Страница 68 из 112
В другом письме Молотову, десять дней спустя, Громыко анализировал причины для замены на посту вице-президента Генри Уоллеса Гарри Трумэном, сотрудником Рузвельта в предвыборной кампании президента 1944 года. По мнению Громыко Уоллес был смещён потому, что был радикалом, известным в деловых кругах, как правый консервативный элемент в демократической партии и в «южном блоке» сенаторов от демократической партии, и конгрессменов. Но Громыко подчёркивал, что Трумэн «всегда поддерживал Рузвельта. Он поддерживал сотрудничество между США и их союзниками, он был сторонником сотрудничества с Советским Союзом. Он высказывался положительно о Тегеранской и Московской конференциях»,
Как посол в США, Громыко отвечал за информирование Москвы об отношении к Ялтинской конференции. В своих документах Громыко освещал широкий круг вопросов, по которым могли возникнуть разногласия – Польша, Греция, Югославия, Думбартен Оукс, роль ЕАС – и давал предложения по тактике защиты своих интересов Советами в этих сферах. Но в анализе Громыко не было намёков, что он считает любые затруднения для договора непреодолимыми, или неразрешимыми. По Польше он полагал, что Рузвельт, в конце концов, признает Люблинское временное правительство.
По Греции он заявлял, что Советы не должны вовлекаться в борьбу между Британией и коммунистическими партизанами (ЕLАS-ЕLАМ), но должны ясно выразить свою симпатию к прогрессивным элементам. По Югославии он думал, что со стороны Британии и США можно оказывать больше поддержки Тито. Как глава советской делегации на конференции в Думбартен Оукс, Громыко имел особый интерес к введению права вето. По этому вопросу он придерживался жёсткой линии – Советский Союз не может отказаться от принципа единогласия без права вето. Не обладая правом вето Советский Союз не может набрать больше голосов в ЕАС, также будет и в Совете Безопасности ООН.
Что говорили и предлагали Громыко, Литвинов и Майский не имело значения. Важно было, что думал Сталин. Но в сталинской России дискуссии были весьма ограничены и обычно проводились с ведома советского диктатора. Даже такая независимая фигура, как Литвинов, не решалась переступать черту, обозначенную Сталиным. Эти три политических деятеля среднего уровня, согласно мнению историков, пытались понять, что думал Сталин читая их тексты, что скрывалось за публичными заявлениями прессы и секретной информацией, имевшейся в их распоряжении.
Преимущество перед историками из будущего у этих трёх в том, что все они лично имели дело со Сталиным и ещё чаще со своим непосредственным начальником Молотовым, который всегда был в курсе, каких взглядов придерживался великий вождь. В случае Литвинова, его весьма широкое сотрудничество лично со Сталиным сложилось исторически, но в ходе войны значительно снизилось, так как Молотов, его персональный соперник, постарался Литвинова изолировать. Майский продолжал иметь дело со Сталиным в ходе войны, особенно после возвращения из Лондона в Москву.
Личный контакт Громыко со Сталиным был более ограниченным, но он становился восходящей звездой наркомата иностранных дел и поддерживал хорошие отношения с Молотовым. Короче, подводя итог можно утверждать, что «спекуляции» Громыко, Литвинова и Майского о послевоенном мире не были высосаны из пальца, но отражали ситуацию в переговорах с иностранными политиками, и в международных отношениях, мнение о которой сложилось на высоком уровне в кругах, принимающих решения. Их документы говорят нам, что в дипломатической сфере взгляд на будущее продолжение трёхстороннего сотрудничества был именно таким. Это соответствовало духу приближавшейся Ялтинской конференции.
Более прямое подтверждение сталинских мыслей можно почерпнуть из разговора, имевшего место в январе 1945 года с делегацией югославского комитета национального освобождения, направленной Тито. Делегацию возглавлял Андрей Хебранг (А.Неbrang), член политбюро югославской коммунистической партии. На первой встрече со Сталиным 9 января беседа касалась главным образом балканских дел. Хебранг изложил Сталину различные югославские территориальные притязания.
