Стихотворения

Вокруг — страх, мрак, бросаемы Сверху на нас вниз, — А в сердце неисчерпаемая Боль любви.

ПРИЛИВ (пер. Ю. Анисимов, 1937)

Коричнево-золот, над сытым приливом, Виноградник лозы вверх взвил, День, как наседка, над мерцаньем воды хмурое диво Крыльев своих распустил. Избыток воды безжалостно взвит И тянется гривой илисто-бурой Туда, откуда нахохленный день в море глядит Презрительно и хмуро. О золотой виноград, кисти свои взвей К высшему, гребню любви — вознесенной, Мерцающей, широкой и безжалостной к моей Нерешенности.

ЗЛОВОННОЕ ШИПЕНИЕ (пер. А. Казарновский)

Любезные дамы и господа! Сегодня все вы пришли сюда, Чтоб я вам о беглом ирландце поведал, Который родину продал и предал. Он книгу прислал мне пять лет назад. Ее прочел я раз пятьдесят — Справа налево и слева направо, Аж на очках погнулась оправа. Безумец! Ее я собрался издать. Но Божья сошла на меня благодать. И, Божью правду узрев во мраке, Проник я козни сего писаки. О родина! Сколько любовников муз Ты миру дала, что и счесть не возьмусь. И завела такие порядки, Что все они драпают без оглядки. А как жизнерадостно наш народ Врагу на расправу вождей выдает! Помните, брызнул наш юмор хлесткий Парнеллу в глаз негашеной известкой. Без нас бы и Папа не спас свою Продырявленную ладью. А в Риме давно бы засохли и сгнили Без мудрых советов рыжего Билли. Ирландия милая! Отчий дом, Где Цезарь с Христом — аки пальчик с кольцом! Мой остров зеленый! (Прошу прощенья У дам — я высморкаюсь от волненья!) Нет, я не ханжа. Мною издан Мур И гений поэзии — Горний Тур, Хоть в пьесах у них что ни слово, то — «падла», И шутки в адрес Святого Павла, И чьи-то ножки выше колен. Но Мур — это истинный джентльмен. И пусть друг другу его герои «Дерьмо» и «сука» кричат порою, Зато у автора их доход — Чистыми десять процентов в год. Ко мне и мистикам путь не заказан, В моем издательстве вышел Казане, Хотя от стихов его — что скрывать! — В заду изжоги не миновать. И Леди Грегори Златоустую Готов я был издавать без устали. Вовек ни одной не отвергну души — Хоть Колма на голове мне теши! Но этому потакать не буду. Австрийский пиджак он напялил, Иуда! А Дублин таким в его книге предстал, Что и бушмен бы ее не издал. О Дублин! Пускай в нем и душно, и грязно, Но он — наша родина! — Каждому ясно. А что здесь находит сей негодяй? Ему сэндимаунтский дорог трамвай. Он любит известную всем колонну, Он любит памятник Веллингтону, А вот Кэрли-Холл ни гугу. Нет, этого я снести не могу! Я не терплю и терпеть не намерен, Когда обижают Старушку Эрин. Пускай называют наши уста «ИРЛАНДСКИЕ ИМЕНА И МЕСТА!» Я добр. Я сочувствую северным братьям. Скажите — кем теперь торговать им? О, обнищавший шотландский брат! Последний продан тобой Стюарт. Засим у меня шотландец — бухгалтер. И совесть моя чиста, как бюстгальтер. А сердце — мягкое, как пахта. Не верите? Колма спросите тогда. Ему на «Ирландское обозренье» Я скидку сделал без промедленья. Мне грустно — ирландцы, сев в поезда, Уносятся с родины кто куда. И я публикую — купить не хотите ль? — Железнодорожный путеводитель. Все силы я родине отдаю; И около входа в контору мою Нестрогого поведенья девица С британским артиллеристом резвится, А иностранцу ласкает слух Сочная брань перепившихся шлюх. И все же, пусть в Дублине гнусно и грязно, Но здесь — наша родина! Каждому ясно? Какая чушь! — не противиться злу. Я пасквиль сей превращу в золу! Я урну возьму — большую такую! — И эту золу в нее запакую. Я грех замолю, да поможет мне бес! Я, встав на колени, пущу H2S. В ближайший же пост я Отчизну прославлю И голую задницу небу подставлю. К печатному прессу припав животом, Я слезы пролью и покаюсь во всем. Ирландский наборщик из Бэннокбурна Погрузит персты свои в эту урну И, грозно склонившись над ж… моей, «Memento homo» — напишет на ней.

ECCE PUER (пер. А. Ливергант, 1984)

Из бездны веков Младенец восстал, Отрадой и горем Мне сердце разъял. Ему в колыбели Покойно лежать. Да снизойдет На него благодать. Дыханьем нежным Теплится рот — Тот мир, что был мраком, Начал отсчет. Старик не проснется, Дитя крепко спит. Покинутый сыном Отец да простит!