Страница 20 из 38
— В общем-то, нет, если не считать того, что в крови у бабульки обнаружены следы снотворного…
— Ты хочешь сказать…
— …что кто-то очень хотел, чтобы она заснула в ванне. Но доза оказалась явно маловатой, не успела подействовать и пришлось старушку руками топить.
— А может, она сама снотворное приняла?
— Может, и сама. Ну все? Я могу быть свободен?
— Иди, — разрешила я и, подумав, добавила: — Спасибо.
Тенгиз широко улыбнулся и скрылся в здании.
Как только я тронулась с места, Люська, заелозив на сиденье, без особой надежды поинтересовалась:
— Домой, Жень?
— Зачем?
— Так ведь Вовка… И потом подписка… Тенгиз тоже советовал…
Я бросила на подругу презрительный взгляд. Она вздохнула и, похоже, смирилась со своей судьбой.
Через час мы тормозили в Капустине, возле дома покойной Сони Либерман. На наш звонок из калитки вышел молодой парень и не слишком любезно спросил:
— Чего надо?
— Привет, — ответила я, — а ты кто?
— Конь в пальто! — огрызнулся парень.
— Ты, мальчик, не груби тете, — строго посоветовала Люська. — Тетя у нас сердитая, ежели разозлится, может и по шее двинуть! Лучше ответь нам на несколько вопросов, глядишь, и повезет тебе — на свободе еще немного погуляешь!
Парень слегка побледнел и еще раз, но уже другим тоном спросил:
— Чего вы хотите?
— Умница, — похвалила я его, — быстро соображаешь! Ты работал, когда Соня погибла?
— Н-нет, не я! Серега один в то дежурство маялся.
— А что у вас за график?
— Обычный. Двое суток мы с Толяном, а двое — Серый с Пашкой. В ту смену у Пашки как раз приступ аппендицита случился. Его отсюда на «Скорой» и увезли. Серый решил один додежурить, а уж в следующую смену дружка своего прихватить, пока, значит, Пашка лечиться будет…
— Ага, ясно, — я задумчиво почесала затылок. — А где мы можем Серегу этого найти?
— Так это… В тюрьме… — паренек побледнел еще больше. — Его ведь задержали… до выяснения…
Во как! Охранника, значит, под замок, а у нас с Люськой — подписка о невыезде. Хорошо все-таки иметь Вовку в родственниках!
— Ой, господи, совсем из головы вылетело! — всплеснула я руками. — А Паша, говоришь, в больнице?
Парень кивнул.
— В какой?
— В центральной, городской… Хирургия, девятая палата… Чертов его фамилия… А меня Василий зовут, — добавил охранник.
Я кивнула и задала еще один вопрос:
— Слушай, Вася, а Соня часто вас привлекала к работе в качестве шофера?
— Бывало. Тогда один оставался на объекте, а другой шоферил…
— А сейчас напарник твой где?
— Обход делает. Позвать?
— Да нет, не надо, — отказалась я. — Ты, пожалуй, скажи нам адрес Пашки, на всякий случай…
Василий дал нам домашний адрес Павла, помахал рукой на прощание и попросил:
— Вы ему привет передавайте…
К счастью, Павел жил в нашем городе и лечил свой аппендицит в нашей же городской больнице. Поэтому Люська ворчала совсем недолго и вскоре уже с чувством подпевала моему любимому Меладзе, кассету которого я практически не вынимаю из магнитолы.
Городская больница располагалась неподалеку от центрального парка и являла собой семиэтажное здание когда-то белого цвета.
Наш мэр в последнее время проникся идеей сделать город столицей Московской области. В связи с этим он установил на площади перед муниципалитетом огромный глобус, вероятно, Подмосковья с красной точкой посередине. Думаю, что эта точка символизировала столицу Московской губернии. По причине сильной занятости всеми этими делами мэр совсем позабыл о всех медицинских учреждениях будущей столи-цы в общем и о городской больнице в частности. Здание, построенное лет тридцать назад, постепенно ветшало, канализационные и отопительные трубы то и дело лопались, и приходилось только удивляться самоотверженности и смелости врачей и больных, рискующих здесь находиться.
