Сиверсия

– Сева, ты москвич что ли? – взгляд Хабарова потеплел.

– У-гу, – кивнул Гордеев. – Мы, каскадеры, тут случайно. Кто ж знал, что на край света закинет? Со студией одной, московской, шеф контракт подписал. Кабала, одним словом. Как крепостные. Сейчас этих студий, – Гордеев сплюнул, – как поганок после дождя… Мать их в душу! Жена говорит: бросай, завязывай. На заводе и то больше получишь. Права. Я тут месяца четыре дома отлеживался. В дом ни копейки. Им-то, бабонькам моим, каково?

– Что за контора у тебя?

– «Витязь». Борткевич Николай Яковлевич заправляет.

– Борткевич? Н-да… – Хабаров усмехнулся, брезгливо, нехорошо, и принялся шампуром ворошить жаркие угли сооруженного на скорую руку костерка.

– Что мы все обо мне-то? – спохватился Гордеев. – Ты-то как? Что, где? Судя по тому, как управляешься со снаряжением, навык есть.

– Мы все учились понемногу…

– Да ладно!..

– Рядышком тут райцентр. Отразово называется. Там рыбу чищу и закатываю в банки на радость населению нашей необъятной Родины.

– И все?

– Почему все? Икра, красная и черная, креветки с кальмарами… В ассортименте.

– А горы?

– Что горы?

Сева Гордеев безнадежно махнул рукой. Он потянулся к гитаре, любовно вынул ее из добротного кожаного чехла и, пробежав по струнам, хриплым простуженным голосом напел:

Полно горе горевать,

Нынче надо рисковать,

Снова надо рисковать своей шкурой.

Под кулак подставить нос

И в машине под откос

С бутафорской в голове пулей-дурой…

– Все же нравится.

– Что нравится? – не понял Гордеев.

– Работа. Иначе бы давно на завод. Не прав?

– Знаешь, Саня, может, только по-настоящему и живу, когда есть работа.

– Давно трюкачишь?

– Лет семь.

– Чаева Виктора знаешь? У него…

– Кто ж не знает! – оживился Сева Гордеев. – Его фирма – предмет грез и вожделений нашего брата. Лет десять назад они здорово гремели. Мощно! Потом у них неприятность какая-то вышла. Я толком не знаю. По слухам, шефа их посадили… А что?

Хабаров безразлично пожал плечами.

– Значит, говоришь, предмет грез и вожделений? Хорошо…

Гордеев посмотрел на Хабарова внимательно, пристально, будто стараясь извлечь что-то из самого укромного уголка памяти.

– Погоди, – он тронул Хабарова за плечо. – А я, глухарь на току, все соображаю – сообразить не могу! – он прищурился и, ткнув указательным пальцем в колено Хабарову, победоносно заявил: – Нам же ролики крутили в школе. В школе каскадеров. Как учебное пособие. Понимаешь? Автотрюки. Класс! – он радостно затряс руку Хабарова. – Воистину, земля круглая. Саня Хабаров! Ну, сучий потрох! Чего ж не сказал?!

– Брось, – отмахнулся Хабаров.

– Чего брось? Чего брось?! Серега, иди сюда! – крикнул он второму каскадеру. – Кто у нас здесь, у костерка-то…

– Остынь. Не егози! – жестко то ли попросил, то ли потребовал Хабаров.

Какое-то время они сидели молча. Хабаров наполнил свой пластиковый стаканчик до краев водкой и, не глядя на Гордеева, выпил.

– Помянул, значит? – искоса поглядывая на Хабарова, спросил тот.

– Значит, так.

– Да тебе же равных до сих пор нет! Мы же все учились у тебя! Саня, ты же…

– Оставь, – Хабаров положил руку Гордееву на плечо и очень спокойно, с улыбкой повторил: – Оставь, ладно? Солнце в зените склоняется к закату, полная луна – убывает, пышный расцвет сменяется жалким увяданием, за радостью всегда идет печаль. Так говорил великий «Старец с берегов Реки» [10] . Все закономерно, все идет своим путем… Все нормально!

Расставались у гостиницы.

– Может, полетим в первопрестольную вместе?

Хабаров улыбнулся.

– Я уже староват для подвигов. Вам, орлам, они в самый раз!

На прощание обнялись и долго хлопали друг друга по спинам.

