Страница 1 из 8
Светлана Борминская
ДАМА ИЗ АМСТЕРДАМА
Танечка Панкова вышла из подъезда, и ей на голову упала лошадь.
Лошадь была игрушечной, из пластмассы, а Танечке шёл семьдесят девятый год, поэтому и лошадь, и Танечка в итоге упали рядышком на ступеньку подъезда.
Когда в ОВД Хамовников поступила телефонограмма по поводу падающих на головы лошадей, дежурный долго вчитывался в информацию и говорил себе:
— Не спеши… Юр, не спеши только! Тут какой-то подвох. — Юрий Гущин, старший лейтенант милиции посмотрел в зарешёченное окно родного отделения и добавил: — Скоро полночь… Выходит, Господи, лошади теперь летают?
И заснул прямо за столом.
Татьяну Андреевну положили в конце коридора травматологии, слева от неё лежал сбитый старичок без сознания, справа кровать была пуста. Она лежала и блаженно улыбалась, глядя в потолок.
— Ничего! Ничего, — говорила она себе. — Ничего, ничего… Я ещё выздоровею.
И щёчки её зарозовелись. Она заснула, свернувшись под байковым одеялом, и спокойно проспала всю ночь.
У неё не было ни копейки денег, и утром, когда она решила вернуться домой, то пошла пешком.
— И пенсионное я забыла, — сказала контролёру, который не пустил её в трамвай, Танечка.
Так за неполных два часа она добрела до своего дома и, набрав код, вошла в подъезд.
— Андреевна! — позвали её сверху. Танечка подняла голову.
— Здравствуйте, Натэла Константиновна.
— Ты извини — это мой внук лошадь уронил, ну, в смысле кинул, — сказала крупная бабушка в очках и при усах с бакенбардами.
— Пять лет, а уже творит насилие, — подняла глаза на соседку Панкова. — Воспитывать надо мальчика.
— Так воспитываем, — развела руками соседка. — Мы — его, а он — нас!
«Паршивец», — про себя оглушительно добавила соседка.
А надо вам сказать, что Танечка всю жизнь посвятила педагогике и только какие-то три-четыре года назад вышла на пенсию.
Она поднялась в квартиру, открыла дверь и поставила чайник на газ… Потом долго глядела на себя в трюмо и, чтобы не расстраиваться из-за бинтов на макушке, пошла в магазин.
Старший лейтенант Гущин на работе для понта курил «Мальборо», а когда его никто не видел — смолил «Беломор». Его очень взволновала и озаботила фамилия потерпевшей: «Панкова Татьяна Андреевна», — значилось в телефонограмме.
Так звали его любимую учительницу.
И после дежурства, сев в свою иномарку, покатил проведывать родную душу в пятьдесят восьмую больницу.
— Старушка? — спросили старшего лейтенанта Гущина в коридоре. — А она ушла.
— Как ушла? — возмутился Юра. — Ей же на голову лошадь упала!
— Так что же? — не поняли его две пьяные санитарки. — Молодой человек! — хором усовестили они его. — Это ж форменная ерунда… лошадь!!!
— Да! — подтвердил возникший из перевязочной травматолог. — Вот если бы слон!
— Тогда — да! — согласились санитарки. — Если б слон — полный кирдык!
И Юра Гущин, оглядываясь на эскулапа, вышел на улицу.
ВЕЗЕНИЕ
Татьяна Андреевна почти дошла до магазина, ей осталось идти пол-улицы и свернуть за угол, как вдруг увидела — со стороны Заставы Ильича ей наперерез бегут два молодых человека, по виду — беспризорники. В руках у первого было что-то пушистое и розовое.
Татьяна Андреевна посторонилась и даже встала немножко за мусорный бак ближней помойки — у неё чуть-чуть кружилась голова.
Беспризорники, топоча, пробежали мимо. Панкова вздохнула и покачала головой в бинтах. Один из них потрошил сумку на ходу и, вытащив огромный лаковый кошелёк, быстро сунул его себе в карман.
— Бляха-муха! — крикнул он, и бросил сумку в мусорный бак, но промахнулся, и сумка упала почти на Танечку, чуть не сбив её с ног. Как прежняя лошадь из пластмассы…
Но Татьяна Андреевна отпрыгнула.
— Верчёный, беги!..
Мимо, кашляя и матерясь, пробежали два милиционера.
