Страница 5 из 16
Первопроходцы! Спасители! За вами первый шаг! Тьфу… Мошенники мы, а Большой Во — самый главный мошенник. Одно успокаивало: вон сколько народу умудрился охмурить Во Марлинг. И надеется охмурить еще больше. Пока мы станем пыжиться, усердно изображая, как на дальних тропинках следы наших ног будут словно яблони цвести, Большой Во возьмет большую лопату и станет грести ею деньги. Большие деньги. Шампунь, майки и кепки? Такой и на трусы лейблы повесит, и на пипифакс, и даже на Унитазы Для Будущих Спасителей.
Ложементы, возня где-то вне поля зрения, и вдруг наступила пугающая тишина. Никакой вибрации, да ее и не было с самого начала. Прав Большой Во — без искусственной ломки нипочем не разыграть комедию. Тут же слышу голос в динамике. Я знаю, его слышат вместе со мной и миллионы людей, столпившихся у общественных экранов и всех-всех телевизоров мира.
— Сталкер, как чувствуете себя?
— Нормально, — говорю, а у самого горло перехватывает. Как буду смотреть в глаза этим миллионам, когда шоу закончится?
— Экипаж, вы готовы?
— Первая готова, второй готов, третья готова, четвертый готов…
Чередование мальчик-девочка придумал Большой Во. Он много чего такого придумал. Помимо индуски в экипаже есть кореянка, полька, испанка, афроангличанка и типичная миссис Британия — та самая Дрейк, наверняка прапраправнучка знаменитого пирата. За деньги готова лететь в компании с геем и его другом. Полный интернационал.
Наш позывной — Пионеры. Рука так и тянулась пощупать — где же алый треугольник на шее?
— Пионеры готовы, — докладываю зачем-то.
— Пошел отсчет, — зачем-то говорят в ответ. — Десять, девять, восемь…
— Поехали!
Это не Юрий Алексеевич придумал, это единственное печатное, что можно сказать, сидя на острие огромного носителя. А у американцев челноки крепятся сбоку, поэтому там «поехали» не говорят.
Сразу же срабатывают инъекторы, и я говорю вслух: «Вашу мать!» — а дальше еще похлестче. Большой Во как-нибудь выкрутится, представит как некую пикантную деталь. И я могу быть уверенным: все, что я сказал после «поехали», в точности, с сохранением семантики и в идиоматической обработке, переведут на все земные языки. Ну, может быть, в некоторых странах не переведут и не озвучат, а потом тамошние Гоблины все равно постараются. Большой Во признался, что у него уже и со студией Гоблина договор, со всеми Гоблинами мира. На распространение пиратской версии с тем, что мы успеем наговорить за время шоу. Заранее представляю, как будут приветствовать первый камень, неудачно подвернувшийся под ногу, первые семьдесят пять попыток надеть скафандры в экстренном режиме, и все такое прочее.
Меня корчило и корежило. Рядом стонали цыплята. На удивление, девчонкам было легче, не иначе, дозу для них уменьшили. Потом потянуло блевать. Всех. Но нужно было держаться. Забрызганный изнутри скафандр — не лучший кадр для шоу. А скоро и условная невесомость. Как нам изображать свободный полет того, что нами исторгнуто? Играть, как в младших классах, в бяку?
На этот случай имелся другой укол. Понижение рвотного рефлекса с одновременной нейтрализацией ломки. Плавали, знаем. Шестнадцать раз репетировали в студии. И к нам в иллюминаторы заглянули звезды. Почти как настоящие.
— Сталкер, вышли на орбиту! Как подъем?
— Супер, — отвечаю. — Век не забуду.
Тут прямо передо мной проплыл в воздухе маленький картонный кружок. Сбоку к нему была прицеплена тончайшая нить, неразличимая при съемке. Разрешающая способность видеокамер в кабине и их светочувствительность специально настроены, чтобы не передавать такую мелочь. Зачем? Плывет себе и плывет… Рядом с цыплятами тоже запорхали разные штучки. Незакрепленный блокнот и ручка к нему, симпатичный плюшевый мишка с олимпийскими кольцами на поясе.
— Ой, какой хорошенький! — подала реплику индуска.
— Это вам сюрприз. На счастье. Где только не побывал наш Потапыч. Космический долгожитель, между прочим. А заодно — индикатор невесомости.
