Страница 76 из 112
Хотя планы Ставки по Висло-Одерской операции были хорошо проработаны, скрытный Сталин не раскрыл советских намерений. Он только успокоил Гарримана, что генеральное наступление будет скоро, но отметил, что превосходство Красной Армии в воздушных силах и артиллерии вернее, чем превосходство в количестве солдат, и для эффективного использования этих видов оружия требуется хорошая погода. В то время, пока погода оставалась плохой, «русские готовили свои войска для больших операций», сказал Сталин. Перспективы в южном секторе были лучше. Однако, он предложил британцам и американцам объединиться в наступлении на Вену.
Эта беседа происходила как раз перед немецким контрнаступлением в Арденнах, событием, которое ликвидировало перспективу раннего пересечения Рейна силами западных союзников. Англо-американские военные затруднения имели важное значение для советских амбиций, побуждая предпринять наступление, так как большое количество немецких войск было связано на западном фронте. Это соображение было очевидно в беседе с маршалом авиации Теддером 15 января 1945 года, в ходе которой советский вождь спросил озабоченно о немецких заявлениях, что их действия в Арденнах сорвали наступательные планы западных союзников минимум на два месяца и максимум на шесть.
Теддер был в Москве в качестве представителя верховного командующего союзников на западе генерала Эйзенхауэра, и его миссией было получать информацию о советских стратегических планах. Сталин говорил Теддеру о советском наступлении, что оно скоро начнётся, называя целью выход к Одеру, хотя и не был уверен, что эта цель будет достигнута. Он также утверждал, что погодные условия (т. е. весенние дожди и грязь) затрудняют наступательные действия на восточном фронте, и будет досадно остановиться с середины марта до конца мая. Сталин не думал, что война закончится до наступления лета, особенно отметив, что с этого момента немцы будут голодать. В заключение он сказал:
«Немцы смогут посадить картофель, но, по их мнению, им требуется зерно (которого нет в наличии) для продолжения войны… Не нужно забывать, однако, что немцы бережливы и терпеливы. У них больше упорства, чем мозгов. Фактически они не должны были предпринимать Арденнское наступление, они поступили по-дурацки. Даже сейчас немцы должны перебросить силы с запада. Если они не сделают этого, то не смогут сопротивляться на востоке. Мощь наступления Красной Армии такова, что невозможны местные переброски резервов на востоке».
Из этих двух бесед очевидно, что Сталин глядел с осторожностью на перспективу советских наступательных действий. Он не расчитывал на быстрое продвижение, не делал намёков, что Берлин является достижимой целью в ближайшем будущем. Штеменко в своих мемуарах также это подтверждает. На этой стадии войны поражение Германии не определялось падением Берлина. Немцы имели большие силы в Венгрии, Западной Европе и Восточной Пруссии/Померании, и вполне можно было говорить о переходе Гитлера в «Альпийский редут» – расколоть этот орех было бы трудно.
На первом пленарном заседании Ялтинской конференции 4 февраля Большой Тройке был представлен доклад генерала Антонова о ходе советского наступления. В нём очень часто указывалось на то, что наступление началось раньше по просьбе западных союзников и подчёркивалось, что это вызвало значительные переброски сил с запада на восток, включая войска для обороны Берлина вдоль линии Одера.
Из этого Антонов сделал заключение, что западные союзники могут начать своё наступление в середине февраля, и что они могут предпринять шаги для того, чтобы немцы начали переброску сил на западный фронт. Со своей стороны Сталин, вступив в обсуждение, указал, что начав своё выступление раньше, Советы превысили свои обязательства, принятые в Тегеране, по координации военных действий с западными союзниками, намекая, но не утверждая, что он расчитывает на взаимность Черчилля и Рузвельта.
