Ночной крик

– Никуда она не пойдет, – спокойно проговорила Катя, вновь подходя к Вике и высыпая в корзинку последнюю пригоршню спелой смородины.

"Почему?" – спросила Вика глазами. Катя, поняв ее невысказанный вопрос, усмехнулась:

– Побоится признаться Гаевской, что взяла браслет без спроса. Эта Софья – та еще штучка, тырит, что плохо лежит без зазрения совести. Вот и теперь – смахнула браслетик, потом посеяла где-то, а может – и вовсе себе решила оставить. Ну, а на меня свалить в случае чего.

– А откуда ты знаешь, что она его без спроса взяла?

– Да кому ж его Ирина даст, сама посуди?

Судить Вике было затруднительно, так как она понятия не имела, что это за Ирина Гаевская. Актриса? Что-то не припоминается такая фамилия.

– Браслет этот Гаевской когда-то поклонник подарил, – продолжала Катя. – Еще когда она звездой была. А она была. И еще какой! Секс-символ – так это сейчас называется. Да ты ее знаешь. Помнишь фильм?

Катя произнесла название знаменитой комедии шестидесятых, которую и по сей день крутят телеканалы, когда хотят повысить рейтинги. И Вика вспомнила. Роль у Гаевской в этом фильме была махонькая и сильно отрицательная. Но даже на фоне знаменитых актеров, любимцев публики, эта платиновая блондинка сумела выделиться, и ее лукавые глаза с черными стрелками еще долго будоражили мужское воображение. Надо же, какое соседство послала ей судьба. Теперь понятно, почему в гостях у Гаевской такие люди: все как на подбор, один другого известнее. Вот и эта Софья наверняка не простая штучка. Тоже какая-нибудь звезда, хоть и с клептоманскими наклонностями.

– А почему она думает, что сможет свалить пропажу на тебя? – спросила Вика, продолжая думать о Софье и пытаясь угадать кто же она такая.

– Так чего ж проще? Я у Гаевской подрабатываю.

– Да ну?

– Ага. Это теперь так называется. На самом деле – пашу, что твоя лошадь. Я у нее одна – на все руки мастер, – Катя широко улыбнулась.

– Одна в таком огромном доме? Как же ты справляешься? – искренне удивилась Вика.

– Да я привычная. Ты не думай, что у нее всегда столько народу толчется. Наоборот, за все годы в первый раз такое вижу. Гаевская-то больная сильно. Рак у нее был. Все думали – кранты старушке, отбегалась. А она возьми да и поправься. Доктор сказал, такое бывает. Как же оно называется?..

Катя сосредоточенно нахмурила лоб, пытаясь припомнить.

– Ремиссия? – подсказала Вика.

– Точно. Так он и сказал. Ремиссия, говорит, у Ирины Анатольевны. Это вроде как не полное выздоровление, но сколько она протянется – одному Богу известно. Уж года три как, если не ошибаюсь.

– Надо же. – покачала головой Вика. – Чудеса.

– Вот и я говорю. Гаевская-то сюда помирать приехала, когда диагноз свой узнала, а получила вроде как второй шанс. Может, свежий воздух помог или еще что. Только она так и живет затворницей: ни с кем не желает встречаться, в город ездит крайне редко. Ходит с таким смешным старомодным зонтиком – на солнце бывать ей врачи запретили. О ней почти совсем забыли, даже журналисты не интересуются. – Катя бросила быстрый взгляд через ограду и добавила как бы про себя:

– Не знаю, чего это на нее в этот раз нашло? Зачем гостей созвала? Знаешь, она прямо взбодрилась с их приездом.

– Последнее усилие воли. Наверное, она сильная женщина.

– Еще какая сильная. Даже странно, как люди цепляются за жизнь, – задумчиво проговорила Катя и вздохнула:

– Будет мне теперь морока.

Вика поняла последнюю фразу, как вежливый намек на то, что пора бы гостье и честь знать. Ей стало неловко. Она и вправду заболталась, точнее, заслушалась. Сердечно поблагодарив Катю за ягоды, она поспешила убраться на свою территорию. Но, как она ни торопилась, а все же успела отметить, во второй раз пересекая двор перед Катиным домом, что изнутри он выглядит гораздо привлекательнее, чем из-за забора – почти весь засаженный цветами, с живописным колодцем в углу, увитым диким виноградом.

