Страница 211 из 255
Для тонкости талий полезный, Не кожаный носят они, А кованый пояс железный, Что обручу только сродни.
И головы также несчастным Пред свадьбою брили».- «Вот жуть!..» «И мазали сливочным маслом…» «Да ты сочиняешь?» «Ничуть!
Мол, если луч солнца заметит На темени хоть волосок, Согласно старинной примете, Оставит без дождика бог.
Должна пред аулом экзамен Была там невеста держать. Серп — в руки: Посмотрим, мол, сами, Как можешь ты, девушка, жать?
Вручали топор для потехи, Тупой, как балды голова: «Колоть ты умеешь орехи, А как, мол, ты колешь дрова?..»
Не в девичьей горской натуре Бежать разговора подруг, И девушка из Хелетури С улыбкою вспомнила вдруг:
«На клубной играла я сцене, А тот, кто признался в любви, Сказал мне порою весенней: «Оставь увлеченья свои!»
Устроил он ревности сцену (При всех целовалась с другим): «Пускай драмкружковцы замену Найдут. Не обязана им».
Пришлось мне сказать поневоле: «Чудак, не тебе ли под стать Сегодня все женские роли, Как в древнем театре, играть?»
И спор наш окончился длинной Размолвкой. Но месяц назад Явился жених мой с повинной: «Прости, говорит, виноват…»
Есть в каждом ауле обычно И речка своя, и родник, И даже особый, отличный От прочих селений язык.
Вот так и у девушки каждой, Что учится здесь, приглядись: Свой день за плечами вчерашний, Судьба своя, чаянья, жизнь.
Как звезды в полуночной сини, В круг судьбы сошлись их. Я рад, Что в этом созвездье отныне Ты будешь сиять, Асият.
*
Экзамены. Памятна многим Тревожная эта пора. А сдашь их — забыты тревоги, Что так волновали вчера.
Пока все идет без оказий, Уже на «четыре» и «пять» Сданы два экзамена Асей. А третий ей в среду сдавать.
Пять дней впереди, и к тому же Устала уже голова. Ей отдых немедленный нужен: Подруга, пожалуй, права.
И вышла с подругою этой Она погулять вечерком. Аварский цветок, мной воспетый, Сдружился с кумыкским цветком.
Был возраст у них одинаков, Как хочешь его назови. То возраст несорванных маков, Проснувшейся жажды любви.
Обид, остывающих скоро, Заветных надежд золотых… Шли девушки рядом. И город Смотрел, как влюбленный, на них.
Он будто затем, чтобы взгляды Привлечь этих юных подруг, Театра и летней эстрады Афиши развесил вокруг.
Вокзал. Не отсюда ли разве Идут на Москву поезда? И тут же увидели Каспий, Что был величав, как всегда.
И обе смотрели на море, Как будто бы на мудреца, Что много поведать историй От первого может лица.
Знал Каспий и скорбь, и напасти, Пьет реки, бегущие с гор, Шторма, словно бурные страсти, Волнуют его до сих пор.
То станет седым, разъяренным, То синий он, как небосклон. То кажется полем зеленым, То в красный наряд облачен.
То лунным ремнем подпоясан, То в тучи, как в бурку, одет. Наверное, в жизни обязан Я многим ему как поэт.
Заставив разуться красавиц, Он нежно коснулся их ног. И брызги его оказались У девушек в ямочках щек.
И долго еще целовал он Следы их ступней на песке, На берег бросавшийся в алом, Вечернем своем башлыке.
Подруги в кино побывали, А вышли когда из кино, Окутались сумраком дали, Звезд на небе стало полно.
Серебряный месяц лобастый Вплывал уже с моря в горсад. Вдруг голос послышался: «Здравствуй! Откуда ты здесь, Асият?»
И юноша гор в гимнастерке С улыбкою к ней подошел. Простой, как слова в поговорке, Смутился, а с виду — орел.
И были при свете фонарном От снятых погон полевых Заметны у этого парня Следы на плечищах крутых.
Подруга сейчас же смекнула В сторонку тайком отойти. «Вах! Здравствуй, Юсуп! Из аула Давно ли ты ?» «Месяц почти.
Твой голос случайно в толпе я Услышал — и сразу вослед, Шагаю, окликнуть робею, Все думаю: ты или нет?»
И встретились. «Люди не горы, Хоть время летит, как поток С высокой вершины…» «В который Ты бросила красный цветок…»
Дошли до дверей института. Свет падал на них из окна. Печальна прощанья минута… «Пора мне», — сказала она.