Сталин отнёсся к этому с сочувствием, но сказал, что размен территориями должен базироваться на основе этнических принципов, и что будет лучше, если требование о вхождении в состав Югославии будет выдвинуто самими жителями этих районов. Когда Хебранг упомянул греческую Македонию и Салоники, Сталин предостерёг, что югославы породят вражду с Румынией, Венгрией и Грецией, и кажется намереваются развязать войну со всем миром, которая не имеет смыла. Сталин также постарался сдержать югославские амбиции включить Болгарию в их федерацию, сказав, что конфедерация, объединяющая две страны, будет лучшим вариантом.
По кризису в Греции Сталин подчеркнул, что британцы опасаются вторжения Красной Армии в эту страну. Это означает возникновение очень противоречивой ситуации, сказал Сталин Хебрангу, но в Греции ничего нельзя сделать без флота. «Британцы очень удивятся, когда увидят, что Красная Армия не продвигается в Грецию. Они не могут понять, что стратегия не позволяет армии продвигаться по расходящимся направлениям. Стратегия Красной Армии основывается на движении по сходящимся направлениям».
В отношении югославских правительственных планов Сталин сказал, что будет преждевременным для Тито провозглашать временное правительство. Британцы и американцы не признают его, и Советы их поддержат полностью, всвязи с аналогичной ситуацией в Польше. Сталин также настоятельно советовал югославам не давать Черчиллю никакой возможности делать в их стране то, что он делает в Греции, и просил их проконсультироваться с Москвой прежде, чем принимать любые важные решения, которые могут поставить Советы в «дурацкое положение». Это Сталин подчеркнул в своём заключительном слове:
«В отношении буржуазных политиков вы должны быть бдительны. Они очень скользкие и злопамятные. Вы должны быть сдержанными, если эмоции возобладают, вы проиграете. В своё время Ленин не мечтал о таком соотношении сил, которого мы достигли в этой войне. Ленин думал, что все нападут на нас… тогда как дело повернулось таким образом, что одна группа буржуазии оказалась против нас, но другие – с нами. Ленин не думал, что будет возможно заключить союз с одним флангом буржуазии и сражаться с другим. Но мы наблюдаем это; мы не должны поддаваться эмоциям, но только разуму, анализу и расчётам».
Рассказывая Димитрову о встрече на следующий день, Сталин сказал ему, что не доволен той дорогой, по которой югославы намерены направиться, несмотря на то, что Хебранг оставляет впечатление разумного человека. В телеграмме, посланной Тито 11 января, суммируя итоги встречи, Хебранг отметил, что Сталин считает необходимым «быть осмотрительными в отношении внешнеплитических вопросов. Нашей основной задачей является достижение победы. Необходимо избегать больших проблем с окружающими странами, чтобы не провоцировать негативных отношений или разрыва с ними».
28 января Хебранг снова встретился со Сталиным. В это время прибыла болгарская делегация, и один из её членов, коммунист В. Коларев, записал несколько сталинских комментариев, высказанных во время беседы. Его главной целью было обсуждение отношений между Болгарией и Югославией, и Сталин повторил своё мнение о том, что объединение двух стран должно быть постепенным, и справедливым. Более конкретно Сталин сказал:
«Капиталистический мир разделяется на два враждебных блока – демократический и фашистский. Советский Союз вовлечён в борьбу против наиболее опасного для славян – немецкого. Но даже после поражения Германии опасность её вторжения будет существовать. Германия – великое государство с развитой индустрией, сильной организацией, кадрами, традициями. Это никогда не позволит ей смириться с поражением, и она всегда будет представлять опасность для славянского мира, так как воспринимает его, как врага. Империалистическая опасность угрожает нам и с другой стороны.
Кризис капитализма сегодня заключается главным образом в загнивании и взаимном крушении обоих враждебных лагерей. Это выгодно для победы социализма в Европе. Но мы должны помнить мысль, что победа социализма может быть реализована только в форме Советов. Они могут быть представлены ввиде самых разных политических систем – например демократии, парламентской республики и даже конституционной монархии».