Страница 55 из 58
Илларий вместе с братом идет на Гвардейскую. Прогуливаясь перед высоким домом, где живет писатель, они изучают балкон его квартиры, обвитый диким виноградом, осматривают подходы к этому дому.
Илларий чертит подробный план дома. (Ранее он его сфотографировал.) Все это Мирон Лукашевич передает «Буй-Туру» (Щепанскому) и «Оресту» (Гринчиншну) — двум националистическим вожакам.
В первой половине августа 1949 года Илларий посещает квартиру Ярослава Галана, но его не застает. Он уехал в Закарпатье. Дома только жена писателя и домашняя работница — Евстафия Довгун. Побеседовав с ними, Лукашевич ушел.
В конце августа Илларий снова появляется на Гвардейской. Галан уже вернулся из поездки. Дома Лукашевич застает жену писателя, ее сестру и мать, приехавших погостить из Москвы.
Лукашевич знакомится с Ярославом Галаном и говорит ему:
— Я слышал: вы — добрый человек, пан писатель, и помогаете всем, кто попал в беду. Наш лесохозяйственный факультет, где я учусь, закрывают и на его базе собираются создать лесомелиоративный факультет. Мы, студенты, и я в том числе, очень огорчены. Мы никогда не собирались стать мелиораторами. Все наши хлопцы рвутся перейти в Лесотехнический институт. Нас примут туда, но директор Сельскохозяйственного института Третьяков никого отпускать не хочет. Уперся — и все! Помогите…
Ни сам Галан, ни его близкие не подозревали, что просьба эта — легенда, придуманная в бандитском подполье. Легенда, по которой Лукашевич должен был проникнуть в дом писателя.
Галан обещает студенту сделать все, что сможет.
На следующий день они встречаются у здания Львовского областного комитета партии на Советской улице. Галан идет в обком просить за Лукашевича. Выходит он из здания довольный.
— Все в порядке, друже! Вас кто-то понапрасну напугал. Будете и впредь учиться на лесохозяйственном факультете.
Лукашевич изобразил на лице «неподдельную» радость. Они распрощались.
Вскоре в жизни Ярослава Галана происходит событие, обстоятельства которого остались невыясненными до сих пор.
Однажды под вечер писатель вышел прогуливать собаку на взгорья Стрыйского парка. Часть его, спускающаяся к улице Дзержинского, была отведена под будущий парк культуры и отдыха Богдана Хмельницкого. Здесь шли земляные работы. Когда Галан приблизился к одной из траншей, оттуда послышались выстрелы, и несколько пуль просвистело над его головой. Марии Александровне Ярослав решил ничего не рассказывать: зачем ее волновать? Хватит с нее и постоянных анонимных звонков с угрозами…
Только после смерти Галана узнала Мария Александровна об этом случае в Стрыйском парке. Националисты не сложили оружия. Еще до того, как Лукашевич впервые посетил Галана на его квартире, его брат Александр по поручению подполья вел тщательную разведку жизни протопресвитера Гавриила Костельника. Как мы уже говорили, после воссоединения всех украинских земель в едином советском украинском государстве Костельник возглавил инициативную группу по созыву собора греко-католической церкви. Собор собирается во Львове в марте 1946 года, и на нем принимаются исторические решения о ликвидации Брестской унии, разрыве с Ватиканом и возвращении в веру отцов, то есть соединении с православной церковью.
В один из солнечных осенних дней 1948 года Костельник, закончив службу в Преображенской церкви, медленно шел с церковным старостой по направлению к своему дому. За ними в толпе прихожан вышел и террорист. Приблизившись, он почти в упор разрядил парабеллум в затылок Костельника. Когда был убит Гавриил Костельник, один из отдыхающих вместе с Галаном в Доме творчества в Коктебеле получил письмо из Львова. В письме было подробное описание убийства и похорон Костельника. Он прочел это Галану.
Лицо Галана стало напряженным. Он вздохнул и сказал:
— Да… Следующая очередь моя!..
Это был единственный случай, когда он выдал свои мысли, полные горестного предчувствия, основанного на знании того, о чем люди, недавно поселившиеся во Львове, тогда еще только догадывались.