Назад, в Отразово, Хабаров добирался на рыбхозовском буксире. Всю дорогу он сидел на корме, на пустых рыбных ящиках, тупо глядя на воду, не замечая ни дождя, ни пронизывающего ветра. В жизни он был лишним.

– Среди многих видов самозащиты, практикуемых народами мира, отечественный вид рукопашного боя – самбо – занимает совершенно особое место, – голос Хабарова гулким эхом отдавался в лабиринтах спортивного зала. – Дело не только в огромном многообразии приемов, – а их более десяти тысяч, – а скорее в том, что система самбо возникла в результате объединения наиболее эффективных приемов единоборств целого ряда национальных школ борьбы. Боевой его раздел долгое время был секретным, так как в него входят опасные захваты, броски, удары, воздействия на особо уязвимые точки человеческого тела, болевые приемы на все суставы рук и ног, приемы по использованию подручных средств и окружающей обстановки в условиях боя…

– Короче, Склифосовский! – крикнул опер-верзила, сидевший рядом с начальником райотдела. – Мы сюда не лекции слушать пришли. Или ты кроме как языком молоть, ничего не можешь?

Публика одобрительно зашумела.

– Один из корифеев самбо, Анатолий Аркадьевич Харлампиев, считал, что выдержка – главная черта хорошего борца, – спокойно продолжал Хабаров, непринужденно расхаживая в новеньких борцовках по застеленному матами полу вдоль сидевших в рядок на гимнастических скамейках стражей порядка.

В руках он тискал маленький резиновый мячик. Вдруг, совершенно неожиданно, с разворота, Хабаров с силой швырнул этот мячик прямо в грудь словоохотливому верзиле. Тот растерянно хлопая глазами смотрел на Хабарова, ловко поймавшего отскочивший мяч.

– Внимательность и концентрация на действиях противника – эти качества вы должны вырабатывать в себе. Вместо мяча мог быть нож.

Он взял нож и подозвал того, в кого метнул мяч в начале.

– Возьми нож и нападай.

– Как? – не понял новоиспеченный спарринг-партнер, бывший головы на две выше Хабарова.

– Как угодно. Давай! – подбодрил его Хабаров.

– Не буду я, – отмахнулся тот, глядя на начальника отдела. – А если я зарежу этого бородатого хлюпика, мне что, сидеть? Товарищ подполковник, это ж «финка». Холодное оружие. Надо еще узнать, где он ее взял.

– Поговори у меня, Белобров! Выполнять приказ! – рявкнул начальник отдела.

– Есть, – нехотя ответил тот и вяло, театрально занес нож над головой.

– Смелее! – подбодрил Хабаров. – Этот прием офицеры отрабатывали на мне девять лет. Ты не последний.

Оперативник усмехнулся и робко приблизил нож к груди Хабарова. Хабаров перехватил его руку.

– Я вас просил нанести удар.

– Не могу я! – взмолился оперативник. – На матах муляж лежит. Дайте мне муляж.

Хабаров взял у противника нож, через голову, как бы между прочим, метнул его. Нож воткнулся точно в узенькую деревянную стойку шведской стенки. Противнику он подал муляж: деревянная ручка, резиновое лезвие.

– Это ж другое дело! – повеселел Белобров. – Ну, держись. Сейчас я тебя уделаю! – и со сдавленным хрипом он, как фехтовальщик, сделал выпад в сторону Хабарова.

В следующую секунду Белобров уже был обезоружен и, лежа на матах, изумленно поглядывал по сторонам:

– Во дела! Как это?! Где нож-то?

Хабаров подал ему руку, помог подняться.

– Не ушибся?

– Нормально… – смутился тот.

– Следует помнить, что все виды защиты от вооруженного нападения заканчиваются добивающими ударами либо болевыми приемами. Вы не вправе вести себя с противником так, как ведем себя мы, дружески похлопывая по спинам. Защита выполнена только тогда, когда атакуемый отобрал оружие, перекрыл возможные пути его использования или когда противник по своему физическому состоянию не имеет возможности продолжать атаку. Как сейчас, – и он аккуратно «уложил» на ковер ничего не успевшего понять Белоброва. – Мне нужны четверо. Кто желает?

Движимые интересом, поднялись сразу несколько ребят. Хабаров отобрал самых крепких.

– Возьмите эти деревянные палки. Разойдитесь в стороны, образуя круг диаметром метров в семь. Когда я подам команду, вы будете нападать. Вы можете этими палками нанести мне удар, можете колоть.