Настоящее северное сияние...

Беатрис вскочила с дивана, бросив Ллойда одного, совсем одного. Ему сразу стало холодно и пусто.

- Северное сияние? - пробормотала она, тоже устремляясь к окну. - Откуда ему взяться?

Ллойд поднялся, пошёл следом.

К небольшому окну было уже не пробиться, потому что возле него столпились Беатрис, Липси и Гленда. Но через плечо Беатрис (которое он, улучив момент, чмокнул) ему было видно край полыхающего на чёрном небе тусклого зеленоватого пламени. Оно металось, вихрилось, дрожало, то разливаясь по всему горизонту, то сжимаясь в узкие острые лезвия. Оно то степенно проплывало из конца в конец неторопливой медузой, то вдруг превращалось в стремительную птицу, раскинувшую крылья на несколько миль.

- Красота какая! - восторженно прошептала Гленда.

- Это страшная красота, - покачала головой Беатрис.

- Чего же тут страшного, милая? - Ллойд улыбнулся, успокоительно погладил её по плечу, быстро чмокнул в завиток волос над стройной шейкой.

Он вдруг почувствовал... Он впервые ощущал это осознанно, не абстрактно, не вообще, а конкретно — по отношению вот к этой женщине, едва уловимый аромат духов которой остался на его губах и сладко тревожил ноздри. Да, да, он почувствовал желание. Ему вдруг захотелось обладать ею — стискивать в объятиях, слышать её смиренный и такой зовущий шёпот, увидеть её отстранённый покорный взгляд, подавлять её, причинить ей страдание, может быть, даже, - боль.

Беатрис, вероятно, почувствовала что-то — обернулась.

- Что, милый? - спросила, заметив, наверное, что-то в его глазах.

- Может быть... - он не знал, как сказать это. Он никогда не говорил такого женщине. - Может быть, мы... уйдём отсюда?.. Я...

А она вдруг понимающе и немного смущённо улыбнулась и, наклонившись к его уху, прошептала:

- Ты хочешь любить меня?

- А?.. - он растерялся. - Конечно хочу. Я и люблю тебя. Разве нет?

- Т-ш-ш, - её дыхание защекотало в ухе. - Не так громко, любимый.

Но Липси и Гленда ничего не замечали — они не отрываясь смотрели в окно, за которым бушевало сияние.

Беатрис быстро поцеловала его в скулу под ухом, потянула за руку.

Лицо её было взволновано и... азартно, да. Какое-то новое, неведомое Ллойду выражение трепетало на нём — глаза её странно горели, ноздри раздувались... Оно даже стало менее красивым, это лицо. Незнакомым. Пугающим.

И потом... Он никогда ещё не... не был с женщиной наедине, в... А Беатрис, она так серьёзна сейчас, будто...

- Какая прелесть! - Гленда обхватила ладонями свои исхудалые щёки. - А может быть, выйти на улицу? На окне столько пыли, что не видно всего этого чуда.

- Ну, почему бы и нет, - отозвался Липси. - Пуркуа бы не па.

- А пойдёмте пускать фейерверки, а?! - воскликнул Ллойд. - Я совсем забыл! У меня же есть несколько петард. Брал специально, чтобы отметить день рождения.

Беатрис остановилась, удивлённо глядя ему в лицо, отпустила его руку.

- Ой, здорово! - захлопала в ладоши Гленда. - Пойдёмте! Фейерверки под... под северным сиянием — это, наверное, так красиво!

- У тебя день рождения, милый? - удивилась Беатрис.

- Не сегодня, нет, - покачал он головой. - Через месяц. Кажется.

- Пойдёмте же скорее! - торопила Гленда.

- Сейчас, - с готовностью кивнул Ллойд. - Я только сбегаю к себе за петардами.

- Мы будем ждать вас на улице, Ллойд, - сказал Липси, весело беря Гленду под руку и направляясь к двери.

Беатрис отправилась за ними, бросив на Ллойда то ли удивлённый, то ли сожалеющий взгляд.

Он проводил их глазами до выхода и радостно метнулся в коридор.

- Да куда ж ты прёшь, жеребец чёртов! - встретил его в полумраке коридора громовой голос Пирса Маклахена. - Чуть с ног не сбил!

- Простите, сэр, - Ллойд прижался к стене, пропуская хозяина. - Я к себе тороплюсь.

- Поспешай медленно, дурачина, - почти добродушно произнёс Маклахен, не торопясь, однако, дать Ллойду дорогу.

Кот... Да какой там кот! Котёнок. Ллойд был котёнком перед огромной массой надвигавшегося на него джипа.

- Да, господин Маклахен, да, - пролепетал он, протискиваясь по стенке мимо хозяина. - Я запомню.

20. День двадцать первый. Пирс Маклахен

Слизни тоже необходимы — это еда для грача. Так что, называя их, всех этих, бесполезными слизнями, он, пожалуй, был не совсем прав. Слизни тоже приносят хоть какую-то пользу, хотя бы своим существованием. А вот вши... Да, они все — вши.

Чёрт, как же вы все надоели Пирсу Маклахену! Когда же вы, наконец, передохните-то? Вас уже и ядером бьют и газом травят, а вы всё живы, всё цепляетесь за подлую жизнёшку свою, ничем не оправданную, бесполезную. Вцепились в его, Пирса Маклахена, островок и сосёте, последние соки высасываете.

Вон, Меган, на что была бесполезным насекомым, а и то... Смогла осознать свою бесполезность, смириться и сдохнуть. Бросила его одного, сволочь. Жрать теперь готовить некому, потому как две эти молодые дуры к жизни, кажется, не приспособлены и от них не дождёшься.

Он вошёл в гостиную, тяжело опустился на диван. С недавних пор почти незаметная раньше одышка стала постоянной, и после каждого энергичного движения, после десятка быстрых шагов, он чувствовал себя рыбой, выброшенной на берег.

Берег...

Он нашёл её там. Эта старая падаль стояла на коленях, у самой кромки причала. Молилась она, что ли. Даже не обернулась, когда он подошёл сзади, хотя ведь наверняка слышала — треск от раздавленного тяжёлыми шагами града стоял такой, что на материке, наверное, было слышно, если там ещё есть, кому слушать. Остановился у неё за спиной, глядя на склонённую седую голову, на тощую шею и острые лопатки, торчащие под лёгкой кофтой. Руки и лицо её были черны от пепла.

- Что же они наделали! - взвыла цыганка, не поворачиваясь, но обращаясь конечно же к нему. - Что ж натворили-то они! Ироды, ироды!

В почти непроницаемом воздухе стояла жуткая вонь, в которой смешались запахи тухлой рыбы, гари, моря и какой-то химии. Видно было не больше чем на десяток метров, а дальше словно вырастала сплошная стена жёлто-серого тумана.

- Чего ты орёшь, дура? - бросил он ей. - Кто тебя слышит...