За линией Габерландта

В городе назревали события поважнее наших.

Глава шестнадцатая

Рассказ о неудавшейся диверсии, подготовленной людьми, знающими толк в подобных делах. Крах Джона Никамуры.

Дмитрий Степанович Дымов собирался в путь-дорогу. Настроение у него поднялось. С поездкой на юг, как мы уже знаем, устроилось довольно легко. Он едет в Находку, а дальше… Уж одно то обстоятельство, что через несколько дней ему удастся увидеть своими глазами милые сердцу берега Хоккайдо, где нет ни людей, подобных Зубрилину, ни соревнования, ни напряженного труда, — одно это навевало на Дымова бодрое настроение. Он проедет на корабле мимо тех берегов как турист и молча пошлет им приветствие. Но на обратном пути… О, на обратном пути будет эффектное зрелище! Джон Ника-мура на глазах у ненавистных ему людей сядет на катер и умчится к берегу. И никто не посмеет задержать его, даже рта открыть. Он попросит политическое убежище. Чудесный финал длительного спектакля! О нем, о Дымове, будут долго вспоминать на Севере. Он проведет и выведет всех этих капитанов, майоров и комиссаров. Если что и беспокоило Дмитрия Степановича, так это синяя папка, которая до сих пор спокойно лежала в беспорядочной груде других папок в сейфе капитана Омарова, друга Дымова. Она там долго пролежит еще. Конечно, папка ни к чему сейчас Никамуре. Перспектива разработки богатств, открытых геологом Бортниковым, — увы! — исчезла. Но лучше было бы эти документы сжечь. Так и не удалось взять их из сейфа. Последние дни Омаров стал таким мнительным. Видимо, накачали. Дурак! Он не способен понять тонкости жизни, шарахается из стороны в сторону.

Иногда Никамура вспоминал Белого Кина. Где он сейчас? Шевельнулось доброе чувство к своему верному помощнику. Вытащить бы его отсюда, увезти… Но как? Подвергать себя лишним опасностям и хлопотам? Да и некогда, просто некогда. Пароход отходит завтра, где уж там думать о Кине. Пусть сам выбирается.

Мурлыча какую-то песенку, Дымов собирал вещи. Ах, какие там вещи! Он жил словно птичка. Ничего ценного и громоздкого. Пролетарий-одиночка. Тот, настоящий Дымов, был, кажется, иного склада человек. Кое-что из его вещей осталось, но это сущие пустяки. Вообще-то здорово получилось: столько лет жить под чужой фамилией, когда настоящий Дымов… Царствие ему небесное. Впрочем, чего вспоминать!

Он получил пропуск, попрощался с шефом. — Слышишь, ты там не задерживайся, понял? — недовольным тоном сказал капитан. — Выясни наличие, исполнение графика и этим же рейсом назад… А то я один тут.

— У вас… — Дымов помедлил, скромно опустил глаза. — У вас все нормально, Кирилл Власович?

— Кой черт нормально! То этот Конах, то неполадки на периферии… — Он махнул рукой. — В общем, налаживай и давай быстрее сюда.

— Значит, и Конаха на вас вешают?

— А на кого же! Зубрилин старается вовсю. Схватка с ним еще впереди.

Схватка уже началась. Омаров этого просто не знал.

Не знал, что арестован Скалов и попался Винокуров. Не знал, что в политуправлении помогли наконец разгадать Дымова. Ничего не знал. И это неведение не было случайным.

Когда Зубрилин пришел по вызову в политуправление, ему сказали:

— Получили старые документы Дымова. Посмотри-ка сюда…

Он взял фотографию. Нет, это, конечно, не тот Дымов. С карточки на него смотрел полный лысеющий человек с добрым русским лицом. Никакого сходства.

— Значит?.. — спросил он.

— Обычный прием диверсанта. Устранить в пути человека, взять документы, переклеить фотографии, начать жить и действовать.

— Где это произошло?

— Еще не выяснено, но, кажется, в Находке. Настоящий Дымов прибыл туда, некоторое время жил в пересыльном городке, дожидаясь парохода. Там его и устранили. А сюда поехал уже другой Дымов. Все было предусмотрено. Родственников никаких, писать некому и некуда. Сработано людьми знающими.

— Так надо же немедленно арестовать Дымова! Я сегодня видел его на работе, он действует, расхаживает!

— Он уезжает завтра.

— И вы?..

