Страница 69 из 80
Этих, уже снаряженных, но способных измениться, действительно оказалось немного. С появлением последних из «волны» — Дивова, Белянина, Тырина — литературный резерв тех, кто мог и, главное, желал реализовать себя в НФ-литературе, закончился. Вот тут-то и начались долгие годы ожидания «новой генерации фантастов».
А когда она появилась, ей никто не обрадовался.
Но прежде — почему же так долго не появлялись. Тут были причины как литературного, так и сугубо экономического свойства.
Во-первых, на девяностые годы действительно пришелся своееобразный «звездопад». Свою немногочисленность поколение с лихвой компенсировало яркостью и разнообразием талантов. Встать рядом с ними или хотя бы просто засветиться на столь ярком фоне было очень непросто. Не стимулировала появление новых имен и издательская политика: стартовые тиражи тогда были изрядно выше нынешних, и рисковать с новыми именами издатели не рвались. Не способствовала разнообразию палитры и общеэкономическая ситуация. Абсолютное большинство россиян в девяностые годы жили как угодно, но только не богато. Поэтому люди, выкроившие что-то из семейного бюджета «на книжки», предпочитали не делать рискованных вложений в незнакомые имена, а прикупить кого-нибудь из брендовых авторов.
Ну и самое главное — просто некому было появляться. Как верно заметил один из лидеров поколения «нулевиков» Вадим Панов: «Не до писанины было, надо было выживать, поэтому многие ушли в бизнес. Тот же Липскеров — он ведь занимался ресторанным бизнесом, и лишь когда обеспечил себя, вернулся в литературу. Так что новое поколение в фантастику пришло, никуда не делось, оно просто задержалось».
И ведь верно: многие яркие авторы, проявившиеся уже в новом тысячелетии, по возрасту ровесники писателям девяностых. Они, по сути, являют собой своеобразное «отложенное» поколение. В качестве примера можно вспомнить литературную биографию Кирилла Бенедиктова. Опубликовав в начале 1990-х в белорусских изданиях несколько рассказов и роман «Завещание ночи», он затем десять лет, по собственному признанию, «ничего не писал, кроме огромного количества аналитических и докладных записок». Однако в начале 2000-х вновь вернулся в фантастику и практически сразу стал одной из самых заметных фигур в новой НФ.
Таких, явившихся с запозданием, в новом поколении фантастов на самом деле не очень много, они просто заметнее — Панов, Бенедиктов, Пронин, Бурносов, Скирюк… Но все-таки лицо поколения «нулевиков» определяют не эти «припоздавшие», а их молодые коллеги, родившиеся в конце семидесятых — начале восьмидесятых. По самой банальной причине — молодых несоизмеримо больше.
Именно они, на мой взгляд, и поспособствовали не очень лестному образу новой генерации фантастов. Тому есть, как минимум, две причины.
Первая — возрастной разрыв. Те несколько лет разницы, что отделяют их от писателей девяностых, казалось бы, не очень существенны, но именно на эти годы пришелся четкий водораздел. Дело в том, что культурный базис нового поколения отличается от предыдущего принципиально. В отличие от авторов, выросших на советской фантастике и классических переводах Брэдбери и Саймака, эти формировались в буйные перестроечные и постперестроечный годы, впитывая тот мутный вал, что наводнил тогда книжный рынок.
Как вы думаете — какие представления о литературном стиле получит человек, выросший на несусветного качества «подстрочниках» Фармера? Так чего вы требуете от несчастных МТА? Они в большинстве своем просто не понимают, «кому нужен этот ваш стиль», потому как с детства знают, что главное мерило ценности текста — количество экшена на тысячу знаков.
МТА — дети той самой кессонной болезни, случившейся с нашей фантастикой в конце 80-х — начале 90-х. Они сформировались во время этого перепада давления. Смешно ожидать, что у детей, выросших в поезде, будет все в порядке с ориентирами — им просто не за что было зацепиться взглядом. Именно отсюда те особенности их творческого подхода, которые так раздражают любителей фантастики старшего поколения. И в первую очередь, их легковесное отношение к своему творчеству — снисходительное, если не сказать попустительское отношение к ошибкам, ляпам и даже откровенной халтуре: «Ну да, накосячил, бывает». У них просто нет того пиетета перед книгой, того почти сакрального отношения к ней, которое вырабатывалось у людей, вынужденных сперва ожидать новую книгу любимого автора годами, потом несколько месяцев всеми правдами и неправдами ее «доставать», а затем, в ожидании следующей удачи, едва ли не заучивать ее наизусть.