«Когда же мы встретиться сможем?» «Не знаю». — «Ты занята?» — «Да…» Он думал: оглянется все же. Да где там! Знать, слишком горда.
Тонка, как серебряный месяц. Светла, точно свет из окна. Кто знает, быть может, раз десять В душе оглянулась она.
У встреч есть особое свойство: Приносят иные из них Блаженнейшее беспокойство Горячим сердцам молодых.
Понять ее чувства несложно: Давно этот парень ей люб. И сладко душе, и тревожно, Ах, что ты наделал, Юсуп?
Подруга смешком залилася: «Клянусь, не пойму ничего! Ведь ты говорила мне, Ася: Не знаю, мол, здесь никого».
Ответила Ася смущенно, Зардевшись, как спелый кизил: «То парень один из района, В соседнем ауле он жил…»
*
Подруги уснули. Уж поздно. Не спит только Ася одна. В окно заглядевшись на звезды, Чуть слышно запела она:
«Море ворчит, словно спящий медведь. На небе белую вижу тесьму. Бедное сердце мое, ты ответь: Сон не приходит ко мне почему?
Месяц как брат самоходной ладьи, Каспий седой погрузился во тьму. Иль часовые вы, очи мои, Гоните сон от себя, почему?
Счастлив утес, на груди у него Свила голубка гнездо себе вновь. Без разрешения ты моего Сердце в гнездо превращаешь, любовь.
Мысли, как лани, когда их вспугнет Выстрел охотника у родника. Ветер, сорвись ко мне с горных высот, Сердце мое остуди хоть слегка».
*
Два сердца держу на примете. И вновь убеждаюсь и вновь Я в том, что бывает на свете Невысказанная любовь.
Давно о Юсупе и Асе Речь эта зайти бы должна. В десятом учился он классе, И в пятом училась она.
Экзамены сдал не без блеска, А через четыре денька Из военкомата повестка — Он призван в ряды РККА.
Для проводов люди по тропам Сходились. Был стар тут и млад. Юсуп на коне белолобом Подъехал в толпе к Асият.
И девочка на годекане Зарделась вдруг ярче огня, Когда протянул на прощанье Он руку, склонившись с седла.
Уехал далеко, а вскоре Рванулась к оружью страна: Народу на горькое горе Как гром, разразилась война.
И ветры, пропахшие дымом, Касаясь крылами земли, Вначале родным и любимым Печальные вести несли.
Казалось, с простреленных крыльев Кровь наземь роняют они… Был слух, что Юсупа убили На Припяти в первые дни.
Потом говорили, что ранен, Что сгинул в германском плену. Трудились в полях аульчане И слали сынов на войну.
А матери в гордой печали На танки сыночкам своим Алмазные серьги сдавали И кольца с огнем золотым.
Ох, кто эти годы забудет, Беду, отступленья, бои! Но чудо свершили вы, люди, Товарищи, боги мои!
В письме сообщал аульчанин: «День каждый на фронте горяч. Сегодня смертельно был ранен В атаке Алиев Махач.
Дополз до ложбинки он, силясь Снять с пояса флягу свою. Из боя Юсуп его вынес, Хоть сам был, контужен в бою.
И кто-то вернувшийся в горы Кому-то при встрече сказал, Что будто бы в чине майора В Берлине Юсупа видал.
Весною победного года, Чуть сдвинув фуражку свою, Военный — видать, из похода — У школы присел на скамью.
Прислушался жадно к урокам, Морщинки легли возле губ. В окно посмотрел ненароком, Воскликнула Ася: «Юсуп!»
Юсуп! Это он, без сомненья, Звонок прозвучал через миг. И девушками в окруженье Без боя был взят фронтовик.
Забыв об исхоженных далях, Пред ними сержант, не майор, При двух орденах и медалях Стоял, улыбаясь в упор.
Волос его тьму полуночи Прорезала млечная нить. Шепнул Асият он, что хочет До дому ее проводить.
Она опустила ресницы, Вся вспыхнув, как спелый ранет, Пошла по тропе, что змеится, А парень за нею вослед.
Она от него, как нарочно, Пустилась бежать до дверей, И утром с мальчишкой-нарочным Записку отправил он ей.
Она не взяла той записки, А дня через три, как судьба, У речки, взметающей брызги, Свела их случайно тропа.