Страница 38 из 90
– Как ты думаешь, Джек,– спросил я,– не следует ли мне вызвать Аренса Ринггольда?
– Вызвать?А зачем его вызывать, он уже давно шатается по улице. Видно, совесть не дает спать.
– Да я говорю совсем не об этом.
– А что хочет масса сказать?
– Я хочу заставить его драться со мной.
– Вуф! Масса Джордж хочет драться на дуэли… пистолетом или шпагой?
– Шпаги, пистолеты, винтовки– оружие для меня безразлично.
– Боже милостивый!Не говорите таких страшных вещей, масса Джордж. У вас мать, сестра… Господи!А вдруг вас пуля убьет?Бык иногда убивает мясника.Кто защитит Виргинию, Виолу, всех нас от злых людей? Нет, масса, бросьте это! Не надо его вызывать!
В эту минуту меня самого вызвали.Снаружи раздались звуки горна и бой барабана. Они возвещали сбор на совет.Спорить с Джеком у меня теперь не было времени. Я поспешил туда, куда меня призывал мой долг.
Глава XXXVII
ПОСЛЕДНЕЕ СОВЕЩАНИЕ
Перед нами снова предстала вчерашняя картина: с одной стороны – войска, стоявшие сомкнутыми рядами в синих мундирах, со сверкающим оружием, офицеры в полной форме,с блистающими эполетами; в центре– офицеры штаба, сгруппировавшиеся вокруг генерала,застегнутые на все пуговицы, в полном блеске военной формы; с другой стороны– полукруг индейских вождей, а за ним толпа воинов, в уборах из перьев, татуированных и живописных. Невдалеке от них ржали уже оседланные кони,другие были привязаны к колышкам и мирно щипали травку. Тут же бродили женщины в длинных хуннах.
Подростки и малыши играли в траве.Флаги, знамена и вымпелы развевались над нашими солдатами, вождями и воинами краснокожих.Били барабаны, трубили трубы. Это была яркая, красочная картина!
Однако, несмотря на все это великолепие, картина была далеко не столь внушительна, как накануне;сразу бросалось в глаза, что многих вождей здесь нет; не хватало примерно и половины всех воинов.Это была уже не вчерашняя несметная толпа, а просто довольно большое скопление людей. Теперь все могли вплотную придвинуться к участникам совета.
Онопы не было. Британская медная корона– блистающий символ королевской власти,– еще вчера красовавшаяся в центре,теперь исчезла. Не было и Холата-мико.Ушли и некоторые другие,менее значительные вожди.Поредевшие ряды воинов показывали, что эти вожди увели с собой людей своего клана.
Большинство оставшихся были из кланов Оматла, Черной Глины и Охала.Среди них я увидел также Хойтл-мэтти,Арпиуки,негра Абрама и Карлика-Пошалла с их воинами.Но эти, конечно,остались совсем не для того,чтобы подписать договор. Я искал глазами Оцеолу. Найти его было нетрудно: лицом и осанкой он заметно выделялся среди прочих. Оцеола стоял с краю, на левой стороне теперь уже небольшого полукруга– может быть, он встал там из скромности – это качество признавалось за ним единодушно. Действительно, среди вождей он был одним из младших и по рождению не имел таких прав, как они.Но, глядя на него,– хотя он стоял последним в ряду,– невольно думалось,что именно он должен главенствовать над всеми.
Как и накануне, в его манерах не было ничего вызывающего. Его осанка была полна величия, хотя держался он свободно. Оцеола скрестил руки на груди в позе отдыхающего человека.Лицо его было спокойно, иногда оно становилось даже мягким и добродушным.Он походил на благовоспитанного человека, ожидающего начала церемонии, в которой он играет только роль зрителя. Пока еще не произошло ничего такого, что могло бы взволновать его; не было произнесено слова,способного разбудить его ум,который только казался дремлющим.
Но этому покою не суждено продолжаться долго.Скоро эта мягкая улыбка превратится в саркастическую усмешку.Глядя на это лицо,трудно было представить себе, что такое превращение возможно.И, однако, внимательный наблюдатель мог бы это уловить.Молодой вождь напоминал мирное небо перед грозой, спокойный океан, на котором вот-вот разыграется шторм, спящего льва, который,если его тронуть, поднимется в порыве неукротимой ярости.