Для них книга не икона, а тривиальный предмет развлечения. Не устроило качество — возьмем другую. Напортачил в этой книге? Поправлю в следующей. Подобное отношение к своему творчеству поддерживается и издательствами, для которых стабильность поставок давно уже гораздо важнее качества поставляемого продукта.
Но здесь пора коснуться особенностей этого «кессонного периода» нашей фантастики. В чем была уникальность ситуации?
Западная фантастика, как известно, на самом деле выросла отнюдь не из Жюля Верна и Герберта Уэллса. Эта часть литературы — законное дитя палп-фикшена, развлекательных книжонок с мечами, бластерами и голосисечными дамами на обложках. И прошло немало времени, пока в тоннах этой макулатуры появилось несколько килограммов книг, достойных внимания. В куче грязных тряпок зародились мыши, и, как заметил однажды еще один молодой автор, Сергей Туманов, появившиеся «процентов пять этой галиматьи уже можно было читать, и их читают до сих пор».
Так вот, специфика ситуации была в том, что в советское время у нас переводили (и практически все перевели) именно эти пять процентов качественной литературы. Исключительно их и только их. А девяносто пять так и оставались для нас неведомой зверушкой. То есть абсолютно. Мы не знали не то что отдельных образцов — сам жанр «немудреного развлекательства» был нам неведом в силу того, что советская фантастика народилась совсем из другого источника, научпопа.
Ситуация была очень неестественной — нас, как монголов каких, пытались перебросить из феодализма в социализм, минуя неизбежную промежуточную стадию.
Природа неестественности не терпит, поэтому, как только стало можно, эта искусственно снятая надстройка тут же обзавелась базисом — к нам хлынуло все, что существовало под этими заботливо снимаемыми сливками. А с учетом того, что выброс оказался одномоментным, ничего другого, кроме палп-фикшена, на рынке фантастики не осталось. Востребована была исключительно развлекаловка, и представители девяностых занимались тем, что перекраивали свою советскую фантастику по западным лекалам. Творили эдакий гибрид.
В силу хорошего «багажа» у них это получалось неплохо. Гораздо хуже стало, когда воспроизводить галиматью начали те, кто на ней вырос. Здесь уже не получилось никакого гибрида, пошли те же макулатурные щи, только пожиже.
Однако сейчас, на мой взгляд, ситуация начинает меняться к лучшему. И вот почему. Прошло достаточно много времени, и бурление в этом клокочущем котле, которым стала наша фантастика в «кессонный период», прекратилось. Все устоялось, устаканилось, и начался тот же процесс, что и в западной фантастике — сепарирование сливок.
В том числе — и в творчестве молодых авторов. Процесс выделения читаемой прозы из массы чтива у МТА идет, на мой взгляд, тремя путями.
Уже упоминавшееся «отложенное» поколение идет тем же путем, что и поколение девяностых — овладев техникой западной развлекательной литературы, скрещивает ее с традициями советской фантастики.
А у молодежи выделяются два основных способа перерождения фантаста в писателя. Первый можно условно назвать «обучением на ходу». Эти авторы много пишут, активно издаются, но, стартовав как банальные производители макулатуры, неожиданно начинают прогрессировать.
В качестве примера можно привести минскую фантастку Ольгу Громыко. Казалось бы, человеку повезло с самого начала. Ее юмористическая фэн-тези, тетралогия про ведьму Вольху Редную, по сути, открыла собой новое направление. По аналогии с женским романом его можно назвать женской (а точнее — девичьей) фантастикой. Писательница быстро обзавелась огромным шлейфом восторженных юных поклонниц и подражательниц, тиражи неуклонно росли, слава ширилась, однако стричь купоны и разрабатывать найденную золотую жилу Ольга не стала.