Страница 59 из 66
Однако те, кто восхвалял ан-Нассера, предпочитали не упоминать о том, что он помирился с правителем Каира незадолго до смерти последнего в 1238 году, надеясь, вне сомнения, что тот вернёт ему власть в Дамаске. Точно также поэты старались не говорить о том, что айюбидский князь не стремился защищать Иерусалим после его захвата: посчитав, что город не может противостоять нападению, он поспешил разрушить башню Давида и другие укрепления, недавно возведённые франками, и после этого ушёл со своими отрядами в Крак. Можно сказать, что религиозное рвение не исключает политический и военный расчёт. Дальнейшее поведение этого правителя-экстремиста не может не заинтриговать. В ходе неизбежной войны за престолонаследие, последовавшей за кончиной аль-Камиля, ан-Нассер не замедлил предложить франкам союз против своих двоюродных братьев. Чтобы прельстить иноземцев, он в 1243 году официально признал их права на Иерусалим, предложив даже убрать мусульманских служителей их Харам аш-Шарифа. Аль-Камиль никогда не заходил так далеко в своих компромиссах!
Часть шестая
Изгнание (1224–1291)
Атакованные татаро-монголами на востоке и франками на западе, арабы находились в наихудшем положении чем когда-либо. Только Аллах мог ещё прийти им на помощь.
Глава тринадцатая
Монгольский бич
События, о которых я намерен рассказать, столь ужасны, что на протяжении нескольких лет я избегал даже намёка на них. Тяжело говорить о том, что на ислам и на мусульман обрушилась смерть. Увы! Я бы хотел, чтобы моя мать не произвела меня на свет или чтобы я умер, не успев стать свидетелем всех этих бед. Если вам однажды скажут, что Земля никогда не знала подобного несчастья с тех пор, как Аллах создал Адама, поверьте этому без промедления, ибо это сущая правда! Среди самых известных трагедий Истории обычно упоминают избиение сынов Израилевых Навуходоносором и разрушение Иерусалима. Но это ничто в сравнении с тем, что нам предстоит. Нет сомнения, что до конца света никто и никогда не увидит столь великую катастрофу.
На протяжении всей своей многотомной «Всеобщей истории» Ибн аль-Асир нигде не пишет в столь горестной тональности. Его печаль, его ужас и его пессимизм обнаруживаются теперь на каждой странице, предвосхищая как бы суеверно отсроченный момент, когда, наконец, должно быть произнесено имя этого бедствия: Чингиз-хан.
Завоевательная поступь монголов началась незадолго до смерти Саладина[52], но лишь четверть века спустя арабы почувствовали приближение этой угрозы. Прежде чем начать завоевание мира, Чингиз-хан постарался объединить под своей властью разные тюркские и монгольские племена центральной Азии. Наступление шло в трёх направлениях: на восток, где была сначала поставлена в вассальную зависимость, а затем захвачена Китайская империя; на северо-запад, где была опустошена Русь, а за ней Восточная Европа; на запад, где захвату подверглась Персия. «Нужно стереть с лица земли все города, — говорил Чингиз-хан, — чтобы весь мир снова превратился в огромную степь, где монгольские матери будут вскармливать свободных и счастливых детей». Действительно, славные города, такие как Бухара, Самарканд и Герат были разрушены, а их население истреблено.
Первый натиск монголов на страны ислама практически совпал с вторжением франков в Египет в 1218-21 годах. Арабский мир тогда чувствовал себя находящимся между двух огней, что, несомненно, отчасти объясняет примирительную позицию аль-Камиля в отношении Иерусалима. Но Чингиз-хан не рискнул идти на запад Персии. С его смертью в 1227 году в возрасте шестидесяти лет натиск всадников степей на арабский мир на несколько лет ослаб.
