Страница 42 из 115
В каком именно будущем? В каком году? Какие события произошли в течение тех столетий, которые отделяют этот мир от его времени? Но сейчас самым главным для него вопросом был тот, который он задал Леле.
Она пожала плечами:
— Две тысячи триста девяносто первый.
Каргилл решил, что предпримет попытку наконец хотя бы что-то узнать об этом странном мире, и начал с вопроса:
— Что мне непонятно, так это почему жизнь так сильно изменилась за эти столетия?
Он рассказал ей немного о том, какими были Соединенные Штаты в 1954 году. Она восприняла все очень спокойно.
— Ничего удивительного. Сейчас большинство людей желают быть свободными, не хотят жить постоянно где-нибудь в одном месте или быть привязанными к какой-нибудь дурацкой работе. Люди пока еще не совсем свободны. Нам — воздушным кочевникам — в этом смысле повезло больше по сравнению с другими. У нас есть наши летающие дома-флотеры, и мы летаем, где хотим.
Каргилл подумал, что он не назвал бы свободными тех, кто был явно зависим от других — взять хотя бы проблемы с ремонтом флотеров, но решил, что не стоит спорить. Ему нужна была информация.
— И сколько вас?
— Около пятнадцати миллионов.
Каргилл не стал возражать, хотя цифра эта показалась ему явно преувеличенной.
— А сколько всего Твинеров?
— Миллиона три. — Это было сказано презрительным тоном. — Эти трусы живут в городах.
— А Тени?
— Их, наверное, сотня тысяч, может, чуть больше или меньше.
Каргилл понимал, что она не могла быть уверена в точности этих цифр. Она не производила впечатления человека, который обладает достоверной информацией о таких вещах. Но он знал еще меньше, чем она., и хоть какие-то знания все-таки лучше, чем ничего. Он представил себе их мир: кругом дикая природа, несколько городов и масса воздушных кочевников, бороздящих небо в своих летающих домах.
— А управляют тут всем Тени, я полагаю? — спросил Каргилл.
— Никто тут никем не управляет, — сказала девушка с раздражением. — И вообще, хватит вопросов. Не твоего это ума дело. — Она вышла из комнаты.
Большую часть этого дня Каргилл пробыл один. Лелу он видел лишь раз, когда она на минуту зашла на кухню, чтобы приготовить обед себе и отцу. У него было время, чтобы серьезно подумать над тем, что он узнал. Самым поразительным было катастрофическое сокращение населения. Значит, все честолюбивые стремления людей двадцатого века оказались бессмысленной суетой, значит, все достижения цивилизации оказались ненужными, так как человечество не выдержало ее чудовищного стресса и отвергло все, накопленное трудами предыдущих поколений, как только появилась такая возможность.
Он не мог в это поверить. Цивилизация, казалось, была незыблемой. Человек достиг чрезвычайно высокого уровня развития в науке, в культуре, и хотя в социальном плане оставалось еще много проблем, шло постоянное поступательное движение вперед — человек к чему-то стремился, что-то искал, находил, чему-то учился.
Но где-то, видимо, произошел сбой. Из того, что он узнал от Лелы, Каргилл и сделал вывод, что на каком-то этапе давление властей на человека оказалось непомерно, и люди бросили вызов обществу, которое старалось все больше и больше подчинить себе личность, заставить человека жить по раз и навсегда установленным законам, лишив его свободы выбора.
Поэтому люди взбунтовались. Весь опыт предыдущей истории показывал, что с самых древних времен человек постоянно сталкивался с силами, стремящимися его контролировать, на какое-то время это им удавалось, а потом человек сметал их со своего пути, и все начиналось снова.
Так, по-видимому, произошло и на этот раз, и общество потребления ни своей агрессивной рекламой, ни проникающим всюду телевидением, ни “кадиллаками”, “бьюиками” и “ягуарами” не смогло поработить человека и удержать его в зависимости. Значит, ему нужно еще что-то, наверное, свобода выбора.
