Ребут

— Возвращения?

— Да.

— Может быть, там лучше, чем ты помнишь.

Я выпрямилась в свой жалкий маленький рост и глубоко вдохнула. Было не похоже, что у меня был выбор. Я должна пойти.

— Позволь я первая проверю, — сказала я. Я поднялась наверх и выглянула. Я не увидела ничего, кроме травы, пока не посмотрела налево и заметила офицера, находящегося в нескольких футах от стены. — Все тихо, — прошептала я Каллуму.

Я спрыгнула на ноги с мягким стуком. Офицер повернулся, когда Каллум приземлился рядом со мной. Мы побежали, но за нами следовала лишь тишина. Офицер был либо мятежником, либо не мог и пальцем пошевелить, чтобы позаботиться о паре чокнутых детей, пробравшихся в трущобы из рико.

Это казалось мне знакомым. Центр трущоб в отдалении, медицинский центр, маячащий справа от меня и ряды лачуг слева.

Это было похоже на запах смерти. Чистый воздух рико исчез, оставив в памяти лишь аромат цветов и травы.

Было в этом что-то домашнее. Мы были в худшем районе трущоб, в той части, в которой я когда-то жила, и я крепко зажмурилась, увидев большое здание, полное маленьких квартир.

« Ты пытаешься убить нас? »

Моя нога зацепилась за что-то, и мое лицо ударилось в грязь. Я ахнула, выбрасывая образы моих родителей из головы.

— Рэн, — сказал Каллум, опустившись на колени рядом со мной.

Мое дыхание вырывалось короткими вздохами, словно я была человеком. Я встала на колени и оперлась руками о бедра.

Почему я согласилась сюда прийти? Почему я сама сделала это?

Каллум поднял меня с земли и понес в своих руках. Я положила лицо ему на грудь и попыталась выровнять дыхание, но из моего рта все еще вырывались рваные вдохи, сотрясавшие мое тело.

Он нырнул за больницу и аккуратно посадил меня на землю. Я прижала свои ноги к груди, и он присел передо мной, проведя пальцами по моим волосам.

— Я не хочу быть здесь, — прошептала я, уткнувшись головой в колени от стыда.

— Я знаю.

Он продолжал гладить меня по волосам, и это успокоило меня, мое дыхание замедлилось, и тело перестало дрожать.

— Расскажи мне о хороших воспоминаниях, — сказал он.

— Таких нет.

— Должно быть, по крайней мере, хоть одно.

— Если оно и есть, то я его не помню, — сказала я.

— Подумай усерднее.

Это казалось бесполезным, но я закрыла глаза и все равно это сделала. Ничего не было, кроме криков и выстрелов.

— Моя мама сказала мне, что я выглядела как обезьянка, — сказала я, наконец.

Он посмотрел на меня в замешательстве.

— Извини?

— Она сказала, когда я упала, что я выглядела как обезьянка, у меня красивое лицо и что я не должна скрывать его.

— У тебя красивое лицо, — сказал он со слабой улыбкой.

— Ну, думаю, это что-то типа хорошего воспоминания. В любом случае, оно не заставляет меня чувствовать себя плохо.

— Какой она была? — спросил Каллум.

— Я не знаю. Я помню ее только кусочками.

— Сейчас больше? — догадался он.

— Да.

— Может быть, это означает, что ты скучаешь по ней.

— Может быть, это означает, что мое подсознание жалко.

Он засмеялся, наклоняясь вперед, чтобы нежно поцеловать меня в лоб.

— Ты скучаешь по своим родителям, — сказала я. Это был не вопрос.

— Да. — Он выглядел почти пристыженным.

— Тогда давай найдем их, — сказала я со вздохом, медленно поднимаясь на ноги. — Мне нужно добраться до Гуадалуп Стрит, чтобы понаблюдать за шаттлами в скором времени. Адина должна быть на задании сегодня вечером.

— С тобой все в порядке? Мы можем подольше отдохнуть, если хочешь.

— Мы отдыхали целый день.

— Ну, это был не совсем отдых, — сказал он с дразнящей улыбкой, заставляя меня покраснеть.

Он обхватил меня за талию и поцеловал. Мы действительно провели добрую часть дня целуясь, а не отдыхая.

— Спасибо, — сказал он, отпуская меня. — За то, что идешь со мной. За то, что не пытаешься прочистить мне мозги из-за встречи с родителями.

— Я совершенно определенно пыталась прочистить тебе мозги.