Хорош индикатор. Сразу на двух нитях. Но цыплята — молодцы, фирму не сдавали.
— Как хочется самой полетать! — опять она.
— На обратном пути, миссис. Когда вас будут встречать.
Две недели тянулись целую вечность. Если бы за стеной кабины был настоящий космос, а в кабине — настоящая невесомость, нам было бы легче. А так — сплошная тягомотина. Лежим, ходим под себя. Когда Большой Во разрешает, — ну кто будет две недели подряд наблюдать по телевизору, как мы жуем сопли? — тогда встаем, сбрасываем фиксирующие повязки, вылазим из скафандров и идем осваивать помещения. Это не модуль, а только часть его. Вернее, имитация части. Модуль в это же время тянут мощными тягачами подальше от береговой линии в глубь материка Антарктида, к выбранной десятикилометровой проплешине.
На случай, если вдруг начнется буран, у Большого Во в рукаве спрятана система оттаивания, заранее смонтированная в грунте. Мы сидим в модуле, картинка в иллюминаторах, само собой, другая, без снега. Зрителям говорят про пылевую марсианскую бурю, и снаружи будто сыпет песок. Когда периметр очищен и высушен, — все автоматически, четыреста киловатт растопят двухметровые сугробы, утверждал Марлинг, — мы выходим и как ни в чем не бывало катаемся на «марсоходах». Для борьбы с голубым небом существуют светофильтры.
Такие перспективы, а пока лежим и лежим, конца и края двум неделям не наступает. Хотя и встаем для разминки, но от пролежней и бездействия полный привет, и хочется скакать по горным кручам тонкорунной овцой. Скорее бы анабиоцирование!
Момент, когда тело оплели цепкими микрокатетерами и впрыснули под кожу положенное количество специально выведенных водорослей, я не помню. Всем зрителям, наблюдающим шоу, каждый этап разъясняли, что называется, на пальцах. Две недели — период адаптации. Как видите, это нудно, тяжко, будто прикованным к больничной койке, но ничего страшного, а главное — безопасно. Теперь — стадия анабиоцита. Обратите внимание на реакцию Пионеров. А что там обращать? Никакой реакции. Анабиоцит проводят во сне. Вот я заснул, а вот проснулся. Ложкой снег мешая, спит Луна большая… Привет, Антарктида!
— Вставай, сталкер, — разбудил меня забытый голос из прошлой жизни. Кажется, Большой Ли? Или — Великий Брюс? Не помню.
Боже, как ломит тело. Я дважды проходил анабиоцит в студии, находясь под пристальным взглядом камер, но никогда не чувствовал себя таким разбитым после пробуждения. И что это? Кажется, у меня… Бог ты мой! Я вспомнил, как его зовут! Большой Во! Во Марлинг! Галактическое шоу!
— Вик, ты слышишь меня?
— Слышу, но не вв…жж… — слова вязнут, во рту будто побывали все кошки с помоек Мехико (самый большой, кажется, город), мысли путаются и прыгают — с одного на другое. Хреновая водоросль, что ли, попалась?
— Вик, ты лучший. Ты самый лучший. А я вовсе не бог, разве что твой архангел. Картинка появится через четыре минуты. А пока слушай меня внимательно и вникай. Первая новость — хорошая. Мы научились делать корабли, уничтожающие невесомость…
— Большой Во! Ты самая большая сволочь… Если ты скажешь то, о чем я сейчас думаю…
Ах черт, хоть бы стакан воды. А еще лучше стакан водки!
— Вторая хорошая новость: где-то поблизости от вас, насколько близко — не знаю, это определишь по радиомаяку, там находится большой грузовой контейнер. Его доставили почти год назад, и в нем есть все, чтобы продержаться хоть десять лет. Третья хорошая новость: десять лет не потребуется. Уже пошло финансирование, и разморожена программа создания мега-челнока, планетарного извозчика. Так что года через два или три…
— Сволочь! Скотина! Убийца! Ты и все остальные!
Я вился ужом, пытаясь выползти из скафандра. Я был змеей, которая разучилась сбрасывать кожу. Змеей без рук, без ног. Они стали неподъемными гирями, прикрепленными к торсу. Я шептал, думая, что могу кричать, но для меня этот шепот был равносилен баритону Зевса.
— Сволочь Во Марлинг… — и не было слез, ведь змеи не плачут.