В холле больницы сидело несколько человек. Были это больные или их родственники, определить не берусь: по причине холодов все облачились в верхнюю одежду и уличную обувь. Возле окошка справочной, которая, судя по табличке сверху, работала круглосуточно, постепенно остывал в ожидании какой-то невысокий дядька.
— Не работает? — грозно спросила я, стукнув в окошко.
— Хрен ее знает, — обдал нас перегаром мужичок с ноготок. — Два часа жду — никого нет. А без пропуска не войдешь…
Далее последовал набор непечатных выражений, из которых я, как филолог, поняла только предлоги. Люська с уважением глянула сверху вниз на корифея народной словесности.
— Как это «никого нет»? — рявкнула я. — Тут написано «круглосуточно»!
— У меня тоже на сарае кое-что написано, а там дрова сложены, — хихикнул мужичок и в сердцах хватанул по раме кулачком.
Втроем мы уставились на окошко в ожидании каких-нибудь перемен. Ничего не происходило.
— Безобразие! — громко возмутилась Люська. — Я буду в Минздрав жаловаться!
Резонно рассудив, что жалоба, скорее всего, канет в вечность, я коротко скомандовала «За мной!» и решительно двинулась к стеклянным дверям. Тут же, откуда ни возьмись, возник добрый молодец в форме охранника и лениво протянул:
— Вы, граждане, куда путь держите?
Дядька хотел объяснить молодцу наш маршрут, но я незаметно ткнула его в бок и как можно убедительнее заявила:
— К главному! У моего дяди гангренозные изменения ревматических конечностей в правом верхнем углу левой половины заднего мозжечка! Уникальный случай, между прочим! Главный нас с утра ждет, но мы опоздали — дядю откачивали…
Мужичок проникся, сделал грустное лицо и приготовился падать в обморок. Люся бережно подхватила его под локоток, страхуя хуя от несчастного случая, и осуждающе посмотрела на добра молодца. Пока тот осмысливал диагноз, мы торопливо прошмыгнули к лифту. Оказавшись внутри кабины, все трое облегченно вздохнули.
— Ну, девки, с меня пол-литра! — восхищенно моргнул дядька. — Цельный день здесь маюсь!
— Тебе куда? — спросила Люська.
— Так в хирургию же! Дружок мой, Семеныч, с супругой своей повздорили малость! Она дама крупная, ну и зашибла его ненароком! Третий день здесь мается, бедолага! Семеныч-то, святой человек, на супругу не гневается, ни-ни! Вчерась позвонил мне по оказии. «Кузьмич, говорит, спасай! Не могу я здесь больше всухую лежать! Помираю, грит, весь на корню!» Я-то мигом смекнул, чего дружку надо, ну и… А тут… Девки, а может, того? У меня есть…
Кузьмич многозначительно подмигнул и распахнул кургузую куртенку. В обоих боковых карманах нахально торчало по горлышку поллитровой бутылки водки.
— Не, Кузьмич, спасибо! — проявила я благородство, вспомнив сеанс стрессотерапии. — Лечи друга, ему нужнее!
— И то верно! — Кузьмич оказался на редкость покладистым человеком.
Лифт остановился на шестом, предпоследнем этаже. Выше располагались только операционные, но нам туда не надо. Юркий мужичок с поллитровками куда-то исчез, а мы с Люськой направились к девятой палате.
Внутри большого помещения стояло шесть кроватей. На каждой лежали больные, некоторые в весьма замысловатых позах. Один дядечка, к примеру, живописно отвел руку в сторону, словно хороший хозяин, демонстрирующий размеры своих владений. Другой поднял ногу будто в стремлении пометить территорию. Мы с Люськой несколько растерялись при виде таких живописных композиций.
— О, девочки пришли! — радостно воскликнул тот, что с рукой.
— Вы случайно не ко мне? — кокетливо поинтересовался мужик с ногой.
— А… кхм… где тут у вас с аппендицитом лежат? — приходя в себя, спросила я.
— Пашка, это к тебе, — разочарованно протянула «нога».
На кровати, стоящей возле окна, произо-шло шевеление, и на свет божий выползла бледная и абсолютно круглая физиономия.
— Вы ко мне? — физиономия разлепила пухлые губы и с удивлением перевела взгляд с меня на Люську.
— Братик, любимый! — я со стоном бросилась к Пашке. — Что же они с тобой сделали?!
— Аппендицит вырезали… — обалдел «братик».