Чернильные стрелы

И пошлину за въезд не брали сколько веков уже. Хотя старая столица и имела свой особый статус, но все же вольным городом не считалась. Вот те имели право взимать въездную плату, некоторые даже с отъезжающих монеты стричь умудрялись.

– Ну что, Олег, почти дома. Контрарди приветствует его, поприветствуй и ты его.

И Панари изобразил вежливый поклон. Чужак неуверенно повторил жест, а потом ему стало не до того.

Да, кто в первый раз проходит или проезжает под Третьим Барбиканом, тот некоторое время потрясенно молчит. Их всего четыре таких: Третий, Шестой, Королевский и Восточный. Остальные были выстроены утилитарно, без изысков, а эти стали настоящим украшением города. Барельефы на стенах изображали великие битвы прежних времен, хитрая система зеркал подсвечивала резной камень, отчего фигуры отбрасывали напряженные тени. Гулкое эхо шагов, топота копыт и скрежетания колес по брусчатке только усиливали впечатление, оживляя застывшие картины. Панари знал, что среди этого великолепия есть и бойницы, и каналы для кипятка и смолы, так что барбикан служил не только достопримечательностью.

А когда Олег увидел каменные дома Восточной улицы, мастер испытал неподдельную гордость за город, который давно считал своим. Да, по сравнению с слободскими кварталами, где даже тракт вился змеей в деревянной застройке, широкая и прямая перспектива производила впечатление. Здания о пяти этажах, сложенные из камня, некоторые оштукатуренные и покрашенные. Контрарди – город-праздник. Город зеленых дворов и торжественных площадей. Город студиоузов, мастеров и пуаньи самых древних родов.

К вечеру улицы Нового города, как всегда, почти опустели, и ехать было легко, не надо было проталкиваться сквозь толпу и разъезжаться с другими экипажами. Хотя Восточная и в самые загруженные часы своей шириной позволяла избегать запруд. И Панари легко выправил по ней до площади Святого Отраро,  на которую опирался одним свои плечом Отраров мост.

Олег что-то сказал, опять на своем языке. Коста посмотрел на него, но спутник не смог подобрать слов на септрери. Вообще чужак уже сносно говорил, хотя пока только самыми простыми словами, которые смог запомнить. Учился он быстро, да вот не бывает таких чудес, чтобы за несколько дней выучиться говорить бегло. Даже студиоуз перед экзаменом не сможет так.

Вот и благородная Явзора, которая степенно несет свои воды на юг. Есть даже такая легенда, что могучая река в своем стремлении посмотреть на красоту Контрарди выгнулась к западу гигантской излучиной, да так и осталась в этом русле, влюбившись в этот город.

Сольфо выкатила телегу на мост, и свежий, почти морской ветер окунул путников в приятную прохладу. В этом месте Явзора разливалась больше чем на креп, и неудивительно, что полного штиля здесь никогда не бывало. Тем более что к северу в нее впадало множество ручьев с Контральского хребта, и вода в реке всегда оставалась холодной, даже в самые жаркие дни. Чужак молчал, завороженный открывшимся видом.

Да, Контрарди умел удивлять.

То ли еще будет.

За Отраровым мостом основная перспектива – улица Геверро Спасителя – привела бы прохожего или всадника к Старому городу, но туда Панари сейчас было не нужно. Во-первых, вечером там не протолкнуться, а улочки Старого Контрарди славились своей узостью и извилистостью кроме нескольких, во-вторых, от Геверро направо отходила широкая Конная улица, обходившая Старый город по большой дуге. За древними стенами никто мастерскую поставить не разрешил бы, тем более что денег на покупку там даже части дома у Панари не найдется и к старости. Поэтому сворачиваем на Конную и едем по ней до Уйстойсской дороги, которая пройдет через престижный конец Шмавси и приведет в Застрельные кварталы, где недалеко от юго-восточных городских стен и ждал Панари его дом.

Застрелье считалось концом простым, без лишнего пафоса. Зато и цены тут были приемлемые, что и позволило мастеру Коста когда-то купить здесь добротное здание. Вместе с тем здесь было спокойно и чисто, даже несмотря на множество разных мастерских, пекарен, прачечных и прочих лавок. Никто в Застрелье и подумать не мог возмутиться шумом кузницы, если, конечно, мастер не начинал работу в шесть утра или не прекращал ее после семи вечера. Отдыхать ведь все хотят, но и понимают, что работать соседям тоже надо. Поэтому Панари не стремился поменять конец на более тихий, уж его работа часто была связана с лязгом металла. То, что простительно здесь, никто не потерпит где-нибудь в Приречном конце, приютившем многих знатных пуаньи и торговцев.

