Страница 24 из 110
— Да уж, мрачный денек, — согласился Ортон, потягивая трубку.
Граут метнул на Ортона сердитый взгляд и схватил его за лацканы.
— Вы уверены, что ничего не слышали этой ночью? Подумайте хорошенько. Ложь будет стоить вам очень дорого.
— Господь свидетель, сэр, я спал так крепко, как младенчик у матери на руках, — засопел Ортон. — Ничего не могу с собой поделать, ваша милость.
— Тебе платят не за то, чтобы ты спал на посту, а за то, чтобы сторожил!
— Пьян как свинья, — сказал констебль. — Вот что он имеет в виду, сэр.
— Я не отрицаю, что выпил немного, чтобы согреться.
— Ага, напился так, что наступи Судный день, он бы и не заметил, что что-то не так, — перевел констебль. Он кивнул в сторону безмолвной фигуры, лежащей на козлах. — Только посмотришь на него, и сразу ясно, что без шума тут не обошлось, не правда ли, мистер Граут?
Секретарь пропустил вопрос мимо ушей. Он отвернулся и потянул грубый холст, которым было затянуто одно из маленьких окон, прорубленных очень высоко, чтобы в помещение не проникли воры. Холст отлетел, обнажая незастекленный квадрат окна. Бледный зимний свет неохотно проник в крохотную каморку. Ортон тихонько заплакал, словно свет причинял ему боль.
— А ну кончай! — велел констебль.
— Он пошевелился, — прошептал Ортон. — Богом клянусь! Я видел, как у него рука дрогнула. Господь свидетель.
— Да вы умом тронулись, — сказал Граут. — Принесите фонарь! Почему так мало света? Возможно, нам стоило оставить беднягу лежать, где лежал.
— Но там же лисы, да и крыс полным-полно, — заметил Ортон.
Граут жестом велел мне подойти к импровизированному столу. Тело было с головой накрыто серым одеялом, за исключением левой руки.
— О господи! — воскликнул я.
— Вам нужно взять себя в руки, мистер Шилд. Лицо выглядит еще хуже.
Казалось, его голос доносился издалека. Я уставился на остатки руки, наклонился поближе, и констебль поднес фонарь, чтобы полностью ее осветить. Рука представляла собой кровавое месиво из плоти, кожи и отвратительно белых обломков костей. Я подавил рвотный позыв.
— По-видимому, верхние фаланги указательного пальца отсутствуют, — сказал я тонким, но отчетливым голосом. — Насколько мне известно, у мистера Франта была та же травма.
Граут вздохнул.
— Вы готовы увидеть остальное?
Я молча кивнул, поскольку боялся заговорить и выдать свое волнение.
Констебль поставил лампу на угол двери, встал на цыпочки и, взяв одеяло за два кончика, медленно стянул его с тела. Убитый лежал на спине. Констебль поднял фонарь и поднес его к голове.
Меня передернуло, и я сделал шаг назад. Граут сжал мой локоть. У меня помутилось сознание. На мгновение показалось, что снаружи царит непроглядная тьма, пламя фонаря потухло, и день превратился в ночь, внезапно, как в тропиках. Я четко ощущал сильную вонь испражнений и пота, застарелого табака и джина.
— Можно считать, ему повезло, — пропыхтел Ортон рядом со мною. — Я хочу сказать, посмотрите на него, в основном он и нетронут. Счастливчик, да? Вы бы видели, что может сделать с человеком пушечное ядро, попавшее в живот! Вот это я называю повреждения! Вот помнится, у Ватерлоо…
— Попридержите язык, черт возьми, — прошипел я, в глубине души рассердившись, поскольку этот человек, по-видимому, не отсиживался во время битвы под трупом лошади.
— Вы загораживаете свет, Ортон, — сказал Граут неожиданно мягко. — Отодвиньтесь.
Я закрыл глаза и попытался выключить все образы, звуки и запахи, которые старались заполнить темноту вокруг. Это не битва, это всего лишь труп.
— Вы готовы вынести вердикт? — спросил Граут. — Я отдаю себе отчет, что лицо… сильно помято.