Согласно американской записи первого пленарного заседания: «Он прощупывал важный для (военного) командования вопрос о летнем наступлении против Германии, так как не был уверен, что война закончится до лета». В ходе обсуждения с британским и американским начальниками штабов Антонов совершенно ясно заявил, что советское наступление будет прервано весенней погодой, которая сделает дороги непроходимыми, и что главные наступательные действия не закончатся до лета.
Возможно, что Антонов был проинструктирован Сталиным, чтобы одурачить западных союзников в отношении советских намерений по Берлину, но более вероятно, что оба они действительно думали, что наступление Красной Армии постепенно выдохнется. Так всегда было при советских наступательных действиях в 1942, 1943 и 1944 годах: зимнее наступление проходило хорошо, но теряло энергию весной, и вновь начиналось летом.
Относительный сталинский пессимизм по поводу хода военных действий должен был усилиться прерванным маршем Красной Армии на Берлин в середине февраля. Естественно, Сталин восхвалял достижения своих войск, продвигавшихся так быстро от Вислы к Одеру. Однако, он не устанавливал жёсткого срока для окончательной победы, избегая говорить, что она будет скоро и опасаясь, что в конце сражение будет особенно тяжёлым:
«Полная победа над немцами приближается. Но победа никогда не приходит сама – она одерживается в тяжёлых сражениях и требует огромных усилий. У своего дома враг бросает в сражение последние силы, отчаянно сопротивляется, старается избегнуть сурового возмездия. Он идёт и будет идти на крайние, и грязные способы борьбы. Победа близка, именно поэтому необходимо помнить о высочайшей бдительности усиливая наши удары по врагу».
В течении марта, в то время, как Красная Армия громила немцев в Восточной Пруссии и Померании, Сталин был поглощён политическими проблемами, такими, как споры с западом о реконструкции польского правительства, и правительственный кризис в Румынии. В конце марта Сталин получил сообщение от Эйзенхауэра, информировавшего его об англо-американских стратегических планах. Эйзенхауэр сообщил Сталину, что его непосредственной задачей был разгром немецких сил, обороняющих Рур.
Затем он намеревался захватить Эрфурт, Дрезден и Лейпциг, и соединиться с советскими силами в этом районе. Существовала вероятность, что западные силы будут введены при последующем продвижении к Регенсбургу-Линцу, с целью сорвать немецкие планы установить редут на юге страны. Отвечая на вопрос Сталина о его планах, Эйзенхауэр заключил, что Восток и Запад должны координировать действия против Германии.
Послание Эйзенхауэра было передано Сталину вечером 31 марта в его кабинете Гарриманом,Кларком Керром, британским послом и генералом Дином, американским военным представителем в Москве. Двенадцатью минутами позже, когда они ушли, Сталин поговорил с Жуковым, Антоновым и Штеменко, вероятно знакомя их с содержанием (письма). На следующий день Сталин ответил американскому командующему, что западные и советские стратегические планы совпадают.
Он согласился, что советские и западные войска встретятся на линии Эрфурт-Лейпциг-Дрезден, и сказал, что главное наступление Красной Армии будет в этом направлении. Что касается Берлина, Сталин сказал, что «его потеря имеет в первую очередь стратегическое значение. Следовательно советское командование думает выделить только второстепенные силы для Берлина». Главное советское наступление, сообщил Сталин Эйзенхауэру, начнётся во второй половине мая, включая, если обстановка не изменится, второстепенный удар на юге, в направлении на Линц и Вену.
2 апреля Сталин встретился с Жуковым, Антоновым и Штеменко снова. К беседе присоединился Конев, и она продолжалась два часа. Четыре генерала вернулись 3 апреля для короткой беседы. В этот же день Сталин подписал директиву Жукову и Коневу. Задачей Жукова было начать наступление для захвата Берлина и выхода на реку Эльба (договорная линия раздела Германии на советскую и западную части) через 12-15 дней после начала операции. Задачей Конева было нанесение удара южнее Берлина и выход к Дрездену через 10-12 дней, и затем продолжение наступления на Лейпциг.