Страница 17 из 22
“Звонок был долгий. В другое время начальник отделения I-Ц оберст…” Я поймал себя на мысли, что в который раз взял то, что попалось под руку. Интересно, почему “И один в поле воин”? Наверное, соответствовало моему абсолютно идиотскому состоянию. “Какой дурак держит ее на полке?!” - раздраженно подумал я. Правда, надо признаться, что в этот мартовский день меня раздражало практически все. Пробило два тридцать, и моих еще не было. Захотелось чаю, но ужасно лень было тащиться на кухню. Да еще встречаться с Диной Соломоновной. Конечно, я ей нахамил. Но извиняться не хотелось. Хорошо, что она еще ничего не сломала. Я начал вспоминать и как-то отвлекся… Дина Соломоновна была подслеповатая и глуховатая соседка, страдающая бессонницей. То есть, это она говорила, что страдает. По моим наблюдениям, она отходила ко сну часиков эдак в семь. А поднимала ее нелегкая в четыре утра, когда все нормальные люди спят. В принципе, наша коммуналка напоминала копошащийся муравейник. Одни еще не спят, другие - уже. И, естественно, когда на кухне гремят посудой в четыре утра, то хочется высказать все то, что у тебя накипело. А тут еще ее счетчик висел напротив моей двери. Как не воспользоваться! Тем более, что у меня есть кое-какие понятия об электричестве. Чик - и ровно в четыре тридцать ее счетчик отключался. А поскольку стояла ранняя весна, то она (Дуня Соломоновна, как ее называет Мишка) ни черта не видела. Недельки две прошло относительно спокойно, а потом меня кто-то “продал”. Со мной перестали здороваться, и опять гулко резонировали кастрюли. В общем, я валялся в туфлях на диване, не желая вставать. “Позвонить Фимке, что ли, пульку расписать?” - подумал я. Но сегодня среда, и он вряд ли сможет. У нас сложились традиционные пятницы, а иногда и субботы. Во входных дверях повернулся ключ. Это было хорошо слышно, так как входная дверь находилась напротив нашей. Дверь раскрылась, и зашел Мишка. - Привет, - весело сказал он. - Ну, привет, - вяло отреагировал я. - Какого черта ты так рано? - Было только четыре урока, - сказал Мишка. - С чего бы это? - Потом было комсомольское собрание. Тольку разбирали. - Он что, стекло разбил? - удивился я. - Батя, не сходи с ума! - сказал сын - Ты что, Тольку не знаешь?! Толик был, пожалуй, самым тихим и спокойным в их сумасшедшем 9”Б”. Неглупый паренек, хотя и учился на одни “тройки”. - Ну, так что же все-таки произошло? -переспросил я Мишку, пропуская его реплику мимо ушей. - Изменник Родины, - зловещим шепотом сказал Мишка. - Постановили взять под стражу прямо с комсомольского собрания. - Что за идиотские шуточки! - возмутился я. - Вовсе нет! - сказал Мишка. - На стол билет, и - таким не место в нашем монолитном и доблестном классе. Короче, он уезжает с родителями. - Я как-то догадался, что не один. Куда? В Израиль? - Не думаю, что именно туда. А просто покидает нашу необъятную. - Ты, я надеюсь, не выступал? - встревожился я. - За кого ты меня принимаешь! - сказал Мишка, но конкретно ничего не сообщил. “Ладно, потом сам все расскажет”, - подумал я, не сильно размышляя об этом. Мишка повернулся и ушел в другую комнату. Но через секунду вышел и, чуть улыбаясь, спросил: - Старик, а ты чего так рано? Что, с Ленкой не срослось? Сказать, что я похолодел - это не сказать ничего. Дело в том, что мой несравненный отпрыск попал в точку. Да еще как попал! Но тут мне следует отойти от диалога с сыном и попытаться разъяснить ситуацию. Две недели тому назад в моем отделе появилась довольно смазливая девочка с неплохой фигуркой. Около месяца назад я заявил шефу, что зашиваюсь с чертежами. Сказал просто так, от нечего делать. Ни о каких чертежах не могло быть и речи, да и самой работы как таковой не было. Мы переделывали типовые проекты. Причем очень просто: работка - не бей лежачего. Половину вычеркивали, а остальные чертежи чуть-чуть подправляли. В основном, вся наша деятельность сводилась к футболу и анекдотам. Единственный, кто трудился в поте лица - это Борис Ефимович. Писал мемуары. И