Страница 49 из 112
Отвечая на письменные вопросы Гарольда Кинга, корреспондента «Рейтерс» в Москве, Сталин сказал, что роспуск Коминтерна был хорошей мыслью по четырём причинам. Первая, это разоблачить ложь Гитлера, что Москва хочет «обольшевичить» другие страны. Вторая, это разоблачить клевету, что коммунисты не работают в интересах своих собственных людей, но по приказу извне. Третья, это облегчит патриотическое объединение прогрессивных сил «вне зависимости от партийной, или религиозной веры». Четвёртая, это облегчит международное объединение всех свободолюбивых людей и проложит путь для «будущей организации объединённых наций». Вместе эти четыре фактора, заключил Сталин, дадут результат в дальнейшем укреплении Великого Альянса против Гитлера.
Но почему Сталин выбрал именно особый момент – май 1943 года, для роспуска Коминтерна? Всё это выглядит так, что на выбор наиболее подходящего времени значительно повлияло развитие политической ситуации в предыдущем месяце – «катынский» кризис, который обострил советские дипломатические отношения с польским правительством в изгнании в Лондоне. Кризис был спровоцирован немецким заявлением, что обнаружено массовое захоронение тысяч польских офицеров в Катынском лесу около Смленска, в настоящее время находящемся под оккупацией вермахта.
Москва ответила утверждением, что это нацистская пропагандистская уловка, и что немцы сами расстреляли поляков, а не НКВД, как утверждает Берлин. Польское эмигрантское правительство, однако, поддержало немецкое предложение создать независимую медицинскую комиссию для проверки могил с точки зрения определения того, что случилось с польскими пленными.
Русские возмутились, и «Правда», и «Известия» опубликовали яростные передовицы, в которых обвиняли польских эмигрантов, как пособников Гитлера. 21 апреля Сталин отправил гневные телеграммы Черчиллю и Рузвельту, считая возмутительной антисоветскую клеветническую кампанию поляков. Разрыв дипломатических отношений с лондонскими поляками произошёл через четыре дня.
Катынский кризис стал финалом событий 1939-1940 годов, когда несколько сот тысяч польских военнопленных были захвачены и отправлены в заключение советской властью, следовавшей за вторжением Красной Армии в восточную Польшу в сентябре 1939 года. Многие из этих пленных были задержаны только на короткое время, и большинство из оставшихся были освобождены после июня 1941 года, по условиям договора военного времени о союзе между СССР и польским эмигрантским правительством.
В октябре 1941 года Советы освободили из плена и мест заключения большинство из 400 тысяч польских граждан. Однако более 20.000 офицеров и государственных чиновников оставались пропавшими без вести, и поляки давили на Советскую власть, желая получить информацию о них. Даже Сталин был запрошен по этому делу генералом Сикорским, польским премьер-министром, и генералом Андерсом, командующим польской армией, формировавшейся на советской территории. Сталин настаивал, однако, что он не имеет информации об их местонахождении, и что они должно быть покинули страну каким-либо образом самостоятельно.
В действительности недостающие военнопленные были расстреляны НКВД после принятия Политбюро резолюции от 5 мая 1940 года, которая санкционировала их казнь. Это решение было странным и обнаружило множество «дистрофических» черт, характеризующих сталинский режим. Когда польские военнопленные были захвачены, намерения убить их не было, а только изолировать их от населения недавно присоединённых территорий западной Белоруссии и западной Украины, и затем «перевоспитать» их в духе нового советского порядка в восточной Польше. Прозелитизм НКВД среди военнопленных в лагерях был (мягко говоря) не слишком сердечным. Однако, Советы скоро поняли, что «буржуазные» пленные офицеры были непреклонными классовыми врагами, которых следовало ликвидировать.
Берия, комиссар по иностранным делам, написал в начале марта в Политбюро рекомендацию, согласно которой военнопленные должны были быть проверены НКВД и затем расстреляны. Решение Политбюро было принято всвязи с опасением Советов, что война с Финляндией разрастётся до широкого международного конфликта, в контексте которого непокорные поляки доставят много проблем с безопасностью. Массовые расстрелы были проведены в марте-апреле 1940 года не только в Катыни, но и в ряде других мест в России, Белоруссии и на Украине. В то же время семьи расстреляных военнопленных были депортированы в Казахстан.
