Страница 209 из 255
За то, чтоб тянулась столетье Счастливая жизнь молодых И самым печальным на свете День свадебный был бы для них.
К супруге, притихшей и жалкой, Вдруг крикнув, подобно сычу, Осман устремился и палкой Ударил ее по плечу.
Нет, он не нарушил приличий Аулов, затертых меж скал. Осман, соблюдая обычай, На танец жену приглашал.
Горянка не павой ходила, Тускла и бледна, как свеча, В том месте плечо ее ныло, Где палка коснулась плеча.
И вышел на плоскую крышу Гулявший на свадьбе народ И, с крыши сгоняя мальчишек, Открыл подзатыльникам счет.
Посыпан, веселью на милость, Был мокрой соломою двор, Чтоб пыль из-под ног не клубилась, Когда проносился танцор.
А пары друг друга сменяли. Вот замер Максуд на носках. Лишь пальцы его танцевали, И люди воскликнули: «Вах!»
Ах, пальцы Максуда, вы в пляске Дань отдали чувству сполна. И, словно по вашей указке, Кружилась Максуда жена.
Потом с низкорослым Омаром Айшат рассмешила гостей. Пыхтел кавалер самоваром, И был он до пояса ей.
В сторонке от смеха и пляса В сверкающий свадебный чан Баранье вареное мясо Бросал не спеша Сулейман.
Спиной уперевшийся в бочку, Трезвейший из всех земляков, Откусывал он по кусочку От самых мясистых кусков.
С тарелкою сырников белых Присел Амирхан на порог И, сколько, смакуя, ни ел их, От них оторваться не мог.
Рашиду досталось от тещи (Ах, как же такое простить!): Из Итля — чего уже проще? — Забыли Гаджи пригласить.
И тех, кто не мог в опьяненье Ни шагу пройти уже сам, Любивший читать наставленья Сайд разводил по домам.
Мансур поругался с Гимбатом, И начался пьяный скандал. Кто правым был, кто виноватым, Аллах бы — и тот не сказал,
Один нападал на другого, Брань сыпалась, словно картечь. И русское хлесткое слово Вплеталось в аварскую речь.
Вдруг с крыши, как будто с насеста, Дагат закричал петухом. «Эй, люди, смотрите, невеста Идет танцевать с женихом!»
И три зурнача на ступеньке Напомнили вмиг о себе. Орехи, конфеты и деньги Летели под ноги Супе.
Она танцевала неловко, Прямая, как будто стрела. И скрыть дорогая обновка Больших ее рук не могла.
Мальчишки карманы набили Конфетами разных сортов, И вниз головою ходили Пять свадебных ловких шутов.
И снова лезгинка звучала, Взлетали папахи в толпе. О горская свадьба, немало Веселья и грусти в тебе!
Луна поднялась над вершиной, И тут в полумраке двора Послышался крик петушиный: Сигнал — расходиться пора.
Гость свадебный, трезв или пьян ты, Пора этот дом покидать. Устали уже музыканты, И ждет новобрачных кровать.’
И все разошлись. И не так ли, Как в логове волчьем коза, Стояла в Османовой сакле Невеста, потупив глаза.
*
«Салам! Поздравляю. Ты дома! Стяни-ка с меня сапоги, Жмут, словно они не из хрома, Полегче… Не вырви ноги.
Вот так! Хорошо! Молодчина! С тобой мы поладим, поверь. В таз воду налей из кувшина И ноги помой мне теперь.
Послушною будь, как жена, ты. Эй, что отвернулась? Ужель Забыла о том, что должна ты Стелить нам обоим постель?
Ну-ну!.. Да не стой же ты пешкой! Одежу на стул положи. Ночь с клюв воробьиный… Не мешкай. Что сказано?.. Лампу туши!»…
Подумал с тоской, как на тризне: «Сердца ваши бьются не в лад: Такой бы супружеской жизни Могла б ты не знать, Супойнат.
Лишишься ты имени даже. И так поведется у вас: «Эй!» - коротко муж тебе скажет, И ты отзовешься тотчас.
Где печь, разгораясь сердито, То фыркнет, то выстрелит вновь, Половник, кастрюлю и сито Вручит тебе завтра свекровь.
Крутись, мол, невестка, на кухне, Тебе отдыхать недосуг… Нарядные платья и туфли Ты спрячешь в глубокий сундук.
В нем будут лежать без отрады Годов они много — не дней. На свадьбу все эти наряды Подаришь ты дочке своей».
*
Читатель, с тобой я согласен: Покинув османовский двор Пора бы вернуться нам к Асе, Продолжить о ней разговор.