даже решил прочитать всему институту доклад об одном из Сталинских ударов на каком-то фронте. Он и попросил Димку Запольского начертить ему схему битвы. Большего разгильдяя он, естественно, выбрать не смог. Остальные хотя бы делали вид, что работают. А Димка даже когда работал, все были уверены, что он ни черта не делает. Доклад был назначен на четыре тридцать, за сорок пять минут до окончания работы. Борис Ефимович нас крайне обрадовал тем, что пообещал уложится в какие-нибудь полтора-два часика. В обед ко мне подошел Димка и попросил отпустить его за схемами. “Хорошо, - сказал я. -Только запиши в книгу, что идешь к смежникам.” В три тридцать Борис Ефимович несколько занервничал и пытался у всех по очереди выяснить, который час. В четыре он снял трубку и сказал, что позвонит в морг. Я перехватил его руку и объяснил, что не надо нервничать, все, мол, будет нормально. В четыре двадцать он схватил шариковую ручку и начал что-то лихорадочно писать. Витя Беленко закричал на весь отдел: “Борис Ефимович, умоляю, не пишите заявление на увольнение. Вы еще нам так нужны.” И чуть потише добавил: “До зарплаты.” Дело в том, что весь отдел был должен Борису Ефимовичу от пятерки до червонца. И тут Борис Ефимович взорвался: - Мальчишка! Сопляк! Вы все не дождетесь!.. Чего конкретно мы не дождемся, никто так и не узнал. В этот момент влетел Димка со схемой. С Борисом Ефимовичем произошла поразительная метаморфоза. Чуть подвывая, он бросился к Димке и залепетал: - Дмитрий Александрович (тут я вспомнил, что у Димки, оказывается, есть отчество), голубчик, Вы же меня подводите! Димка высокомерно взглянул на старика и заметил: - Я в своей жизни еще никого не подвел. Я обещал и выполнил, - и гордо отошел к столу. Оставалось семь минут до начала доклада. За полторы минуты Борис Ефимович похватал все со стола и пулей вылетел в дверь. В актовом зале собрался тот кворум, который обычно присутствовал на лекциях о международном положении. Половина сотрудников из каждого отдела срочно уехала что-то с кем-то согласовывать. Я не мог смотаться. Старик работал в моем отделе, и это было бы некрасиво. На доске висели красочные схемы. Димка сидел в первом ряду и всем своим видом выражал: “Могу, если захочу”. Борис Ефимович при галстуке и при указке стоял возле схем и что-то невнятно, но вдохновенно бубнил. Я горестно стал подсчитывать, сколько еще предстоит сидеть, но в этот момент произошли какие-то странные события. Докладчик ткнул указку в схему и со словами: “Наш батальон находился прямо.. ” - видимо, передумал читать доклад и решил сыграть в детскую игру “Замри”. Секунд тридцать он озадаченно таращился на схему, а затем, повернувшись к залу, нашел Димку глазами и растерянно спросил: - Дмитрий Александрович, а почему же наш батальон находится в тылу врага?! - Не в этом дело, - сказал Димка бодро. - Мы так быстрей победим. “Скорая” подъехала минут через сорок. Старика увезли в больницу, а Димке объявили “строгача”. Тем не менее стол, за которым сидел Борис Ефимович освободился всерьез и надолго. Таким образом, оказалась незаполненной одна штатная единица. - Свято место пусто не бывает, - глубокомысленно изрек наш местный алкаш Олег Николаевич. - Кого нибудь пришлют. Я решил напомнить шефу об этом, и две недели назад он привел нам чертежницу. (Каким образом чертежница могла заменить инженера, никто не понял. Но все выразили бурную радость). Это и была Ленка. Вернее, Быкова Елена Петровна. Появление ее было весьма эффектным. Весь мужской пол обратил на нее внимание. Особенно Димка. На следующий день он явился на работу прикинутым, как надо. Однако, не был по достоинству оценен ни самим объектом его ухаживаний, ни мной. И без особой необходимости я услал Димку в пыльный пригород для согласования. Димка, правда, повозмущался недолго, потом, пропев из Высоцкого, “и рано, видимо, плевать на королей”, отбыл. Лена выдала реплику: “Мужчины так не поступают”-, и тут же рассмеялась, осознав всю комичность сказанного. Димка сумел вернуться на следующий