Страница 18 из 33
Миссис Гринвуд отнеслась к увольнению Хелен на удивление спокойно. После каникул Джорджа все равно собирались отправлять в колледж, поэтому в услугах гувернантки он уже не нуждался, а Уильям...
— Что касается Уильяма, я собираюсь подыскать ему более снисходительную воспитательницу, — заявила миссис Гринвуд. — Он еще совсем ребенок, и с этим нужно считаться!
Хелен старалась держать себя в руках и усердно поддакивала хозяйке, хотя все мысли девушки были заняты новыми воспитанницами, которых ей придется опекать на борту «Дублина». Миссис Гринвуд великодушно позволила гувернантке посетить воскресное богослужение и познакомиться с сиротами. Как и ожидала Хелен, они были хрупкими, недокормленными и запуганными. Все девочки носили чистые, но уже залатанные в нескольких местах серые платья, и даже у старшей из них, Дороти, под одеждой не прорисовывалось и намека на женские формы. Девочке едва исполнилось тринадцать, и десять из этих тринадцати лет она вместе с матерью провела в приюте для бедных. Сначала женщина где-то работала, но где именно, девочка уже не помнила. Она знала лишь, что однажды мать заболела и спустя некоторое время умерла. С тех пор Дороти жила в сиротском доме. Мысль о поездке в Новую Зеландию нагоняла на нее смертельный ужас, однако, с другой стороны, она была готова сделать все возможное, чтобы прийтись по душе своим будущим работодателям. Она начала учиться читать и писать только в сиротском приюте, однако изо всех сил старалась наверстать упущенное. Хелен для себя решила, что будет заниматься с Дороти на корабле и поможет ей восполнить пробелы в образовании. Она сразу же почувствовала симпатию к хрупкой темноволосой девочке, которая могла превратиться в настоящую красавицу при условии, что ее будут хорошо кормить и не давать повода ходить ссутулившейся и смотреть на всех с покорностью забитой дворняжки. Дафна, вторая по старшинству сирота, была немного смелее. Она долго жила на улице вместе с другими беспризорниками, и наверняка лишь благодаря удаче ее не уличили в воровстве, а нашли под мостом, где заболевшая и отощавшая девочка лежала без сознания. В приюте с Дафной обходились строго. Учительница считала, что огненно-рыжие волосы девочки — это признак чрезмерной жизнерадостности, и наказывала ее за каждый озорной взгляд. Дафна была единственной из шести сирот, которая сама вызвалась на переезд в Новую Зеландию. А вот Лори и Мэри, близнецов из Челси, необходимость этого путешествия вовсе не радовала. Обе девчушки были добрыми и услужливыми, когда понимали, что от них требуется, однако не слишком умными. Лори и Мэри верили каждому слову жестоких мальчишек, которые целыми днями рассказывали им о чудовищных опасностях морского путешествия, и не могли понять, почему Хелен так легко согласилась на переезд. А Элизабет, двенадцатилетняя мечтательная девочка с длинными светлыми волосами, напротив, считала решение учительницы отправиться за океан ради неизвестного мужчины очень романтичным.
— О, мисс Хелен, это будет как в сказке! — восхищенно шептала она. Элизабет немного шепелявила, из-за чего ее постоянно дразнили, и поэтому почти никогда не говорила громко. — Принц, который ждет свою возлюбленную! Он наверняка очень сильно тоскует и каждую ночь видит вас во сне!
Хелен рассмеялась и попыталась высвободиться из цепких объятий самой младшей из своих подопечных, Розмари. Рози было одиннадцать лет, но на вид Хелен не дала бы ей и десяти. Как кому-то могло прийти в голову, что этот испуганный ребенок способен самостоятельно зарабатывать себе на жизнь, оставалось для девушки загадкой. До этого Розмари ни на шаг не отходила от Дороти. Теперь же, когда рядом появилась дружелюбная взрослая девушка, Рози, недолго думая, переметнулась к ней. Хелен было приятно чувствовать маленькую ручку девочки в своей, хотя она понимала, что поощрять столь сильную привязанность не стоит: дети уже получили работу в Крайстчерче и учительница ни в коем случае не должна давать Рози надежду, что после переезда девочка сможет остаться с ней. Тем более что будущее самой Хелен пока что было довольно туманным. Ответа от Говарда О’Кифа она так и не получила.
