Страница 21 из 255
Идут побеги от корней, Да будет дом в зеленой сени — И обитают в доме тени Отца и матери моей.
Ты дом построй мне, Абдула, Чтоб в нем, хоть то небес забота, Моя бы спорилась работа, Жар в очаге вздымал крыла.
Клянусь тебе, мой дорогой, Твоя оценится заслуга, Коль будет дом открыт для друга, Для вести доброй и благой.
НЕВЫДУМАННАЯ ИСТОРИЯ
В горах среди родного люда Он Насреддину лишь чета. Абдулхаликова Махмуда Хочу воспеть я неспроста.
Мой близкий друг и родич дальний, Давно он признанный актер. Я и веселый и печальный Люблю вести с ним разговор.
Ко мне однажды зачастил он, И знать не мог я, почему Все вынуждал с лукавством милым Меня стихи читать ему.
И вдруг: в театр приглашенье. Зал полон. Вижу в свой черед. Что даже с гор на представленье Знакомый прикатил народ.
Вот поднят занавес. Что это? Не понимаю ничего! На сцене в озаренье света Себя я вижу самого.
И голос мой, и каждый жест, И нос мой. Отрицать не стану, Что он до самых дальних мест Всему известен Дагестану.
Как в зеркале, свой видя лик, Клянусь, подумал поначалу: «Ужель не сам предстал я залу, Ужели это мой двойник?»
Меня сидевшие окрест Неугомонною ордою Аварцы повскакали с мест, Как поднятые тамадою.
Загадкою томился люд, Сомненья в нем метались тени: Расул Гамзатов иль Махмуд — Кто перед ним сейчас на сцене?
А я сидел и тих и нем, Смущенье в облик свой впечатав, Но вскоре ясно стало всем, Что лишь один Расул Гамзатов.
Меня копируя, актер Пред тайной разорвал завесу: Свалился в яму, где суфлер Сидит, когда играют пьесу.
Подумав: «Экая беда!» — Я, из людского выйдя круга, В больницу кинулся, куда Свезли сородича и друга.
В бинтах и гриме он лежал, Но не стонал при посторонних И не мою уже держал Шальную голову в ладонях.
Стихи читая сорок лет, Ценя комедию и драму, Еще на людях как поэт Я не проваливался в яму.
Вздохнув печально и светло, В бинтах, как будто в белой пене, Махмуд сказал: «Мне повезло, Что я играл тебя на сцене.
Подумай, дорогой, о том: Что, если б с облаками вкупе Пред миром в образе твоем Возник на скальном я уступе?»
И, вспомнив зала сладкий гул И звездность своего успеха, Он мне победно подмигнул И громко застонал от смеха.
ПОЖАР В ГОСТИНИЦЕ «РОССИЯ»
Я был у немцев западных, когда, Другие сообщенья пересиля, «В Москве горит гостиница «Россия»!» — Поведала газетная орда.
Смекнул я сразу, что она не врет, Но только уж деталей смакованье Напоминало злое ликованье, Мне виделся злорадства черный рот.
Ах, этот словоблудья пир баварский! Шутили, масло подливая в жар: «Хоть рядом находился князь Пожарский, Он был не в силах потушить пожар…»
«В Кремле всю ночь не зажигали света, Он был огнем пожара озарен…» — Вы, герр Гамзатов, что могли б на это Сказать? — и поднесли мне микрофон.
— Ах, господа, чего таить, пожары, Где б ни были они, всегда беда. Явил бы неучтивость я, пожалуй, Когда б вас не утешил, господа.
Читателей найдете благодарных Вы там, где не сгорают от стыда. А нам, клянусь, для рукавов пожарных Не требуется рейнская вода!
Известно всем — огня опасен норов, Но мнение сложилось у меня, Что — нет на свете лучших брандмайоров, Чем наши укротители огня.
И смерть сама их запугать не в силе, Надеюсь, не забыли вы того, Как, в полымя кидаясь, выносили Они детей немецких из него?
События предстанут пусть нагими, Как истина, сквозь дымные года. Пожары, разожженные другими, Гасить нам приходилось, господа.
Готов признаться, если вам угодно, Что нахожусь я в курсе новостей. И сообщить вы можете свободно: «Отель «Россия» снова ждет гостей!»
МУДАТКА
*
Изрек пророк: «Нет бога, кроме бога!» Я говорю: «Нет мамы, кроме мамы!..» Никто меня не встретит у порога, Где сходятся тропинки, словно шрамы.