— Тогда спасибо за минимальную прочистку.

— Не за что.

— Туда? — спросил он, показывая рукой.

Я кивнула и переплела свои пальцы с его, когда мы двинулись вниз по дороге. Сегодня вечером здесь не было людей. Ни одного человека, что подтверждало то, что я хорошо помнила — в трущобах Остина был строгий комендантский час.

Я ударила ботинком по грязи, подул ветер и вернул мне ее на брюки. Прохладный ветерок пронзил меня, и я обвила руки вокруг моего живота и сморщила лицо.

Мои ноги волочились, шаркающий звук ботинок по земле успокаивал и звучал привычно.

— Хочешь остановимся? — спросил Каллум, бросая веселый взгляд на мои ноги.

— Нет. Это напоминает мне…

Я подняла голову и увидела школу справа от меня. Три белых здания выглядели одинаково. Она была больше школы в Розе и, безусловно, красочней. Ее раскрасили подручными средствами. Кто-то нарисовал большие стекающие по стене цветы какой-то густой черной жидкостью.

Сторона самого большого здания была чем-то покрыта, и я резко вдохнула, вспомнив, что это было.

— Мы можем остановиться на минутку? — спросила я, отпуская руку Каллума.

— Конечно. Что это такое? — спросил он, последовав за мной.

— Они сделали фото коллаж. Всех умерших детей.

Его лицо оживилось.

— Ты есть там? Человеческая ты?

Он выскочил вперед меня.

— Скорее всего нет. Думаю, это родители дают им фотографии. Но я подумала, может быть…

Я остановилась перед стеной. На здание было приклеено сотни фотографий, помещенных за толстый пластик. Почти каждый месяц учителя снимали его, ставили новые фотографии и мы собирались вокруг и рассказывали истории о детях, которых мы потеряли.

— А как насчет этой? — спросил Каллум.

Я посмотрела на худую девочку со светлыми волосами.

— Нет.

Мои глаза рассматривали фотографии, но я не видела человеческой себя ни в одной из них. Я сомневалась, что у моих родителей было много моих фотографий и мне было трудно поверить в то, что кто-то пошел искать их после того, как мы умерли.

А потом я увидела ее.

Маленькая девочка не хмурилась в камеру, но она была явно недовольна. Ее белокурые волосы были грязными, одежда слишком большой, но она выглядела жестко. Так жестко, как только могла выглядеть человеческая одиннадцатилетняя девочка. Ее глаза были голубыми, и это была единственная часть ее лица, которая была красивой.

Это была я.

Я прикоснулась пальцем к пластику, проводя им по уродливому человеческому лицу.

— Это ты? — спросил Каллум, появляясь рядом со мной. — Ох, нет, не ты.

— Да, это я, — тихо сказала я.

Он прищурено посмотрел на фотографию в темноте. Может быть, он смотрел на впалые щеки или на заостренный подбородок или на то, как она смотрела мимо камеры.

— Ты уверена? — спросил он.

— Да. Я помню, ее сделал учитель.

— Сейчас ты выглядишь по-другому.

— Она была такой уродиной.

— Ты не была уродиной, — сказал он. — Посмотри на себя. Ты была миленькой. Не особо счастливой, но миленькой.

— Она никогда не была счастливой.

— Меня бесит, что ты говоришь о себе в третьем лице.

Улыбка расплылась у меня на губах.

— Извини. Я больше не чувствую себя человеком.

— Ты и не человек. — Он снова посмотрел на снимок. — Я никогда не думал об этом раньше, но я рад, что ты не человек. Это странно, да?

— Нет. Я тоже рада, что ты не человек. — Я протянула ему свою руку. — Пошли.

— Подожди, — сказал он, вынимая камеру из своей сумки. Он приблизил ее к фотографии и щелкнул.

— Тебе нужна хотя бы одна ее фотография.

Он убрал камеру, взял меня за руку и мы направились в город. Дорога стала шире, когда мы проходили мимо рынка и магазинов. Центр города тянулся по длинной прямой дороге, и я сравнила его с центром Розы.

Это было не одно и то же. Все деревянные здания были раскрашены, словно они принадлежали богатым людям, которые экономили деньги. Но они не были окрашены в обычные цвета, такие как белый или серый. У них был тщательно разработанный дизайн — огромные розовые цветы, оранжево-красное пламя, извергающееся через двери, броские красочные скелеты, скачущие по бокам зданий.