Сиверсия

– Пожалуйста, примите мои соб…

– Я понял.

Двери ресторанчика с шумом распахнулись, и в зал гурьбой ввалилась шумная компания. Ребята основательно продрогли и теперь решили согреться и телом и душой.

«Киношники…» – сразу определил Хабаров.

Официантка охотно ответила на его вопросы. По-свойски рассказала, что ребята всегда у них обедают. «Высокий блондин в джинсе» и «розовощекий толстячок в серой ветровке и черных брюках со стрелками» – каскадеры. Остальные – «кто-то из киногруппы». Сегодня «у них» был выбор натуры, а завтра будут снимать на водопаде.

– Говорят, очень интересно будет, – без умолку щебетала словоохотливая официантка. – Каскадеры по отвесной скале полезут. Там метров пятьдесят. Камни от воды мокрые, скользкие. Даже когда солнце, все равно идет дождь – брызги от падающей воды. Жуть! Обязательно посмотрите. Я завтра тоже поеду…

Пронизывающий ветер. Крупные хлопья снега вперемешку с дождем.

Хабаров стоял, опершись о парапет моста в двух шагах от заведения.

«Живут люди…Работают… – хмуро думал он. – Господи, что угодно бы отдал, чтобы туда, назад! И вычеркнуть, и нет девяти лет кошмара…»

Он не поехал в Отразово. Его тянуло к ним. Там была егожизнь.

«Хоть прикоснуться. Хоть издали. Чуть-чуть…»

Старенький экскурсионный «Икарус», натужно урча мотором, петлял по нескончаемому лабиринту дороги, пробираясь между скалистых сопок. Хабаров проклял себя за то, что не взял такси. Добрались до места, когда восхождение уже началось. Толпа зевак стаяла у самых перил смотровой площадки, что на вершине, чуть левее водопада, и, стараясь перекричать шум падающей воды, одобрительно комментировала зрелище. Снимали сразу с трех точек: от подножья, с вершины и сбоку, со смотровой площадки. Работали два каскадера, никакого пограничного альп-отряда, чего ожидал Хабаров, не было и в помине.

Каскадеры, которых Хабаров видел в ресторане вчера, поднимались по отвесным выступам по обеим сторонам водопада. Они были одеты в военную камуфляжную форму, за спиной у каждого был автомат. Впереди, к вершине, тянулись тонкие фалы страховочных тросов.

Первым, правее падающей воды, шел «блондин в джинсе». Его роскошный, пшеничного цвета чуб, выбившийся из-под голубого берета, безжалостно трепал ветер. Он уже добрался до тридцатиметровой отметки, до вершины ему оставалось метров двенадцать. Ниже, метров на пятнадцать, поднимался медлительный крепыш. Наблюдая за его вороватыми движениями, Хабаров невольно усмехнулся: «брюки со стрелками» подошли бы ему куда больше, чем военная форма.

Внезапно шедший первым отчаянно взмахнул левой рукой, из под которой выскользнул, сорвался вниз зелено-серый камень. Его ноги соскочили с выступа мокрых, покрытых слизью камней, и в то же мгновение каскадер повис на страховке. Но спасение было короче мгновения. Едва он успел нащупать удобную ложбинку, страховка оборвалась, и человек повис над пропастью на руках.

Внизу рокотала вода, разбиваясь мириадами брызг о скальную породу.

В замешательстве никто из съемочной группы не мог предпринять ничего толкового. Люди бегали взад-вперед, размахивали руками, кричали: «Сева, держись!» Но ничего путного из беготни и суеты не выходило.

Кто-то предложил:

– Может, ему веревку кинем?

– А ловить ее Гордеев зубами будет? – ехидно откликнулось сразу несколько голосов. – Сорвется!

– Ищите веревку! – орал режиссер. – Веревку!

Все видели, как висящий над пропастью человек попытался найти подходящий выступ для ног, но все его попытки были тщетными, ноги беспомощно скользили по вылизанным ветром и влагой камням. Сколько он продержится так? Минуту? Две? А дальше? Свободное падение… Глухой шелестящий удар…Бесконечно много, вечностьвремени для сожаления!

Скорее повинуясь сердцу, чем разуму, на ходу стягивая сковывавшую движения теплую куртку, Хабаров рванулся на съемочную площадку.

– Дайте мне трос, шнур, веревку… Что-нибудь! Скорее!

Кто-то тут же убежал и тут же вернулся, держа в руке остатки каскадерского снаряжения. Страховочного пояса не было, и Хабаров обвязался концом альпинистского троса.

