Страница 7 из 66
Антиохия была последним из городов арабской Азии, попавшим под власть сельджукских турок: ещё в 1084 году она была зависима от Константинополя. Поэтому через 13 лет, когда франкские рыцари начали осаду города, Яги-Сиян был убеждён, что это была часть попытки восстановить власть Рума при пособничестве местного населения, большинство которого были христиане. Оказавшись лицом к лицу с этой опасностью, эмир был не слишком разборчив в средствах. Поэтому он изгнал назар, единоверцев назаретян (так называли христиан), и затем взял в свои руки распределение хлеба, оливкового масла и мёда, каждый день устраивая осмотр крепостных сооружений и сурово наказывая любую небрежность. Но было ли этого достаточно? Ничего нельзя было утверждать наверняка. Эти меры должны были дать городу возможность продержаться до прибытия подкреплений. Когда они придут? Этот вопрос настойчиво задавал каждый в Антиохии, и Яги-Сияну ответить на него было не легче, чем простому человеку с улицы. Ещё летом, когда франки были далеко, он послал своего сына с визитом к разным мусульманских вождям Сирии, чтобы известить их об опасности, угрожавшей его городу. Ибн аль-Каланиси сообщает нам, что в Дамаске сын Яги-Сияна говорил о священной войне. Но в Сирии в XI веке джихад был не более чем лозунгом, которым пользовались князья в затруднительных обстоятельствах. Ни один эмир не двинулся бы на помощь другому, пока это не затрагивало его личные интересы. Только в этом случае он был готов принять в расчёт высокие принципы.
Теперь же, осенью 1097 года, единственным лидером, которому прямо угрожало франкское вторжение, был только Яги-Сиян. Не было ничего необычного в том, что наёмники императора собирались вернуть Антиохию, ибо город издавна принадлежал Византии. Во всяком случае, думали, что Рум не пойдёт дальше этого. И было отнюдь не так уж плохо для соседей, если бы Яги-Сиян попал в затруднительное положение. Ведь он десять лет играл с ними, сеял раздор, возбуждал зависть, разрывал союзы. И теперь он будет просить их забыть обиды и выступить на помощь. Стоит ли ему удивляться, если они не будут слишком торопиться?
Будучи реалистом, Яги-Сиян хорошо понимал, что он будет предоставлен сам себе и будет вынужден умолять о помощи в расплату за свои прошлые хитрости, интриги и предательства. Но он вовсе не думал, что его единоверцы дойдут до того, чтобы выдать его, связанного по рукам и ногам, наёмникам басилевса. В конце концов, он лишь боролся за выживание в беспощадном осином гнезде. Кровавые конфликты были неизбежны в том мире, в котором он вырос, в мире сельджукских турков, и хозяин Антиохии, как и все эмиры этого региона, не имел другого выбора, нежели отстаивание своей позиции. Если он окажется побеждённым, его уделом будет смерть или, по крайней мере, тюрьма и позор. А если посчастливится выиграть, он некоторое время сможет пользоваться плодами победы и в качестве вознаграждения получит несколько прелестных пленниц, прежде чем вновь ввязаться в какой-нибудь новый конфликт, ставкой в котором будет его жизнь. Выживание в таком мире зависело, главным образом, от умения сделать правильную ставку, а не в том, чтобы полагаться на одни и те же средства. Любая ошибка была роковой, и в самом деле, эмиры редко умирали в своей постели.