Не существует доказательств, что Сталин распорядился об этих ужасающих решениях, но он должен был впоследствии горько сожалеть о возникших осложнениях. Немецкая международная медицинская комиссия, организованная очень чётко, подтвердила совершенно точно, что военные были расстреляны НКВД весной 1940 года. Когда Красная Армия освободила Смоленск, Советы провели искусно сделанную операцию прикрытия, чтобы убедить мир, что немцы являются виновной стороной. Среди советских уловок было приглашение в январе 1944 года группы американских журналистов на место бойни в Катыни. Среди приглашённых была Кэтлин Гарриман, дочь Аверелла Гарримана. 28 января 1944 года Кэтлин писала своей сестре Мэри о поездках в Смоленск:
«Катынский лес был маленьким жалким сосновым леском. Нам показали работу главного советского врача; это был начальник в белой фуражке, белом фартуке и резиновых перчатках. С удовольствием он показывал нам куски польских мозгов, аккуратно разложенных на обеденной тарелке для инспекционной проверки. Затем мы начали тур по осмотру семи могил, одну за другой. Мы должны были внимательно осмотреть многие тысячи тел, или их частей, все в различных стадиях разложения и скверно пахнущие. Благодаря холоду, смрад беспокоил меня не очень сильно, не более, чем других. Часть тел была выкопана немцами весной 1943 года, после первого запуска их версии истории.
Они лежали аккуратными рядами, от шести, до восьми тел. Тела в остальных могилах были навалены как попало. Всё время, что мы были там, работу по эксгумации проводили люди в военной форме. Я им не завидовала! Наиболее интересной мыслью и наиболее убедительным доказательством было то, что все поляки были застрелены сзади в голову одной пулей. Часть тел была со связанными за спиной руками, всё это типично по-немецки. Следуя программе, мы вошли в палатку морга с трупами. Здесь было тепло и душно, запах стоял тяжёлый.
Несколько трупов лежали там, и мы свидетельствуем, что трупы прекрасно сохранились, я была просто поражена, насколько… Наиболее сохранились волосы. Даже я могла распознать их внутренние органы, мясо на бёдрах было естественного «фирменного» красного цвета. Вы видите, немцы говорят, что русские убили поляков в 40-м году, тогда как русские говорят, что поляков убили в конце 41 года, это совершенно разное время. Несмотря на то, что немцы опустошили польские карманы, они пропустили часть письменных документов. Я наблюдала, как нашли одно письмо, датированное летом 1941 года, которое, провалиться мне на этом месте, является хорошим доказательством».
Другим осложнением катынского кризиса был его удар по польской компартии, или польской рабочей партии, как она называлась. Когда произошёл кризис, польские коммунисты участвовали в переговорах по созданию широкого фронта сопротивления немецкой оккупации Польши, включая союз между ними и польской «домашней» армией – подчинявшейся эмигрантскому правительству в Лондоне. Эти переговоры были сорваны в конце апреля 1943 года ввиду требований, чтобы польские коммунисты подчинялись эмигрантскому правительству в Лондоне, отвергли советские территориальные притязания к Польше и разорвали связи с Коминтерном.
Ванда Василевская, лидер польских коммунистов, встретилась со Сталиным и, вероятно, доложила о провале перговоров с АК («домашней» армией). Вполне возможно, что всвязи с этим ускорилось упразднение Коминтерна, действие, которое помогло разрушить утверждения националистов, что польские коммунисты не патриоты, а советские агенты.
Сталинский роспуск Коминтерна был типичным жестом в сторону Британии и США, сигналом, что он не планирует проводить революцию, или коммунистический переворот в Европе в конце войны. Возможно это было сделано Сталиным для внушения всем партнёрам по Великому Альянсу, что он честен и добросовестен, но более вероятно, что он видел в этом способ перехвата политической инициативы в разбуженном катынском кризисе.