Олег соскочил с повозки и зачем-то подбежал к фонарю. Внимательно осмотрел его, задрав голову, присел на корточки, чтобы поглядеть на основание столба. Панари хотел уже остановиться, но чужак нагнал телегу и запрыгнул на ходу.

– Это как называется?

– Фонарь. Газовый фонарь. Газ горит.

– Газ. Я понимаю.

И Олег снова сказал что-то по-своему, с явной иронией.

Газ он понимает, видишь ли. Как будто много городов, где газовые фонари есть. Откуда ж ты свалился-то…

За этими разговорами пришло время сворачивать сначала налево, на улицу Орны Марейской, тянущуюся дугой мимо домов мастеров. Здесь два экипажа разъехались бы уже с трудом, и идущим людям приходилось сторониться.

– Панари, как съездили?

Это Шола Нарваттэ, хорошенькая прачка из мастерской госпожи Руалтти. Стирает и чинит тонкие вещи, которые испортить легче легкого. Зато и платит ей хозяйка соответствующе, что живет Шола не в слободе, а в Новом городе.

– Спасибо, милая, хорошо прокатился.

 Шола еще совсем молодая, личико у нее белое, а кожа на руках – нежная, несмотря на работу. Госпожа Руалтти, будучи в гостях, рассказывала, что прачка заваривает какие-то травы, в которых держит кисти каждый вечер по половине часа.

– А кто это с Вами?

Мастер покосился на Олега и, вздохнув, ответил:

– Да вот, подобрал беднягу. Не помнит ничего, говорит не по-нашему. По голове ударенный вроде.

– И Вы подобрали?

– Ну да.

– Ой, дядя Панари, ну на Вас совсем не похоже!

– Шола, Творец завещал нам заботиться об окружающих, – улыбнулся мастер.

– Ой, да что только Творец нам не завещал, но чтобы Панари Коста кого-то беспамятного из сострадания подобрал и привез к себе домой… Ох, тяжелые времена грядут!

– Не бузи тут. Вот раскудахталась, никакого уважения к старшим!

– Ой, дядя Панари, Вас – и не уважать! Познакомили бы хоть! А то свеженький, симпатичненький, упитанный.

– Но-но, лохудра! Все б тебе развратничать. Замуж бы давно пошла бы.

– А вот и пойду! За него! Знакомьте!

– Ага, пойдет она. Олег его имя, – и Панари повернулся к своему спутнику. – Это Шола.

Олег привстал на козлах и обозначил поклон.

– О, дядя Панари, он у Вас еще и воспитанный. Где ж таких подбирают, а? А то вдруг с этим не сложится, я себе своего там найду.

– Где был, там больше нету. Посторонись, Шола, домой хочу. Десятину в дороге.

– Он и чувствуется, – рассмеялась прачка. – Одежду нам приносите, отстираем, подлатаем.

И Шола отступила на шаг к стене, освобождая проезд.

Панари тронул поводья, и Сольфо тяжело тронула телегу. Устала, скотинка, к тому же сбитому копыту мостовые Контрарди радости не сулили. Поприветствовав бакалейщика Стрелто Крамо, мастера-скорняка Волло Цаннто и Граенни Лосстерро – занудную супругу успешного держателя ломбарда Каззо Лосстерро, мастер через два длинных квартала аккуратно, стараясь не задеть углы домов, повернул направо.

– Вот, запомни, – показал он Олегу на бронзовую табличку на стене, – это название нашей улицы – Зеленый Ручей.

– У-ли-ца Зе-ле-ный Ру-чей, – по слогам прочитал чужак, даже не подсматривая в свою тетрадь, куда выписал алфавит. – Зеленый понимаю. Что такое «ручей»?

– Что такое река помнишь? Ручей – это маленькая река. Очень маленькая, – показал Панари пальцами, насколько маленькая.

– Я понял. Знаю теперь.

– Вот и хорошо. Ты здесь живешь. Дом, твой дом на улице Зеленого Ручья. Вон тот дом.