день, умудрившись все быстро согласовать. Обычно у него на это уходила неделя. А еще через какое-то время я попросил Елену Петровну задержаться на часок. Она отнеслась к этому легко. Мы минуты три говорили о работе, потом минут сорок флиртовали и пикировались. Исходя из всего этого, я посчитал дело завершенным. Забрав вечером ключи от квартиры у Левки, назавтра я объявил в двенадцать часов, что мне надо идти в Главпроект. А мимоходом заметил, чтобы Елена Петровна сделала запись в книге, так как я беру ее с собой. Поймав на себе иронично-презрительный взгляд Димки, мы оделись и вышли. Но на улице Лена сразу пресекла все попытки завести ее в “один интересный дом, тут недалеко, показать коллекцию старинного оружия”. Она сообщила, что приблизительно догадывается, какой вид оружия я хочу ей показать, выразила надежду, что это оружие не очень старинное, добавила, что вообще боится не только оружия, но и крови, чем заставила меня остолбенеть. Вежливо поблагодарив за половину свободного дня и послав воздушный поцелуй, уехала на трамвае. В состоянии глубокой прострации я тут же заехал к Левке и вернул ключи (это была совершеннейшая глупость с моей стороны, поскольку ехидный Левка тут же заметил, что все это естественно, так как у меня отсутствует элементарное обаяние), и, с горя выпив стакан вина, завалился домой, где был разгадан сыном. Несмотря на весь кретинизм своего положения, я все же сообразил, что с Мишкой надо вести себя по-мужски. И я ничего лучшего не нашел, чем сказать: - М-да, старик. Ни фига не вышло. - И тут же ринулся в атаку. - А ты откуда узнал? (Кстати, как он догадался, я так и не узнал, хотя в дальнейшем допытывался. Интуиция?) Сын повзрослел прямо на глазах. Но к такой постановке дела он не был готов и, смутившись, нервно закашлял, а потом заговорил более низким голосом. - Да, понимаешь, - пробасил он, - Ленка - старшая сестра Васи Быкова. Помнишь, он к нам приходил? - А затем добавил: - Я к ней сам подбивал клинья. Я чуть не прыснул, но, сдержавшись, продолжал наседать: — А ты чего это кашляешь, куришь, что ли? Это уже выглядело грозно. Я должен был как-то восстановить пошатнувшуюся отцовскую репутацию. - Обижаешь, начальник, - слегка возмутился Мишка. - Смотри, матери ничего не ляпни, - продолжал я в том же духе, имея в виду то ли курение, то ли Ленку. Все равно - пускай сам разбирается. - Само собой, - пожал плечами Мишка, расставляя точки над “и”. - Что я, ребенок, что ли? Таким образом, я абсолютно резонно решил, что наш диалог закончился. Сын удалился в свою комнату, а у меня резко улучшилось настроение. Я поднялся и даже вытер пыль с совершенно чистого стола. Ну, что ж. Настала пора рассказать немного о себе. Правда, что значит немного, когда речь идет о самом себе? О себе “немного” не получается. Такой уж у меня странный характер. Например, моя мама говорит обо мне, что я люблю правой рукой чесать левое ухо. У папы несколько другое мнение. Он считает, что со мной ни на какую тему нельзя говорить серьезно. Жена, в основном поддерживая мнение моих родителей, тем не менее имеет свое собственное. Она считает, что ко всему прочему, я - бездельник, не умеющий ничего доводить до конца. Однако они все ошибаются. Например, я вспоминаю, как 18 лет тому назад я весьма конкретно заявил матери очень емкую фразу: “Мама, я женюсь”. С отцом я говорил абсолютно серьезно три года назад, попросив одолжить мне 150 рублей, которые, кстати, еще не вернул. Последний довод относительно моей полезности в доме я привожу жене, демонстрируя выключатель, установленный полтора года назад и, наконец, закрытый крышкой в прошлом месяце. Итак, кое-что о себе. Мне 40 лет. Я - и.о. начальника электроотдела в небольшом проектном институте. У меня красивая жена и двое детей. Оболтусу Мишке в июне стукнет шестнадцать, а Оленьке уже скоро десять. Вот так, с краткими анкетными данными Брагинского Александра Боруховича (в миру - Борисовича) покончено. И, как писал Булгаков: “За мной, читатель!” Ну, если, конечно, таковой имеется.