Под кровом Всевышнего

Судьба ее была печальна. Первого ее мужа арестовали (как инженера) и расстреляли. Она осталась с трехлетним Мишенькой. Володин брат Борис женился на Ирине перед войной и вскоре был мобилизован. Война застала Ирину в Москве с Мишей и трехмесячным Колей. Детей из Москвы эвакуировали, поэтому Ира поселилась в Гребневе у свекрови. А когда вернулся контуженый Василий, Ира перешла жить в Слободу, где работала в конторе колхоза. Вот туда-то я к ней и ходила, ласкала детей, старалась смягчить горе одинокой матери. На это свекровь моя реагировала неодобрительно, она считала Ирину гордой, суровой… Я же понимала, что ей тяжело жить в провинции, в грубости… Ирочка была культурной и милой, мы с ней полюбили друг друга. К сожалению, она вскоре совсем перестала посещать наш дом и даже детям запретила к нам приходить. Она боялась, что мальчиков настроят против нее, что она потеряет авторитет как мать, а это была бы погибель детям…

Но грустить мне было некогда. Уже осенью в доме появился очаровательный племянник Митенька. Голубоглазый, с длинными белыми кудрями, он был похож на ангелочка. Мы с Володей много возились с этим младенцем. Отец его все чаще бывал пьян, пропадал в «ограде» (то есть у храма). Варвара бегала и отыскивала мужа, приводила домой, ругала, даже била его. Володя с матерью пробовали усовестить Васю, но все это кончилось тем, что тот схватил ножницы и набросился на Володю. Я была свидетельницей драки, меня всю трясло. С этих пор мы стали мечтать о том, как бы нам отделиться и зажить своей семьей. Рядом продавался дом, но Володя не хотел оставлять мать, а она не думала уходить из своего дома. Да и денег просить у моих родителей мы постеснялись и дом прозевали. Одна надежда оставалась — на Господа Бога. Будучи в Москве, я встретила у родителей монахиню Ефросинью (из Марфо-Мариинской обители). Я горячо просила ее помолиться о нас у могилы незабвенного отца Митрофана. Папа мой, которому я открывала все невзгоды, и друзья семьи нашей — все молились о нас, и мы надеялись на Божие милосердие.

Зимой я пополнела, стала солидной, мамочка только и шила мне новую одежду. Я не ездила в Москву, но родители сами часто нас навещали. Они привозили нам много вкусных продуктов, несли тяжелые сумки, а если приехать не могли, то присылали молодого человека, который неизменно появлялся с огромным рюкзаком на спине. Мы все быстро съедали, ведь нас было уже шестеро, а по воскресеньям всегда приезжала из Москвы сестра Володи с подругой. Становилось все теснее. Что же дальше будет?

Промысел Божий

12 июня 50-го года мы с Володей надумали съездить в Москву. Автобусы к нам в то время не ходили, поэтому мы пошли на поезд на станцию Фрязино-Товарная, куда было около четырех километров пути. Мне все говорили, что надо больше ходить, тогда роды будут легче. Врачу я ни разу за всю беременность не показывалась, считала, что это лишнее, никаких анализов не сдавала. Чувствовала, что ребенок внутри порой трепещет, поэтому решала, что все нормально. До срока еще две недели оставалось.

Из дома мы вышли после обеда. Доселе светлое небо стало затягиваться тучами, вдали гремел гром, красивые облака, как горы, громоздились кругом, переливаясь всеми цветами. Кругом были широкие горизонты, но любоваться природой было некогда. Володя торопил меня, спешил дойти к поезду до дождя. Мы еще не понимали, что нас уже трое, что ребенку вовсе не нужна моя поспешность и усталость. Я задыхалась, хотелось присесть и отдохнуть, а Володя говорил: «Под дождь попадем, тучи находят, скорее иди!». Не понимал будущий отец, что хоть гром, хоть ливень, а я скорее идти не могу. Я останавливалась, переводила дыхание, любовалась тучами и тихо ползла дальше. Кругом, тут и там, уже лил дождь, но на нас не упало ни капли. Теперь мне это кажется каким-то предзнаменованием судьбы нашего первенца, который проводил во мне свой последний день. Так в жизни его самостоятельной, дай Бог, все и будет: кругом гроза, буря, а над ним — кусок голубого неба. Как будто невидимая сила сдерживает стихии и дает идти вперед тихо, с твердым упованием на милосердие Божие.