К моменту появления франков в Сирии, политическая жизнь была осложнена «войной двух братьев», конфликтом между двумя неординарными личностями, которые особо воздействовали на воображение некоторых историков. Это были Рыдван, князь города Алеппо, и его младший брат Дукак, князь Дамаска. Их взаимная ненависть была столь невыносимой, что даже общая угроза им обоим не могла заставить их подумать о примирении. Рыдвану едва исполнилось 20 лет в 1097 году, но его личность была уже окружена мистикой, и о нём распространялось большое количество страшных легенд. Маленький, худой, с жестоким, а порой и ужасающим выражением лица, он (как утверждает Ибн аль-Каланиси), подпал под влияние «врача-астролога» из ордена ассасинов[8], недавно организовавшейся секты, игравшей важную роль в политической жизни на протяжении всей франкской оккупации. Князя Алеппо обвиняли, и не без основания, в использовании этих фанатиков для устранения своих противников. Ввиду убийств, интриг и чёрной магии, Рыдван возбуждал недоверие у всех, но самую ожесточённую ненависть он испытывал со стороны членов собственной семьи. Взойдя на трон в 1095 году, он велел удавить двух своих младших братьев, опасаясь, что когда-нибудь они смогут оспорить его власть. Третий брат ускользнул живым, убежав из цитадели Алеппо в ту самую ночь, когда жестокие руки рабов Рыдвана были готовы сомкнуться и на его горле. Этим выжившим был Дукак, который после этого, естественно, мог относиться к своему старшему брату только со слепой ненавистью. После своего бегства он нашёл убежище в Дамаске, гарнизон которого провозгласил его царём. Этот импульсивный молодой человек, легко поддававшийся чужому влиянию, склонный к приступам гнева и имевший хрупкое здоровье, был одержим мыслью, что его брат всё ещё хочет убить его. Находясь между этими двумя ненормальными князьями, Яги-Сиян испытывал большие затруднения. Его ближайшим соседом был Рыдван, столица которого, Алеппо, один из древнейших городов мира, находилась менее чем в трёх днях пути от Антиохии. За два года до прибытия франков Яги-Сиян отдал в жёны Рыдвану свою дочь. Но скоро он понял, что его зять жаждет захватить его царство, и тоже стал сильно опасаться за свою жизнь. Как и Дукак, Яги-Сиян страшно боялся секты ассасинов. И так как общая опасность сближала его с князем Дамаска, именно к нему и обратился Яги-Сиян, когда франки оказались перед Антиохией.
Однако Дукак медлил. Не то чтобы он боялся франков, уверял он Яги-Сияна, но он совсем бы не хотел вести свою армию в окрестности Алеппо, предоставляя своему брату возможность нанести удар сзади. Понимая, как трудно будет склонить своего союзника к решительным действиям, Яги-Сиян послал своим эмиссаром сына Шамса ад-Даула, «Солнце государства», блестящего, умного и страстного молодого человека, который постоянно навещал княжеский дворец, тормошил Дукака и его советников, прибегая к лести и угрозам. Но только в декабре 1097 года, через два месяца после начала сражения за Антиохию, хозяин Дамаска наконец решил вопреки своему предубеждению повести армию на север. Шамс ехал с ним, потому как знал, что за целую неделю марша у Дукака будет достаточно времени, чтобы передумать. И в самом деле, молодой князь всё больше нервничал по мере продвижения. 31 декабря, когда дамасская армия уже покрыла две трети своего пути, она повстречала авангард франков. Несмотря на явное численное превосходство и лёгкость, с которой удалось окружить врага, Дукак отказался дать приказ к нападению. Это позволило франкам преодолеть свою начальную растерянность, собрать силы и ускользнуть. К концу дня не было ни победителей, ни побеждённых, но армия Дамаска потеряла больше людей, чем её противники. Этого было достаточно, чтобы обескуражить Дукака, который немедленно отдал приказ отступать, несмотря на отчаянные мольбы Шамса.
Поражение Дукака вызвало в Антиохии большое огорчение, но защитники не сдавались. Удивительно, но в эти первые дни 1098 года замешательство возобладало именно среди осаждающих. Немало шпионов Яги-Сияна проникло в ряды вражеской армии. Некоторые из этих осведомителей действовали из ненависти к Руму, но большинство были местные христиане, надеявшиеся таким образом снискать благоволение эмира. Они оставили свои семьи в Антиохии и теперь старались обеспечить их безопасность. Сведения, которые они доставляли, обнадёживали население: в то время, как защитники осаждённого города имели обильные запасы, франки жестоко страдали от голода. Сотни уже умерли, а их лошади и мулы забивались для пропитания. Экспедиция, с которой встретилась армия Дамаска, была выслана на поиски овец и коз, а также для очистки виноградников. Голод сопровождался другими несчастьями, усугублявшими моральное состояние пришельцев. Беспрестанно шли дожди, оправдывая забавное название, присвоенное Антиохии сирийцами — «писсуар». Лагерь осаждающих утопал в грязи. В довершение всего, сама земля постоянно содрогалась. Окрестное население было к этому привычно, но франки ужасались. Даже в городе были слышны их молитвы, когда они, собравшись вместе, просили у Господа пощады, полагая, что стали жертвами небесного наказания. Сообщалось, что они решили изгнать из своего лагеря всех проституток, пытаясь унять гнев Всемогущего, они также прикрыли кабаки и запретили игры в кости. Было много дезертиров, даже среди вожаков.
8
О секте ассасинов см. главу 5 (прим. авт.).