— Пусть едет. Комиссар посылает с ним надежных людей. Надо отыскать других сообщников. Он не один. Его поездка должна разоблачить всю шайку.

— Риск…

— Безусловно. Но иначе нельзя.

— А как же Омаров?

— За этим мы тебя и пригласили, Зубрилин. Директор треста приказал снять Омарова с поста начальника управления. Близорукий человек, он окружил себя врагами. Ведь Дымов — его самый близкий друг. Понимаешь? Как только Дымов ступит на палубу корабля, Омаров будет освобожден. Дымов не должен знать об этом. Исполнять обязанности начальника управления останешься ты.

— Я собирался на Май-Урью. Там очень напряженная обстановка. Арестовали старого преступника, некоего Кина. Он, в свою очередь, выдал Винокурова, плановика прииска. Этот Винокуров связан с Дымовым. Звенья одной цепи. Я хотел бы помочь, узнать.

— Ехать тебе нельзя. Май-урьинскими делами уже занимаются. Ты останешься, и как только Дымов… Вот приказ о твоем назначении.

Дмитрий Степанович забежал к Омарову за час до отхода корабля и растроганно пожал ему руку. Плановик спешил, был возбужден, на щеках его горели красные пятна. Такой день!

— Давай, давай, — сказал капитан. — Счастливо тебе. И, как говорится, ни пуха ни пера!

— Спасибо, Кирилл Власович. За все спасибо. Я уж постараюсь — отплачу за доверие сполна. И будьте здоровы!

Дымов вышел из кабинета и помчался в порт, улыбаясь своим мыслям. Он постарается! Омаров на своей шкуре узнает, какой старательный был у него плановик.

Дымова в пароходстве знали. На корабле его встретил помощник капитана, повел в каюту.

— К сожалению, одноместных нет. Но ваши соседи, мне кажется, приятные люди.

Их оказалось двое. На столике стоял коньяк, лежали карты.

— А, вот и еще партнер! — обрадованно сказал один из пассажиров. — В дурака играете? Чудесно. Давайте знакомиться: бухгалтер Рыбников. Второй назвался журналистом. Не все ли равно, кто они. Лишь бы скорее ехать.

Пароход отошел в пять часов вечера.

В пять тридцать в кабинет капитана Омарова вошел Зубрилин.

Омаров ответил на приветствие сухо, едва глянул на замполита и опять уткнулся в бумаги. Зубрилин сел. Они молчали долго, минуты две. Наконец Омаров поднял голову.

— Что скажете?

Зубрилин протянул ему приказ.

Омаров бегло прочитал бумагу, брови у него поднялись. Он сначала просто удивился. Его, снять? Как же это так — снять? Потом он густо покраснел, прочитал еще раз. Зубрилин ждал. Омаров вскинул на него бешеные глаза. Они стали совсем совиные, круглые белки покраснели. Грохнул стул. Омаров вскочил и, тяжело задышав, сказал:

— Добились своего… Вы, Зубрилин, искусный карьерист!

Виктор Николаевич тоже встал. Закусив от обиды губу, он как можно спокойнее произнес:

— Передайте дела, Омаров.

— Вам не терпится? Не терпится! А что я, что мое… до этого вам нет, конечно, дела. За потерю бдительности. Это, значит, и партбилет… Да я… Вы знаете, что это за обвинение?.. Дела?.. — Он вдруг схватил ключи, нагнулся, со стуком выдвинул один ящик стола, другой, третий… Посыпались бумаги. — Дела? Вот они, берите, садитесь за этот стол, вы долго ждали этого часа… А мне?.. — Он выпрямился. — Потеря бдительности, чекист, двадцать лет работы!..

Все дальнейшее произошло в одно мгновение. Омаров сунул руку в карман, выхватил пистолет, щелкнул затвором и поднял пистолет к виску. Зубрилин через стол успел ударить его по руке, пистолет стукнулся о паркет, затвор сработал, раздался выстрел, пистолет завертелся на полу, как волчок.

В дверь влетела секретарь.

— Что случилось?

— Ничего, идите, — сказал Зубрилин, поднял оружие и сунул к себе в карман. — Слизняк! — сказал он уже другим тоном, переходя на ты. — Иди погуляй, успокойся. Придешь потом, поговорим.

Омаров опустил голову и пошел к двери.

— Ключи от сейфа, — сказал ему в спину Зубрилин.