Часа полтора мы отдыхали, сидя в поезде, а потом опять шагали два километра по свежим мокрым улицам, наслаждаясь послегрозовым воздухом. Тут мы уже не спешили. Увидели на улице длинную очередь за сахаром, решили выстоять — сахар был еще дефицитом. Заняли вдвоем очередь, так как давали тогда по одному килограмму в руки. Я устала и присела отдохнуть на низкую детскую песочницу. Вдруг я почувствовала, что ребенок вот-вот очутится на земле подо мною.

— Господи, помилуй! Володя, пойдем домой, нельзя медлить!

— Да через пять минут уже наша очередь подойдет, — отвечал он. Я скорее встала, страх выронить дитя охватил меня.

— Господи, помоги мне дойти, — молилась я. Ничего еще о родах я не знала!

Мама отворила нам дверь и воскликнула:

— Мальчик! Мальчик! Скоро будет у нас внук!

— Какой мальчик? Где? — недоумевали мы. — Кормите нас скорее, мы жуть как устали и есть хотим.

До чего же вкусная у мамы была для нас приготовлена солянка из свежих овощей да с большими кусками разваренной белуги! Объедение! Потом мы долго пили чай, все было так вкусно и обильно. Так протянули мы до одиннадцати часов вечера, после чего я забралась спать на мой сундучок, на котором спала всю свою девичью жизнь, рядом с мамой в одной комнате. Теперь мы беседовали с мамочкой душа в душу.

Я чувствовала, что в настоящий момент мать родная мне ближе всех на свете. Заснула я крепко, со спокойной душой. «Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится», — было на сердце.

На волосок от смерти

Спать пришлось недолго. В три часа ночи моя постель оказалась мокрой.

— Мама, что это?

Мама побежала в папин кабинет:

— Бегите скорее за машиной, Наташу пора везти.

Я прекрасно себя чувствовала, но не сопротивлялась — мама знает лучше! Радостно расцеловалась я с мужем, с родителями, а мама проводила меня до роддома. Вот тут-то разразилась надо мной гроза.

— Где направление? Где больничные карты? Где анализы? У меня ничего нет. Медперсонал смотрел на меня, как на сумасшедшую.

— Снимайте с себя все, крест снимайте.

Крест я не отдала, а запутала цепочкой в косички волос. Стали заполнять документы.

— Кто муж?

— Служитель культа.

Вытаращили глаза, смотрят на меня, как на диво (в те годы молодых священников не было), о чем-то перешептываются, на меня ворчат… Спать я им помешала, что ли? Наконец привели в палату, где я часов до шести сладко заснула. Проснулась: кругом вздохи, крики, врачи волнуются, распоряжаются. «Вот, — думаю, — скоро и моя очередь придет так страдать». Лежу и молюсь, про меня забыли. К семи часам утра я, как и все вокруг, уже стонала и кричала от сильных схваток. Врач посмотрел, сказал: «Скоро…», — и ушел. Что делать? Стала тужиться, как другие, но сестры сказали: «Вам рано…». Показалась кровь, и меня увезли в кабинет. Последовали два часа жутких мук, о которых и вспоминать-то страшно. Я слышала, что обо мне все говорили: «Очень трудные роды». Но я духом не падала, помнила слова мамы: «Как родишь — так и все муки кончатся. Только не соглашайся ни на какое вмешательство врачей. Помни, что процесс естественный, все страдают. Если дадут наркоз, то это отразится на ребенке. Лучше уж потерпи». Я решила терпеть до конца. В молитве я призывала Господа и всех святых поочередно, удивлялась, что помощи нет. Думала: «У всех так должно быть…». Сначала был какой-то ложный стыд перед медперсоналом, потом одно желание — не умереть бы.

— Караул! Кости раздвигаются, — вскричала я.

— Так и должно быть, — послышался ответ.

Силы мои были на исходе. Я ослабела, казалось, что конец близок. Вокруг меня суетились, ободряли, и вдруг… словно снаряд, выскользнул младенец и завертелся в руках опытных акушерок. Пуповина три раза была обмотана вокруг шейки ребенка, но едва ее размотали — он громко закричал. «Слава Богу», — мысленно произнесла я.