– Ты, чума, что делать будешь? Мало мне одного покойника! Отвечай за вас! Не сметь! Отойти от края! – рявкнул угрюмого вида мужчина из съемочной группы.

Он грубо схватил Хабарова за одежду и попытался оттащить.

– Не дергайся, – сквозь зубы процедил Хабаров и сбил его руки. – Ребята, подержите!

Подбежавшие люди дружно взялись за свободный конец троса, и Хабаров шагнул в бездну.

– Двоих-то выдержит? – опасливо осведомился пиротехник.

– Скоро узнаем…

Ловко опираясь ногами о каменистый выступ водопада, обжигая ладони о шелковый глянец троса, Хабаров спускался все ниже, все ближе. Он торопился, каждой клеточкой тела ощущая, каково сейчас тому, кто у черты.

Парень держался из последних сил, его руки заметно дрожали, пальцы побелели. Лбом он уперся о скалу и то ли охал, то ли бормотал что-то. Хабарова он не видел. Поднять голову, посмотреть вверх он уже не мог.

– Не шевелись! – на подходе приказал Хабаров. – Я сам возьму тебя. Виси, не шевелись!

– Не могу! – прохрипел тот. – Больше не могу!

– Можешь!

Он четким, отточенным движением замкнул задний поясной замок карабина каскадерского снаряжения на тросе, крепко обхватил беднягу левой рукой, так, что тот едва ли мог вздохнуть, пронзительно свистнул и крикнул: «Поднимайте!»

Парень вцепился в одежду Хабарова. Наверху, стоя у края водопада, Хабаров помог ему разжать скованные судорогой пальцы. Они обнялись.

– Ангел-спаситель… Я уже «ящик» примерял.

Окружающие аплодировали, обнимали победителей.

Врач суетился вокруг Хабарова, пытаясь наложить повязку на стертые в кровь ладони, обработать ссадины, оставленные опоясывавшим тело тросом.

Действительно, все хорошо, что хорошо кончается!

Событие решили отметить: нужно было расслабиться. Тут же возник импровизированный столик. Оперативно снарядили в город до магазина гонца.

– Давай за жизнь! – Сева Гордеев коснулся краешком бумажного стаканчика стакана Хабарова. – Не умею я говорить красиво, да и не суть. Ты, Саня, поймешь…

Хабаров улыбнулся, кивнул. Теплые лучики-морщинки залегли легкой паутинкой у внешних уголков глаз.

Здесь, в суете бестолкового пикника, среди чужих, едва знакомых ему людей, против обыкновения, Хабаров чувствовал себя комфортно и на удивление легко.

– А у меня дочурка, Катька. Ей двенадцать весной исполнилось. Когда висел… – Сева запнулся. – Короче, слезы так сами и катятся. Представляешь?! Никогда не плакал. Боль любую терпел. Никогда! А тут… Как вспомню ее глаза… Как она без меня будет… Мы же для них живем. Ради них.

Он смущенно глянул на Хабарова, дрожащей рукой потер щетину.

– Нервы… Не обращай внимания. Пройдет. А как твои спиногрызы?

Хабаров не ответил. Сосредоточенно он вертел в пальцах, покусывал сухую травинку. Все, что ему осталось, это воспоминания. Одна и та же, прокрученная тысячи раз картинка: аэровокзал, рвущие душу объятия маленьких ручонок, осторожный, чтобы не слышала мать, шепот на ухо: «Все равно я буду любить только тебя, папочка…» От этого шепота он долго просыпался ночами и уже до утра не мог заснуть. «Анютка, я виноват, виноват, виноват…» – ныло сердце, ударяя тяжело, невпопад, а душа была готова взять низкий старт. Но время лечит.

– Саня? – Гордеев тронул его за плечо.

– Прости, – поймав настороженный взгляд Гордеева, наконец сказал Хабаров. – Задумался… У меня тоже дочка. Анютка. Не видел ее почти пятнадцать лет.

– Извини. Не знал я, – смутился Гордеев.

Повисла неловкая пауза.

– Да ладно тебе! – Хабаров улыбнулся, потрепал Гордеева по пшеничной шевелюре. – Отболело.

«Только себе не лги. Только не лги…» – подумал он.

Разлили по стаканам остатки водки.

– Ты у кого батрачишь-то?

– Да… Есть одна дерьмовая контора. Работы много. Денег мало. Ни страховки, ни гарантий. Выживай, как хочешь. Нет, конечно, шеф на «мерсе» последней модели ездит, особняк у него на Истре, под Москвой, детишки в Англии учатся. Все, как надо…