В кухне стало темнее, и Каргилл почувствовал, что их флотер снижается — по его корпусу снизу застучали ветви деревьев. Через минуту вошла Лела. Она стремительно пересекла кухню и открыла дверь в машинное отделение. Догадавшись, что она собирается сделать, Каргилл вскочил на ноги, чтобы посмотреть, как она будет открывать наружную дверь, но не успел. Девушка уже вышла, и через открытую дверь внутрь ворвался влажный морской бриз. Он понял, что тот самый глухой звук, который он слышал, — шум прибоя.
Через минуту она вернулась и сказала:
— Можешь выйти, если хочешь. Но не пытайся убежать. Далеко все равно не уйдешь, а если отец выстрелит в тебя, то вспыхнешь, как факел.
Каргилл сказал с сожалением:
— Куда я убегу? Боюсь, что вам от меня никуда не деться.
Говоря это, он внимательно смотрел, как она отреагирует. Ему показалось, что он заметил на ее лице выражение облегчения. Это было не совсем то, что он ожидал, он надеялся на большее, но это наводило на мысль, что девушка не против, чтобы рядом был еще кто-то, кроме ее отца. Каргилл решил, что попробует завоевать ее симпатии. Человек в его положении имел право использовать все средства для того, чтобы вновь обрести свободу.
Он не стал задерживаться около машинного отделения — завтра он узнает, как тут все работает. Неловко спустившись по ступенькам — с цепью на ногах это было весьма трудно, — Каргилл ступил на песчаный пляж.
Весь вечер они ловили крабов и другую морскую живность, которая собиралась вокруг опущенного в воду фонаря. Это был скалистый, безлюдный морской берег, и только местами попадались не занятые скалами кусочки песчаного пляжа. Кое-где почти к самому берегу подходил густой лес. Лела вылавливала морских животных маленькой сетью и бросала их в кучу, а Каргилл под ее руководством сортировал их, выбрасывая несъедобных обратно в море, а съедобных кидая в небольшое ведро.
Лела явно наслаждалась жизнью. Глаза ее блестели в отраженном свете фонаря, лицо горело возбуждением. Она жадно вдыхала бодрящий морской воздух. Ее гибкое тело легко и ловко двигалось, работа кипела в руках. Несколько раз, когда отец отходил подальше и не мог ее слышать, она радостным голосом восклицала, обращаясь к Каргиллу:
— Ну до чего же здорово, правда? Вот это, я понимаю, жизнь!
— Просто чудесно! Я никогда не видел ничего подобного! — Он говорил это, чтобы доставить ей удовольствие, но до некоторой степени это было правдой. Безусловно, в жизни на природе была своя прелесть, но девушка, по-видимому, не понимала, что это еще не все, что жизнь в цивилизованном мире гораздо более богата и эмоционально насыщена.
Каргилл подумал, что ему, может быть, придется привыкнуть к такому образу жизни, и, возможно, это было бы весьма неплохо. Здесь, среди этих просторов, он мог бы затеряться и его никогда бы не нашли. Но он был уверен, что новизна впечатлений сменилась бы сначала привычкой, потом скукой, ощущением бесполезности своего существования и затем отчаянием. Это была безрадостная перспектива, и он ее отбросил без-всякого сожаления.
Когда они закончили работу, было уже далеко за полночь. Усталый, он лег на свою койку, и мысли его обратились к Леле. У него было достаточно опыта в общении с женщинами, и ее поведение — то, что она часто обращалась к нему, искала его глазами, пыталась убедить его в преимуществах жизни на природе — подсказывало, что она одинока и жаждет общения. Хотела ли она любви или, вернее, на каких условиях согласилась бы на это, зависело от ее воспитания. Он подозревал, что, судя по манере держаться, она была девушкой строгих правил, но пока не чувствовал, что готов начать действовать, чтобы преодолеть возможное сопротивление.
На следующий день она несколько раз появлялась на кухне, когда там был Каргилл, и он, после неоднократных безуспешных попыток открыть дверь машинного отделения, в конце концов решился спросить ее об этом. Она без малейшего колебания показала ему, как это делается. Оказывается, нужно было одновременно дотронуться до дверных косяков.
Как только она ушла, Каргилл направился прямо в машинное отделение, чтобы понять, как устроен двигатель, что оказалось бесполезным занятием, так как последний был герметично закрыт. Тогда он, проделав все необходимые манипуляции, опустил одну из секций стены до пола и посмотрел вниз.