Ты прав. Да что делать с Супою, - Нейдет из моей головы. То, вижу, шагает тропою С тяжелой охапкой травы.
То чистит опять у порога Осману она сапоги. Спит мало. Работает Много. Темны под глазами круги.
Тверды на ладонях мозоли, И под вечер ноет спина. Приходится в доме и в поле Трудиться Супе дотемна.
Она — не чета дармоеду. Ей отдана кухня в удел, Но в рот попадает к обеду Лишь то, что Осман не доел.
Не вынесет сора наружу, Хоть муж изобьет — все равно, Ее уважение к мужу В покорности заключено.
Жена у Нафи захворала. Сам воду принес он в обед. Супа, засмеявшись, сказала: «Подмочит свой авторитет!»
Слова эти слышать мне больно. Бог мой, до чего же глупа Лихую судьбу добровольно Избравшая в жизни Супа!
Пускай не о ней эта повесть, Но должен, о женщина гор, Я прямо, как требует совесть, Сказать тебе нынче в укор:
Разумно от пороха спички Подальше держать, а душой Быть глупо по старой привычке В сторонке от жизни большой.
Идешь по камням ты, хоть рядом Дорога открыта для всех. Ждешь, хворая, знахарку на дом, Хоть доктора вызвать не грех.
Не сядешь с мужчинами вместе К столу ты. «Садись, не робей!» Как мужу не бить тебя, если Сама говоришь ему: «Бей!»
Сама виновата, коль ныне Считаешь, прабабкам под стать, Что ты недостойна мужчине «Салам!», повстречавшись, сказать.
По темным углам перед светом Не прячься ослепшей совой. Мужчин уважай, но при этом Их ниже не будь головой!
Растет моя дочка. До свадьбы Немало воды утечет. Но все же сегодня сказать бы Хотелось мне, глядя вперед:
Коль буду, насупившись тучей, Я вроде Али виноват, Пусть из дому дочь моя лучше Уйдет, как ушла Асият!
*
Достигнув в пути перевала, Мы смотрим вперед с высоты… Я рад, Асият, что не стала «Османовой Асею» ты.
Во мглу погрузились нагорья, Туман по ущельям клубя, Ушла босиком ты, и вскоре Подружки догнали тебя.
Догнали. Гурьбой обступили. Сняла свои туфли Марин: «Возьми. Мне другие купили, Размер у нас вроде один».
Жакетом укрыв твои плечи, Сказала Айша, в свой черед: «Он теплый, из шерсти овечьей, К тому же тебе он пойдет…»
Тебя от семьи отлучили, Ушла ты из дома отца, Но на стороне твоей были Аульских подружек сердца.
Их чувства тебя согревали. Уже позади перевал. И ветер в бескрайние дали Лететь тебе с ним предлагал.
А речка умчаться по склонам Звала тебя с ней заодно… Но вот уже в центре районном Беседуешь ты в районе.
И под вечер в этом селенье, Найдя у знакомых приют, Перо обмакнув, заявленье Ты стала писать в институт.
Лиловые сохли чернила, Сливались с тревогой мечты. В четырнадцать строк уместила Свою биографию ты.
В таком родилася году, мол, В таком-то, мол, в школу пошла. А сколько я дум передумал, Дней сколько провел у стола!
И с осени рыжей к апрелю, Глянь, сколько я строк написал, Но в них про одну лишь неделю Я жизни твоей рассказал.
Была бы, конечно, ты рада На почту тотчас поспешить, Да две фотокарточки надо К бумагам еще приложить.
И утром по улочке тесной Дошла до второго угла И тут фотографии местной Шедевры увидеть смогла:
Вот скачки. Лихой из Гуниба Наездник, а чуть в стороне Гафурова Абуталиба Портрет, что запомнился мне.
Вчерашний лудильщик, он скуки И часа не знал одного, С набухшими жилами руки Лежат на коленях его.
Подтянутый летчик в пилотке, А вот вся семья, словно взвод, — Старик поседелый в середке, Со дней Шамиля он живет.
Доярка со знатной коровой, С колхозной отарой чабан. На белой подушке пуховой — В чем мать родила — мальчуган.
Красавица с гордой осанкой, С портфелем — ученый пострел, Водитель такси — за баранкой, На бочке верхом — винодел.
А рядом, поднявшая бубен, На сцене артистка Муи. Она исполняла здесь в клубе Любимые песни свои.
По узенькой тропке кремнистой Вершину, что в дымке видна, Идут штурмовать альпинисты, Меж ними горянка одна.