В Сирии этот ураган проявил себя косвенным образом. Среди многочисленных династий, разгромленных монголами на своём пути, были тюрки Хорезма, которые на протяжении предшествующих десятилетий вместе с тюрками Ирака и Индии вытесняли сельджуков. Разрушение этой мусульманской империи, находившейся до того в зените своей славы, вынудило остатки её армии бежать подальше от ужасных завоевателей, и поэтому более десяти тысяч хорезмийских всадников в один прекрасный день прибыли в Сирию, разоряя и грабя города и участвуя в качестве наёмников во внутренних раздорах Айюбидов. В июне 1244 года, почувствовав себя достаточно сильными для того, чтобы основать своё собственное государство, хорезмийцы бросились на приступ Дамаска. Они ограбили соседние города и разорили фруктовые сады Гуты, но, оказавшись неспособными вести долгую осаду ввиду оказанного сопротивления, переменили цель и направились прямиком к Иерусалиму, которым и завладели без труда 11 июля. Хотя франкское население по большей части пощадили, город был разграблен и сожжён. Новое нападение на Дамаск к большому облегчению жителей всех городов Сирии стоило хорезмийцам дорого: через несколько месяцев они были уничтожены коалицией айюбидских князей.
На сей раз франкские рыцари не смогли вернуться в Иерусалим. Фридрих, чьё дипломатическое искусство позволило иноземному флагу с изображением креста развеваться над стенами города на протяжении пятнадцати лет, потерял интерес к судьбе Святого Града. Отказавшись от своих восточных амбиций, он предпочёл поддерживать самые дружеские отношения с правителями Каира. Когда в 1247 году король Франции Луи IX стал подумывать об организации похода на Египет, император пытался отговорить его. Более того, он регулярно информировал Айюба, сына аль-Камиля, о ходе подготовки французской экспедиции.
В сентябре 1248 года Луи наконец прибыл на Восток, но не направился сразу к египетским берегам, решив, что начинать кампанию до весны слишком рискованно. Поэтому он обосновался на Кипре, стараясь в течение нескольких месяцев передышки реализовать мечту, не дававшую франкам покоя до конца XIII века и даже позже: речь шла о заключении союза с монголами с целью взять арабский мир в клещи. Теперь между захватчиками Востока и Запада регулярно циркулировали послы. В конце 1248 года Луи принял на Кипре делегацию, которая даже представила ему ослепительные перспективы возможного обращения монголов в христианство. Неимоверно тронутый этим, Луи поспешил направить ответное посольство с ценными и почтительными подарками. Но наследники Чингиз-хана не поняли смысла этого жеста. Сочтя короля Франции своим вассалом, они попросили его присылать столь же дорогие подарки каждый год. Это непонимание позволило арабскому миру избежать в тот момент совместного нападения двух его врагов.
Таким образом наступление на Египет начали 5 июня 1249 года только воины Запада. При этом, согласно обычаям той эпохи, не обошлось без громогласных объявлений войны обоими монархами. «Я уже направлял тебе, — писал Луи, — много уведомлений, с которыми ты не посчитался. Теперь моё решение твёрдо: я иду на твои земли, и даже если ты изъявишь преданность Кресту, я не отменю своего приказа армии, которая подчиняется мне, покоряя горы и равнины; она придёт к тебе с мечами судьбы». В подтверждение своих угроз король Франции напомнил своему врагу о нескольких победах, одержанных христианами в предшествующем году над мусульманами Испании: «Мы гнали ваших [единоверцев] перед собой как стада коров, мы убивали мужчин, делали женщин вдовами и брали в плен девочек и мальчиков. Неужели это не стало для вас уроком?» Ответ Айюба звучал в том же тоне: «Безумец, неужели ты забыл о тех землях, которые были захвачены вами и которые мы отвоевали в прошлом и даже совсем недавно? Неужели ты забыл, какие потери мы вам причинили?» Очевидно, осознавая свою численную слабость, султан нашёл в Коране воодушевившую его цитату: «Сколько раз малый отряд побеждал большой отряд по милости Аллаха, ибо Аллах с храбрыми». На этом основании он позволил себе предсказать судьбу Луи: «Твое поражение неотвратимо. Через некоторое время ты горько пожалеешь о том, что ввязался в эту авантюру».
52
Относительно истории монголов см.: R. Grousset, L'Empire des steppes, Payot, Paris, 1939. Об обмене письмами между Луи IX и Айюбом сообщается у египетского хрониста аль-Макризи (1364–1442) (прим. авт.).