И все же Хелен приступила к подготовке своего приданого. Все свои небольшие сбережения она потратила на два новых платья и несколько комплектов нижнего, постельного и столового белья. За небольшую доплату девушке также разрешили взять на корабль свое любимое кресло-качалку, и Хелен потратила несколько часов, чтобы аккуратно его упаковать. Чтобы немного справиться с волнением, девушка рано начала собираться в дорогу и закончила все основные приготовления еще за четыре недели до начала путешествия. Однако малоприятную необходимость уведомить о своем отъезде родных она откладывала чуть ли не до самого отъезда. Когда же Хелен наконец сообщила семье неожиданную новость, все вышло примерно так, как она себе это представляла: сестра была шокирована, а братья не на шутку рассердились. Поскольку Хелен больше не могла оказывать им материальную помощь, юноши были вынуждены снова переехать к преподобному отцу Торну. Хелен же считала, что такая перемена пойдет Джону и Саймону лишь на пользу, и довольно откровенно высказала им свое мнение.
Что же касается сестры, Хелен ни на миг не поверила в искренность ее длинного письма. Разумеется, Сьюзен почти на страницу расписала, как сильно будет скучать по сестре, а в некоторых местах чернила даже размыло слезами, которые, однако, были вызваны скорее тем, что оплата обучения Джона и Саймона теперь ложилась на ее плечи.
Когда же Сьюзен и ее муж наконец-то прибыли в Лондон, «чтобы еще раз все обсудить», Хелен пропустила наигранные причитания сестры мимо ушей и объяснила ей, что переезд вряд ли что-нибудь изменит в их отношениях.
— Чаще, чем пару раз в год, мы и раньше друг другу не писали, — немного резко сказала девушка. — Ты слишком занята своей собственной семьей, да и меня в скором времени ждет что-то похожее.
Ах, если бы за этими словами скрывалось нечто большее, чем ее мечты!
Однако Говард по-прежнему хранил молчание. И лишь за неделю до отъезда Хелен, которая уже давно перестала каждое утро высматривать почтальона, Джордж принес ей конверт с множеством разноцветных марок.
— Вот, мисс Дэвенпорт! — взволнованно промолвил юноша. — Можете вскрыть его прямо сейчас. Обещаю, что не буду подсматривать и никому об этом не скажу. Я поиграю с Уильямом, о’кей?
Хелен в это время была с воспитанниками в саду, занятия на сегодня уже закончились. Уильям развлекался тем, что бесцельно катал мяч по площадке для крокета.
— Джордж, что это еще за «о’кей»? — по привычке одернула юношу Хелен, торопливо выхватывая из его рук заветное письмо. — Откуда ты вообще взял это слово? Из бульварных романчиков, которые читает прислуга? Ради всего святого, хотя бы не оставляй их лежать где попало. Если Уильям...
— Уильям не умеет читать, — перебил гувернантку Джордж. — В отличие от моей матери нам с вами это прекрасно известно, мисс Дэвенпорт. Но я больше не буду говорить «о’кей», обещаю. Вы будете читать письмо?
Хелен насторожило необычайно серьезное выражение, застывшее на лице юноши. Она ожидала от Джорджа скорее привычной лукавой усмешки.
Однако чего ей было бояться? Даже если мальчик доложит матери, что Хелен в рабочее время читает свои личные письма... через неделю она уже будет в открытом море... если только не окажется, что...
Хелен дрожащими руками разорвала конверт. Если мистер О’Киф больше не проявляет к ней интереса...
«Моя безмерно уважаемая мисс Дэвенпорт!
Слова не способны передать, как сильно меня тронули Ваши строки. Я не выпускаю Ваше письмо из рук с тех пор, как несколько дней назад его получил. Оно сопровождает меня везде; во время работы на ферме и редких поездок в город я время от времени нащупываю его в кармане и каждый раз утешаюсь и безумно радуюсь тому, что где-то далеко для меня бьется Ваше сердце. Должен признаться, что в самые темные часы моего одиночества я украдкой прикладываю его к губам. Этот лист бумаги, которого касались Ваша рука и Ваше дыхание, для меня так же свят, как те немногие вещи, которые напоминают мне о семье и до сих пор бережно хранятся в моем доме.