Возможно, из-за этого, а может, потому, что уже начали сгущаться сумерки, собственный дом по возвращении показался Вике уже не таким симпатичным. Только сейчас она заметила, что занавески в оконце висели как-то косо, словно отдернутые чьей-то небрежной рукой, а на подоконнике пылится засохший ломкий букет полевых цветов, похожий на скелет крупного насекомого. Легкое беспокойство царапнуло когтистой лапкой изнутри, какое-то нехорошее предчувствие, появившееся неизвестно откуда, но Вика поспешила прогнать непрошенные мысли. Вот еще. Разве не об этом она мечтала, маясь от жары в душном городе? Дом, сад, река и лес. Все это у нее теперь есть и она просто обязана получать удовольствие от сбывшихся желаний. Скорее всего, ее плохое настроение объясняется всего лишь переменой места. Это всегда действовало на Вику угнетающе, даже если она приезжала в хорошо знакомые края. У нее появлялось чувство неуверенности и ощущение, что ее вырвали, точно дерево, вместе с корнями и пересадили на другую почву. Этот дискомфорт пройдет очень скоро, как только она освоится на новом месте.

Повеселев, Вика бодро протопала по мощеной дорожке, превратившейся от старости в поросшую мхом тропу, вьющуюся среди буйных зарослей сорняков. Да-а-а, до аккуратных клумб соседки ее дворику ох как далеко.

Скрипучие ступени крылечка возмущенно заохали под ее тяжестью, но Вика только усмехнулась, исполненная решимости получать удовольствие во что бы то ни стало, и смело вошла в просторные сени, едва не споткнувшись о собственный чемодан.

Изнутри дом показался ей гораздо меньше чем снаружи. Здесь имелась всего одна комната в четыре окна. Правда были еще сени и отгороженная деревянной перегородкой кухонька с двухконфорочной плиткой и большим красным газовым баллоном. Плитка стояла на столе, а рядом, в углу, урчал предусмотрительно включенный Катей пузатенький холодильник "Мир" с тугой стальной ручкой. Вика не поленилась заглянуть внутрь, чтобы убедиться, что ветеран отечественной холодильной промышленности работает исправно.

Вика осторожно опустила корзину с ягодами на угол застеленного клеенкой кухонного стола. Она вновь вспомнила, что проголодалась, точнее, об этом напомнил ее собственный живот, взявшийся передразнивать холодильник. Вика решила приготовить себе чай, но неожиданно обнаружила, что в доме напрочь отсутствует хоть какая-либо кухонная утварь. Ни чашек, ни кастрюль, ни чайника. Прибитый над столом кухонный шкафчик был абсолютно пуст, застеленные пожелтевшей бумагой полки демонстрировали девственную чистоту, так что обосновавшийся в самом углу паучок чувствовал себя весьма вольготно.

Единственная пригодная посуда для чая нашлась в комнате. У Вики сложилось отчего-то стойкое впечатление, что эмалированный тазик служил когда-то собачьей миской. Но ничего другого не было и она решила наплевать на предрассудки. Завтра она первым делом отправится в магазин и приобретет все необходимое, а сегодня воспользуется тем, что есть, как настоящая авантюристка.

Во дворе отыскалась ржавая труба с вентилем, из которой текла холодная и чистая вода. Вика старательно и долго терла миску под ледяной струей, пока не сочла, что она достаточно пригодна для приготовления пищи.

Некоторое время спустя она, примостившись на краешке кровати, с огромным наслаждением пила обжигающий, невероятно вкусный чай, закусывая его смородиной – немытой! – прямо из корзинки и наблюдая, как к потолку поднимается пар, похожий на доброе привидение. Скажи ей кто-нибудь пару месяцев назад, что она будет готовить себе чай в собачьей миске и при этом радоваться, она бы страшно этому поразилась. А теперь думала, что жизнь в городе со всеми удобствами развращает и такие вот развороты, возможно, на пользу. Начинаешь по-новому воспринимать окружающую действительность и получать радость от ерунды.

Однако, когда пришло время ложиться спать, энтузиазма у нее поубавилось. Точнее, это произошло после того, как Вика погасила свет. За окном вдруг оказалось непривычно темно. Вика не сразу поняла, что это оттого, что нет уличных фонарей, только темный провал неба, посыпанного блестками звезд, и силуэты деревьев, заслоняющие слабый лунный свет. И еще тишина. В городе она привыкла к постоянному шуму машин под окном, не прекращающемуся даже ночью, звону редких трамваев и другому шуму. Здесь тишина давила на мозги, заставляя прислушиваться. Ох, лучше бы она этого не делала. Ей чудились какие-то звуки и шорохи, большинство из которых казались подозрительными, а остальные и вовсе пугали. Вот кто это пискнул только что? Кошка? Или, не приведи господи, летучая мышь? А вот хрустнула ветка. Зачем? Ведь ветки не хрустят просто так, сами по себе, только если на них наступить. Но если так, то кто наступил? Кто ходит по ее саду ночью, бесцеремонно хрустя ветками?