16 октября 1949 года, как это показал на суде Илларий Лукашевич, «Буй-Тур», разгневанный тем, что 8 октября Ромко струсил, вызывает Иллария и знакомит его с бандитом по кличке «Стефко».
Щепанский торопит: близится десятая годовщина воссоединения Западной Украины с Украиной Советской, и подполье по заданию Мюнхена и Ватикана должно заявить к этой дате о своём существовании убийством какого-нибудь крупного общественного деятеля, известного своей преданностью Советской власти.
Во время встречи «Буй-Тур» говорит Лукашевичу прямо:
— Медлить больше нельзя! Двадцать четвертого октября, и ни днем позже, Галан должен быть убит.
В то утро, позавтракав, Галан после ухода жены в филиал Музея имени В. И. Ленина, где она работала художницей, зашел в соседнюю с кабинетом комнату и сел за небольшой столик. Галан любил работать здесь.
Вместе с бумагами на столе лежала его книжечка «Фронт в эфире», изданная еще в Москве в 1943 году, когда Галан был радиокомментатором радиостанции имени Тараса Шевченко. Писатель хотел внести в статью, предназначенную для «Известий», цитату из своего памфлета военных лет «Львиный город», посвященную родному Львову.
Галан писал статью «Величие освобожденного человека» по-русски:
«По-новому определились человеческие судьбы. В 1930 году в луцкой тюремной больнице лежал человек, дни которого, казалось, были сочтены. Ему пришлось пережить все ужасы полицейских пыток, самых изощренных, самых омерзительных… Палачей отнюдь не смущало то обстоятельство, что жертвой их издевательств был известный львовский литератор и публицист Кузьма Пелехатый. Избиваемый принадлежал к народу, объявленному вне закона, а популярность этого человека и мужество его только усиливали бешенство мучителей. Арестованный не поддавался угрозам, пытки не сломили его воли, поэтому арестованный должен был умереть. Но могучая натура победила: Кузьма Пелехатый остался тогда в живых. Страдания только закалили его, и он ни на один день не переставал быть собою, оставался честным, отважным борцом за освобождение своего народа…»
То, что писал Ярослав Галан о своем друге — депутате Верховного Совета СССР Кузьме Николаевиче Пелехатом, удивительно совпадало со всем тем, что было в судьбе самого Галана. И не знал он в тот последний, осенний день своей жизни, что фамилия Пелехатого значилась в тех самых «черных списках» подлежавших уничтожению людей, которые хранил в своем бункере Роман Щепанский. По указанию Мюнхена и клерикалов в этом списке уже давно значилась фамилия Галана. Уже был подобран террорист и для уничтожения Пелехатого — сын униатского попа Богдан Ощипко. Только простая случайность спасла Кузьму Пелехатого от бандитской пули.
Продумывая статью, Галан назвал в ней вслед за Пелехатым в перечне борцов за свободу Западной Украины доблестную львовскую комсомолку, радистку-партизанку отряда специального назначения, которым командовал сын брянского сталевара полковник Дмитрий Медведев, Марию Ких. Он рассказал о трудовом подвиге колхозницы села Скоморохи Ульяны Баштык, спасавшей в годы оккупации вдову и детей погибшего начальника 13-й пограничной заставы Алексея Лопатина.
Работалось хорошо, и вот он уже набрасывает заключительные строки статьи — его лебединой песни: «Исход битвы в западноукраинских областях решен, но битва продолжается. На этот раз — битва за урожай, за досрочное выполнение производственных планов, за дальнейший подъем культуры и науки. Трудности есть, иногда большие: много всякой швали путается еще под йогами. Однако жизнь, чудесная советская жизнь победоносно шагает вперед и рождает новые песни, новые легенды, в которых и львы, и боевая слава будут символизировать отныне только одно — величие освобожденного человека».
Оставалось открыть машинку, заложить в нее бумагу и перепечатать написанное, когда в прихожей раздался звонок.
Из кухни к двери подошла домработница и спросила:
— Кто там?
Услышав знакомый ей голос Лукашевича, Довгун открыла дверь.