В последние минуты перед началом совещания я не сводил глаз с молодого вождя.Впрочем, не я один– он был центром,на котором сосредоточилось всеобщее внимание. Но я смотрел на него с особым интересом.
Я смотрел на Оцеолу,ожидая, что он сделает мне какой-нибудь знак, показывающий,что он узнал меня. Но этого не случилось: он не кивнул мне, не бросил даже мимолетного взгляда.Раз или два его взор безучастно скользнул по мне, но сейчас же обратился на кого-то другого,как будто я был лишь одним из толпы его бледнолицых врагов.Он, видимо, не помнил меня. Или был так занят какими-то глубокими мыслями, что не обращал ни на что другое внимания.
Я взглянул на равнину,туда,где виднелись палатки, возле которых группами бесцельно бродили женщины.Я внимательно вглядывался в них.Мне показалось, что в центре одной из групп я заметил безумную Хадж-Еву.Я надеялся, что та, чьи интересы она отстаивала так горячо,окажется рядом с нею,но ошибся. Ее не было!
Даже под длинной хунной я узнал бы ее прелестный облик… если она не изменилась.
Если… Это предположение вызывает у вас естественное любопытство. Почему она могла измениться?– спросите вы.Она стала взрослой,развилась,превратилась в зрелую женщину. Ведь в южных странах девушки рано развиваются.
Чего же я боялся,какие были к тому причины?Может быть,ее изменили болезни, истощение или горе? Нет, совсем не то.
Трудно передать все те сомнения, которые терзали меня, хотя они возникли вследствие случайного разговоpa. Глупый болтун-офицер, который так весело щебетал вчера о своих «победах»,влил яд в мое сердце. Но нет, это не могла быть Маюми!Она была слишком чиста и невинна.Но почему я так сильно волнуюсь? Ведь любовь – не преступление!
Но если все это верно… если она… Но нет,все равно она не виновата! Он один виной тому, что произошло!
Целый день я терзал себя. И все только потому, что я так неудачно подслушал чужой разговор.Этот разговор явился для меня источником жестоких страданий в течение всего предшествующего дня. Я чувствовал себя в роли человека,который слышал слишком многое,но знает слишком мало.Неудивительно, что после встречи с Хадж-Евой я воспрянул духом,ее слова рассеяли недостойные подозрения и оживили мои надежды.Безумная,правда, не произнесла заветного имени пока я сам не сказал его, но к кому же иначе могли относиться слова «бедная лесная птичка» и «ее сердце изойдет кровью»?
Она говорила о Восходящем Солнце– это был Оцеола.Но кто мог быть красавицей – кто, кроме Маюми?
Но,с другой стороны,это могло быть только отблеском давно прошедших дней, воспоминанием, еще не вполне угасшим в безумном мозгу. Хадж-Ева знала нас в дни юности,не раз встречала во время прогулок в лесу и даже бывала с нами на острове.Безумная королева прекрасно гребла,искусно управляла своим челноком, могла бешено мчаться на диком коне– могла отправиться куда угодно,проникнуть повсюду. И, может быть, только воспоминание об этих счастливых днях побудило ее заговорить со мной. Ведь в ее помраченном рассудке настоящее слилось с прошедшим и все понятия о времени перепутались. Да будет небо милосердно к ней!
Эта мысль огорчила меня, но ненадолго.Я все-таки продолжал таить в душе светлую надежду. Сладостные слова Хадж-Евы были целительным противоядием от страха, который чуть не охватил меня, когда я узнал, что против моей жизни существует заговор.Зная, что Маюми когда-то любила и все еще любит меня, я не побоялся бы выступить против опасностей в сто раз более грозных, чем эта. Только малодушные не становятся храбрыми под влиянием любви.Даже трус, вдохновленный улыбкой любимой девушки, может проявить чудеса храбрости.
Аренс Ринггольд стоял рядом со мной. Мы столкнулись с ним в толпе и даже перемолвились несколькими словами. Он говорил со мной не только вежливо, но чуть ли не дружески. В его словах почти не ощущалось свойственного ему цинизма; но стоило мне только пристально посмотреть на него, как глаза его начинали бегать, и он опускал их.