Вхожу и вижу четки, на которых Она в разлуке, сидя одиноко, Считала ночи, черные, как порох, И белы дни, летящие с востока.
Кто разожжет теперь огонь в камине, Чтобы зимой согрелся я с дороги? Кто мне, любя, грехи отпустит ныне И за меня помолится в тревоге?
Я в руки взял Коран тисненый строго, Пред ним склонялись грозные имамы. Он говорит: «Нет бога, кроме бога!» Я говорю: «Нет мамы, кроме мамы!»
*
Три страстных желанья – одно к одному – Душа во мне пламенно будит… Еще одну женщину я обниму, А после – что будет, то будет.
Еще один рог за столом осушу, За это сам бог не осудит. Еще один стих о любви напишу, А после – что будет, то будет.
Я женщину обнял, но словно она Не та, что светила надежде. И уксусом кажутся капли вина, И стих не искрится, как прежде.
И пущенный кем-то обидный хабар Над горной летит стороною О том, что угас моей лихости жар И конь захромал подо мною.
Себя отпевать я не дам никому, Покуда, – пусть мир не забудет, – Еще одну женщину не обниму, А после – что будет, то будет.
Покуда еще один рог не допью И, каждое взвесив словечко, Покуда стрелу не заставлю свою Попасть в золотое колечко.
Я звезды зажгу у стиха в головах, И время его не остудит. И вы удивленно воскликнете: «Вах!»… А после – что будет, то будет.
МУЛАТКА
Вновь половинчатой, неспелой Взошла над островом луна, И одинокой лодкой белой Скользила по небу она.
И ночь шуршала черным шелком, И ночи африканский лик В Сантьяго вдруг на камнях желтых Воочью предо мной возник.
Невдалеке плела узоры Речушка, вольности полна, Невидимого дирижера Казалась палочкой она.
И две мулатки песню пели, В словах искрились угольки, Горячих губ, что пламенели, Слегка белели уголки.
Пленен был песней этой сразу И оценил ее чекан Я – горец, преданный Кавказу, Перелетевший океан.
Слова в ней были как загадки, Но лишь для слуха моего. Ах, где вы взяли их, мулатки? Петь научились у кого?
Быть может, трепетно и смело, Вблизи карибского кольца, Так мама черная вам пела Про белоликого отца?
Иль, может, так в открытом море Отец ваш черный При луне О белолицей пел сеньоре – Своей возлюбленной жене?
Отца и матери напевы, Отца и матери черты Вам путь открыли в королевы На карнавалах красоты.
О Куба, гордая мулатка, Был от тебя я без ума, Ты королева, и солдатка, И революция сама.
И жизнь свою считать я тоже Давно мулаткою привык, Чья мать от века – чернокожа, Отец от века – белолик.
И мама черная пусть будет Дарить мне сон, задув ночник. Пусть на заре в горах разбудит Меня отец, что белолик.
И песнь моя – мулатка тоже, И, верный не календарю, Порой то ласковей, то строже Ее устами говорю.
И в сферах звездного порядка, Печаль и радость нам суля, Лети, прекрасная мулатка – Планета с именем Земля!
ВЕРНОЕ СЛОВО
Время, время! О нем горячо, И правдиво писали, и ново, Но все кажется мне, что еще Не сказали мы верного слова.
Это слово ищу на земле Я – невольник раздумья и чести, Как печальная ищет во мгле Память сердца пропавших без вести.
Для того, кто коснулся стремян, Но тропы не находит к порогу, Это слово ищу, как в буран Ищет лошадь седая дорогу.
«Где болит у тебя, мой сынок?» Мать над люлькой склоняется снова. Так, во власти любви и тревог, Я ищу это верное слово.
Где найти его? Мучаюсь я И над бездною горного склона Это слово ищу, как судья Ищет истину ради закона.
И пускай даже завтра умру, – Мне ль бояться удела такого, Если я, призывавший к добру, Отыщу это верное слово?
*
Зря познал я усердье И касался пера. Зря будил милосердье Я во имя добра.
Зря кружил по планете, Что тревоги полна. Все дороги на свете – Как дорога одна.
Зря огонь мне завещан. И влюблен допьяна Зря был в тысячу женщин, – Все они как одна.
Зря с невеждами споры Вел я в поте лица, – Раньше рухнут все горы, Чем оспоришь глупца.