Панкова крикнула:
— Сумка! — И ногой подвинула её от себя. Сержант обернулся, чтобы буркнуть:
— Отстань, бабка! — и бросился в ближайший двор. — Я наперерез!.. — крикнул он.
— Какой невежливый мальчишка! — вздохнула Татьяна Андреевна и трясущейся рукой подняла и открыла сумку в розовом бисере.
Через час вернулась домой, волоча чужую сумку по земле, у неё всё сильнее кружилась голова.
Танечка села на стул у окна, накапала валидола на кусочек хлеба и вытащила из сумки большую кружевную шляпу. Повертев её в руках, отложила и стала рыться дальше.
У неё вдруг загорелись глаза — в сумке лежали серьги! Огромные перламутровые цветы с жемчужными каплями в розовой середине. Если бы у неё были проколоты уши, она всенепременно надела бы их на себя. Но Танечка забыла проколоть уши ещё в тридцать втором году, а в сорок первом было не до ушей, а потом не нашлось лишних денег на золотые серьги, а когда нашлось, Татьяна Андреевна была уже старая.
Она поцеловала чудесные серьги и, закрыв глаза, помечтала немного, вспомнив себя — молодую хохотушку, какой была долго-долго. Чуть ли не вчера Танечка перестала хохотать…
В сумке ещё что-то лежало и оттягивало её, и Татьяна Андреевна извлекла и разложила на клеёнке — паспорт… билет… и маленький мобильный телефон в батистовом кошельке…
— Ой! Ой! — сказала она, прочитав данные паспорта.
На билете латинским шрифтом было написано какое-то слово… Татьяна Андреевна полезла за очками, но голова у неё закружилась, и она решила просто посидеть, пока кружение окончательно не оставит её голову.
ЧУДАЧЕСТВА
Старший лейтенант милиции Юрий Гущин вышел из городской больницы № 58 и остановился под козырьком. Начинался мелкий встречный дождь. Юрий Тимофеевич втянул голову в плечи и быстро пошёл к машине. Сев в неё, он задумался.
Если бы речь шла о каком-то другом человеке, возможно, он не стал бы так волноваться, но Татьяна Андреевна Панкова, его первая учительница, значила для него в жизни столько же, сколько значит для каждого из нас родная мама.
История жизни Юры Гущина во втором классе начальной школы, когда он остался без родителей, могла бы прерваться или пойти совсем не по тому сценарию, который приятно почитать.
Так уж вышло, что до своего совершеннолетия Юрий Тимофеевич Гущин проживал у Татьяны Андреевны, она его самолично проводила в армию, она же и встретила, купив парню новый синий костюм с «искрой». И у неё в квартире гуляли все его друзья на Юриной свадьбе пять лет назад…
Юрий Тимофеевич тихо завёл машину и поехал на улицу Дубовой Рощи, где проживала Панкова… Юра опекал свою старенькую учительницу уже несколько лет, у неё были серьёзные нелады с памятью.
Пятиэтажка с четырьмя подъездами, знакомая ему не по фотографиям. Даже запах в его бывшем подъезде остался прежний — пыль пополам с мелом. Попахивало немного коноплёй на четвёртом этаже, Юрий Тимофеевич поморщился и взбежал на пятый. Шумно выдохнул, квартира была открыта! Его это обрадовало, значит, Татьяна Андреевна дома, а запираться она забывала. Переставши год назад бояться жизни.
— У меня глаза, как фонарики, — любила повторять Танечка на старости лет.
— И что? — ругал её Юрий Тимофеевич. — Закрываться надо! Кругом маньяки, Андреевна!..
Но Татьяна Андреевна забывала и не такое, хоть тресни!
Юрий Тимофеевич тяжело вздохнул и толкнул дверь, она раскрылась внутрь, и он вошёл в тёмный коридор.
Большая квартира с тенями на потолке и фотографиями любимых учеников на каждой стене. Юра подошёл и отыскал себя на одной из них.
На него смотрел ушастый чёрно-белый Юра с белобрысым вихром — такой, каким ему не быть уже никогда. Рядом на траве лежал спущенный мяч, и тот пацан, каким он был, улыбался хитрой улыбкой, не разжимая губ.
— Как дурак, — хмыкнул Юрий Тимофеевич и почувствовал такой укол счастья, что его кинуло в озноб.
— Андреевна! — позвал он, хотя понял, едва вошёл, — в квартире никого нет. Тишина стояла вроде тихого дождя на улице, ничто не шелыхалось внутри жилища. Человек в квартире был один — он сам.