Я открыл глаза. На человеке, лежавшем на козлах, отсутствовала шляпа. На одежде и волосах все еще видны лоскуты инея. Ночевать под открытым небом сегодня было холодно. Убитый был одет в длинное серое пальто с пелериной, но не такое, как носят кучера, а скорее имитирующее роскошь, свойственную джентльменам. Под пальто я увидел темно-синий сюртук, светло-коричневые бриджи и тяжелые сапоги для верховой езды. Волосы коротко стриженные, тронутые сединой на висках.
Что же до лица, то оно могло быть чьим угодно и в то же время ничьим. Виден был лишь один глаз — только Богу известно, то случилось со вторым — и мне показалось, что он светло-серого цвета.
— Он… он очень изменился… — промямлил я, и слова мои были столь же слабы и несостоятельны, как и свет от фонаря. — Но все увиденное соответствует тому, что я помню о мистере Франте, — цвет волос, цвет глаз, вернее, глаза, телосложение и рост, насколько я могу судить…
— А костюм?
— Увы, здесь я помочь не могу.
— А еще кольцо, — Граут обошел стол со стороны головы убитого, держась от него как можно дальше. — Оно все еще на другой руке, так что, очевидно, мотивом этого чудовищного деяния послужило не ограбление. Прошу вас, подойдите сюда.
Я подчинился, словно в трансе. Я не мог отвести взгляд от того, что лежало на столе. Пальто, перепачканное грязью. Темное пятно крови, распластавшееся на груди, словно нагрудник. Мне мерещилось, я вижу осколки обнажившихся костей черепа в красном месиве лица.
Казалось, единственный глаз следит за мною.
— Вот возьмите конницу, — подал голос Ортон из своего темного угла рядом с печкой. — Когда всадники сбились в кучу так плотно, что лошадям некуда ступить, то помочь раненому, который лежит на земле, практически невозможно. Копыта разбивают головы всмятку только так, скажу я вам. Вы бы глазам своим не поверили.
— Замолчи, а? — устало попросил констебль.
— У этого хоть один глаз остался, — продолжал Ортон. — Обычно оба глаза выклевывают вороны, а вы не знали?
Констебль влепил Ортону оплеуху, чтобы тот умолк. Граут опустил фонарь так, чтобы я мог рассмотреть правую руку трупа. Как и левая, она превратилась в кровавую кашу, но на указательном пальце красовалось массивное золотое кольцо с печаткой.
— Мне нужно выйти проветриться, сэр, — сказал я.
Я прошел мимо Граута и констебля и ощупью двинулся на улицу. Секретарь последовал за мною. Я обозревал унылый вид заледеневшей грязи и необожженных кирпичей. Три голубя по тревоге взмыли с голых ветвей дуба, который остался здесь с той поры, когда землю еще не передали в аренду под фантастические проекты, ставшие причиной разорения.
Граут всунул мне в руку фляжку. Я сделал глоток бренди и поперхнулся, ощущая, как тепло потекло вниз, к желудку. Граут подскочил ко мне, хлопая руками, чтобы согреться.
— Ну, сэр? Каков ваш вердикт?
— Мне кажется, это мистер Франт.
— Но вы не уверены?
— Его лицо… сильно повреждено.
— Вы заметили отсутствующий палец.
— Да.
— Это помогает в опознании.
— Верно, — я замялся, а потом выпалил: — Но кто мог сделать подобное? Жестокость переходит все грани разумного.
Граут пожал плечами. Его взгляд скользнул к ближайшему из недостроенных домов.
— Вы хотите увидеть место преступления? Ничего тошнотворного — по сравнению с тем, что вы уже лицезрели, просто пустяк.
— Я весь в нетерпении. — Бренди наделило меня ложной смелостью.
Он повел меня по деревянным мосткам, шатко извивающимся в грязи. Дом — одно название. Низкие стены окружали неглубокий подвальный этаж, уходивший где-то на два или три фута под землю. Граут спрыгнул вниз с проворностью воробья, охотящегося за хлебными крошками. Я последовал за ним, чуть было не угодив в свежую лужу мочи. Граут показал тростью в дальний угол. Несмотря на предостережение Граута, смотреть здесь особо было нечего, если не считать подернутых льдом лужиц и небольшого участка земли, примыкающей к кирпичной кладке в углу, который казался темнее, поскольку пропиталась кровью Генри Франта.
— А где следы? — спросил я. — Определенно, после подобной борьбы должны были остаться многочисленные следы.
Граут покачал головой:
— К несчастью, на месте преступления побывало много людей. Кроме того, земля заледенела.